И она вдруг увидела, как хрупкая слезинка, задержавшись ненадолго в уголке его глаза, скатилась по щеке к губам. Нельзя сказать, что после возвращения Марка в сознание, жизнь у Фроси побежала весёлым ручейком. Каждый день с утра она приезжала в больницу, сидела у кровати Марка, читала ему газеты и книги и постоянно пыталась вызвать на прежние сердечные разговоры, но всё было напрасно, он замкнулся в себе. Фрося в полдень отъезжала из больницы к Тане, самой пообедать и захватить для Марка бульончики, супчики, а позже и более значительные блюда, приготовленные заботливой и искусной кухаркой, которой всегда была её невестка. Благодаря сильному организму и заботе Фроси, Марк быстро поправлялся. Прошло чуть больше двух недель после того, как он пришёл в себя и с разрешения врачей, и с помощью Фроси, вначале присел на кровати, а потом поднялся на ноги и, поддерживаемый любящей женщиной, стал учиться по новой ходить. Возвращались к Марку силы, уверенность в себе, но вместе со зрением пропали нежная улыбка и сердечность в общении с Фросей. От врачей она уже знала, что в результате тяжёлой травмы или сложнейшей операции у него произошла какая-то патология со зрительным нервом. Обследовавшие его знаменитости, не могли прийти к однозначному мнению, что к нему в ближайшее время вернётся зрение, но не исключали, что в будущем это вполне возможно. Фрося часто заставала в его палате знакомую женщину из американского посольства, с которой Марк вёл бесконечные разговоры на английском языке, не посвящая Фросю в их содержание. Дни бежали один за другим, в заботах и тревогах за Марка, Фрося даже прозевала дату своего дня рождения, но утром на кухонном столе обнаружила кассету, на которой было написано: "Алесь Цыбульский и группа Вираж", рядом лежала красивая открыточка, с коротким текстом: "Бабушке, с Днём рождения, от любящего внука - мечты сбываются!". Фрося долго смотрела на прыгающие перед глазами буквы на открытке и поняла, что она плачет: да, мой мальчик, твои мечты сбываются и мне от этого так радостно, ведь и я к этому приложила некоторые усилия, по крайней мере, не мешала их полёту. Внимательно разглядела кассету, на первом плане которой, был изображён её внук с его крутой гитарой в руках, а за ним стояли улыбающимися ещё три парня и симпатичная девушка на фоне рассветного утра в золотых лучах восходящего солнца. Фрося тяжело вздохнула и с кассетой в руках вышла из дому. Первым делом, сев и заведя машину, она вставила её в магнитофон и вслушалась в родной голос внука и подпевающих ему ребят. Трудно было ей сказать, насколько хорошо они пели, какова музыка и слова песен, все они были незнакомыми и сразу не воспринимались душой. На одной незамысловатой песенке она вдруг сконцентрировалась. На этот раз пела девушка, а парни ей подпевали, простые вроде бы слова тронули душу Фроси:
Плывут, плывут издалека
По синей глади облака,
И обойдя небесный свод,
Скрываются за горизонт.
припев.
Облака надежд, облака любви
Мимо нас плывут, скроются вдали.
Облака плывут - стаи лебедей,
Сколько скрыто в них тайн и грёз людей.
Небесный свод - весной река,
Плывут, как льдины облака.
Их, провожая, смотрим вслед,
И шлём привет, и ждём ответ.
припев.
Облака надежд, облака любви
Мимо нас плывут, скроются вдали.
Облака плывут - стаи лебедей,
Сколько скрыто в них тайн и грёз людей...
Фрося была вынуждена остановить машину, потому что слёзы застилали глаза - боже мой, сколько душевных тайн и её грёз скрылось за горизонтом, и сейчас, ещё недавно такое осязаемое счастье уже кажется пушистыми облаками, которые вот-вот скроются вдали. Она взяла себя в руки и поехала дальше, предварительно отмотав ленту на магнитофоне, чтобы ещё раз послушать полюбившуюся песню.
глава 39
Заехав на стоянку в больнице, Фрося не сразу вышла из машины, а ещё несколько раз прослушала песню и только после этого, решительно двинулась в сторону палаты Марка. Боже мой, хоть бы сегодня он уже прервал свою мрачную сосредоточенность и опять стал бы ласково называть по сто раз на дню, своим, принадлежавшим только ему - Фросиком. Она была уверена, что не только внук вспомнил про её День рождения, Марк обязательно приготовил для неё сюрприз и какой-то неожиданный подарок, ведь вчера вечером он впервые после того, как пришёл в себя, поцеловал её нежно в губы и гладил по волосам, повторяя своего излюбленное:
- Фросик...
Дурачок, так переживает, что потерял зрение, не понимает, что ей это совершенно не мешает его любить, а забота о нём сделает жизнь более насыщенной, а если он и дальше захочет заниматься бизнесом, то она спокойно сможет быть его партнёром, шофёром и сопровождающим лицом, разве он не предлагал ей именно это. Да, он переживает, что потерял свою самостоятельность во многих аспектах жизни, но он ведь такой сильный и настойчивый, уже сейчас спокойно перемещается по палате, пользуется санузлом, без помощи кого-либо умывается, бреется, причёсывается и делает ещё всякие мелкие дела, не прибегая к помощи окружающих. Раздумывая так, Фрося зашла в палату и ничего не понимая, уставилась на аккуратно застеленную кровать и пустую тумбочку. Нет, не похоже, что его куда-то перевели и вряд ли, произошло самое страшное, но ноющее сердце подсказывало: произошло, произошло, произошло ею не предвиденное. Она вздрогнула, когда чья-то рука легла сзади к ней на плечо:
- Ефросинья Станиславовна, не пугайтесь, это я.
Она повернулась на встречу знакомому голосу Глеба Николаевича, лечащего врача Марка.
- Господин Гальпер сегодня рано утром покинул нашу больницу, а к этому часу, возможно, и нашу страну. За ним заехали представители американского посольства и помогли собраться и покинуть больницу. Я ещё вчера вечером знал, что он сегодня уедет, ведь присутствовал на консультации наших профессоров, которые отговаривали его так рано выписываться и предпринимать такой длинный и сложный перелёт в Соединённые Штаты, но он был не преклонен, никого не упрекал и не обвинял, но заявил, что ему необходимо уехать, что там ему будет спокойней.
Смысл сказанного молодым врачом, дошёл до Фроси ещё раньше, она это поняла, как только увидела аккуратно застеленную постель, а детали, предшествующие решению и отъезду Марка, её уже мало интересовали - он сбежал от неё, от её заботы и помощи. Наконец, она разжала побледневшие губы:
- Глеб Николаевич, он ничего не велел мне передать на словах?
