- Ты всё сказала? А, если всё, то можешь собирать манатки и катиться из моей хаты, а оправдываться мне перед тобой не в чем. У меня душа болит о пропавшем моём сыночке, а свои проблемы, будь добра, решай сама, парень, слава богу, жив и здоров, а куда ему поступать и кем стать не мне решать, а ему самому.

- Ах, самому... Ничего не скажешь, хорошая бабушка, своих детей, небось, всех по высоким местам распихала, а моему единственному сыну роль музыкантика в ресторане определила.

Фрося стиснула губы и прошептала:

- Уйди Анастасия, мне не хочется спорить с тобой и что-то доказывать, повторяю, мне есть без тебя, о чём и о ком думать.

- Вы, как были базарной бабой, ею и остались, а вместо того, чтобы думать о будущем своего внука, пытаетесь меня разжалобить своими страданиями о давно погибшем бестолковом сыне, который сам искал на свою голову приключений и нашёл гибель...

Фрося не успела ответить на последние злые беспощадные слова бывшей невестки, в зал ворвался Алесь.

- Мама, как ты смеешь такое говорить, мне за тебя стыдно, я уже собрал свою сумку и чемодан, можем отправляться на вокзал.

Он подошёл к Фросе и крепко её обнял.

- Прости бабуля, я рад, что по-настоящему познакомился с тобой, ты натуральная, а они все там в Питере гнилые, я к тебе ещё приеду.

Алесь ухватил мать за руку и повёл в прихожую. Фрося их не провожала, а только вздрогнула, когда за ними хлопнула входная дверь. Виски сдавила жуткая боль, сердце суматошно колотилось в груди, она зашла на кухню и напилась холодной воды. Затем, заглянула в комнату, где ещё несколько минут назад находился Алесь - в глаза сразу бросилась новая гитара, лежащая на тахте, так и не расчехлённая, а на столе, раскрытая книга с какими-то непонятными значками, по всей видимости, та, о которой говорила Настя. Вот и всё, как стремительно появился в её жизни Алесь, так и исчез, а парень, похоже, хороший, ведь за несколько дней проведённых вместе они уже слегка притёрлись друг к другу. Через два дня, как и обещала, она заехала в кооператив к Карпеке. Тот сидел над лапой, на которую было натянуто голенище будущего сапога и приторачивал к нему подошву с изящным каблуком.

- А, Фрося, присаживайся, сейчас две минуточки и буду свободен.

Она присела на стул, стоящий напротив и осмотрела убогое помещение и его хозяина. Валера явно сдавал, похудел, щёки ввалились, некогда шикарная тёмно-русая шевелюра густо покрылась сединой, понуро опущенные плечи ежеминутно вздрагивали в нервном тике, это уже был не тот блестящий заведующий сапожной мастерской, который ногами открывал любые двери.

- Что Фросенька, так внимательно изучаешь мою наружность, похеровел?

- Сам знаешь, зачем тебе мои комментарии.

- Так и в твоём облике не видно особого блеска... рассказывай пикантные подробности, на кой хрен тебе сдались те музыкальные инструменты, любопытно всё же.

- Ах, Валерочка, а уже не нужны.

И она поведала ему короткую историю, появления внука, про не лёгкую притирку с ним, а затем, как в её дом ворвалась бывшая невестка и со скандалом увезла своего взрослого парнишку обратно в Питер.

- Фросенька, в таких случаях говорят, "баба с возу, коню легче", но что-то мне подсказывает, что ты глубоко переживаешь о случившемся, похоже, парнишка запал в твою душу.

- Запал Валера, запал, но ещё думаю, что он нужен был мне, как глоток свежего воздуха, чтобы отвлечь от постоянных тяжёлых мыслей о Сёмке.

- Фросенька, а тебе не кажется, что уже пора чем-нибудь заняться, сколько можно жить, жалея себя, постоянно царапая рану, её этим не излечишь.

- Валерочка, Валерочка, я эту рану не царапаю, она меня царапает, а точнее, рвёт душу на куски. Ты говоришь, что мне надо чем-то заняться, так я и сама знаю, что надо, но ни к чему душа не лежит. Вот, на днях была на толкучке, что-то по мелочам продала из старых запасов, купила, не пригодившуюся гитару, но нет больше в душе подъёма и, если честно, в новой жизни я, как и ты, не могу найти своего места, наверное, наше время прошло, сегодня совсем другие подходы и размахи.

- Зря ты Фросенька, ставишь на себе крест, тебе бы лёгкий толчок и многих бы ещё за пояс запихнула, а вот мне хана.

- Ты о чём?

- Ах, подружка, остался я без кола и двора, Галка после работы на стройке превратилась в примитивную бабищу. Я же тебе не рассказывал, а бывает возвращаюсь домой, а там на кухне сидят её забыулдыги с прежней работы на стройке и пьют горькую.

- А ты, что?

- Что я... а ничего, сажусь и пью вместе с ними, а куда мне деться, на улицу ведь не пойдёшь, а своего угла я лишился, вот какая картина.

- Валера, чем я могу тебе помочь, ты же знаешь, я для тебя всё сделаю, что в моих силах.

Карпека не весело засмеялся.

- Усынови меня и поедем с тобой в Израиль.

- Валер, о каком Израиле может идти речь, жду Сёмку и Танюха находится под моим крылом.

- Ах, Фрося, это я так шучу не весело. Вот, закончу последнюю пару сапог с прицелом на новый сезон и начну лепить босоножки и буду ждать пока моя сучара от своих забулдыг оторвётся.

К сожалению, Фрося ничем не могла помочь другу, жизнь Валеры явно дала трещину и с каждым днём она расширялась. Печально было осознавать, что и себе она тоже не могла украсить существование, а по другому её жизнь сегодня назвать было нельзя. За неделю до конца июля позвонила Таня и сообщила, что возвращается в Москву. На расспросы свекрови о столь раннем прекращении отпуска, ответила уклончиво, но решительно отвергла предложение Фроси, хотя бы ради детей, задержаться ещё недели на две. В аэропорту малый Сёмка, как увидел бабушку, буквально влетел в её объятия:

- Бабулечка, бабулечка, я купался в море, собирал ракушки, тебе тоже привёз много, такие красивые, дома покажу, мама их в чемодан спрятала, а ещё я научился мырять и под водой плавать, а Анжелка топила Ленку, вот только мама мало плавала, всё сидела на берегу и плакала.

Фрося поверх головы, сидящего на руках внука, посмотрела осуждающим взглядом на невестку и покачала головой.

- Танюха, расскажи, что там наплакала, ведь ты должна была набраться сил, не шутка с тремя детьми в городе справляться. Мне было легче, мои в огороде копошились и с соседскими детьми играли, а главное, у меня был такой классный воспитатель, что я беды не знала...

- Про какого воспитателя ты мне мама толкуешь, первый раз слышу, и Сёма ничего не говорил?

- Так Сёмы тогда ещё в помине не было, а старших трёх детей мне помог на ноги поставить дядя Андрея ксёндз Вальдемар.