В марте 1921 г. была провозглашена “новая экономическая политика” (нэп). Основными ее составляющими стали: замена продразверстки фиксированным продналогом; отказ от силового насаждения коммун в деревне; поощрение рыночных отношений, мелкого и среднего предпринимательства; отмена трудовых армий и трудовой повинности; переход от натуральной — к дифференцированной денежной оплате труда; введение элементов хозрасчета на уровне государственных трестов и объединений (“хозрасчет для начальников”); относительная стабилизация финансовой системы; привлечение иностранных инвестиций путем создания концессий; развертывание внешней торговли и т. п. При этом государство сохраняло “командные высоты” в банковской сфере, на крупных и отчасти средних предприятиях, на железнодорожном транспорте. Сохранялась почти в незыблемом виде жесткая авторитарная диктатура, хотя сфера непосредственного государственного вмешательства в общественную жизнь была несколько сужена.
Современниками и историками нэп всегда оценивался весьма противоречиво. “Сменовеховцы” и меньшевики полагали, что это могло стать началом трансформации Советской России в буржуазное общество. Предполагалось, что следующим шагом станет установление демократической республики. Популярными стали рассуждения о “самотермидоризации” большевистского режима. Однако сами большевики мыслили иначе. Ленин и ближайшее его окружение видели в нэпе лишь тактический шаг, позволяющий преодолеть острый политический кризис. Никаких изменений в политическом строе не предвиделось. Более того, именно в политической монополии большевистской партии Ленин видел главную гарантию успешного построения социализма. Именно она, по его мнению, могла выступить фактором, компенсирующим отсутствие в обществе необходимого уровня развития производительных сил и политической культуры.
Вместе с тем нэповская общественная модель таила в себе немало противоречий. Главное из них состояло в органической несовместимости многоукладной экономической системы, базирующейся на плюрализме форм собственности и авторитарного политического режима большевиков. Эти и другие противоречия в короткий срок существования нэповской модели привели к трем серьезным кризисам: кризису сбыта 1923 г., товарному кризису 1925 г. и кризису хлебозаготовок 1927–1929 гг.
Тем не менее экономические результаты были весьма успешными. Прирост промышленной продукции составил уже в 1921 г. 42 %, в 1922 г. — 30,7 %, в 1923 г. — 52,9 %, а в 1925 г. — 66,1 %. Высокими темпами развивался и аграрный сектор. Валовой сбор зерновых в 1925 г. превысил почти на 21 % среднегодовые показатели 1909–1913 гг. В короткий срок (уже к 1927 г.) был достигнут довоенный уровень развития животноводства. К этому времени потребление пищевых продуктов превышало уровень дореволюционной России.
В то же время рост крупного товарного крестьянского хозяйства искусственно сдерживался государством (к 1927 г. освобожденными от сельхозналога оказались 35 % беднейших крестьян, в то время, как зажиточные крестьянские хозяйства, составлявшие около 10 % платили почти 30 % всех налогов). Это, в свою очередь, вело к искусственному дроблению крепких хозяйств с целью избежать кабального налогообложения, что вело к снижению товарного крестьянского производства и замедлению назревших перемен в промышленности.
Социально-экономические процессы находились в тесной связи с политическими процессами, проходившими в обществе в 20-е годы. Центральное место в них заняли внутрипартийные дискуссии и борьба за власть. С завершением формирования однопартийной системы все дискуссии о путях движения страны и способах этого движения переместились внутрь большевистской партии. Ожесточенные дискуссии грозили взорвать правящую партию изнутри. Понимая это, Ленин добился в 1921 г. принятия специальной резолюции “О единстве партии”, которая запрещала создание фракций. Непререкаемый авторитет самого Ленина до поры до времени выступал твердой гарантией от раскола. Однако с мая 1922 г. вождя стали преследовать серьезные болезни, которые вначале ограничили его политическую деятельность, а в 1923 г. фактически окончательно вывели его из строя.
Авторитарный режим потерял авторитарного вождя. Выход из этой ситуации мог состоять либо в замене ушедшего харизматического лидера новым, либо в трансформации существующей модели партии в классическую социал-демократическую. Этот последний вариант был невозможным, если учесть многолетнюю борьбу с социал-демократическим типом партийного устройства всей существовавшей к тому времени большевистской элиты. Выдвижению же нового вождя мешало отсутствие легитимных механизмов смены руководства и разгоревшаяся в высшем руководстве борьба за власть. Она началась еще при жизни Ленина. К концу жизни он, казалось, был готов поддержать своим авторитетом Троцкого.
Однако его позиция в расчет уже не принималась. Победителем должен был стать тот, кто контролировал партийный аппарат. Этим лидером стал Сталин, укрепивший свои позиции вначале в борьбе с “троцкистами” (1923–1924 гг.), затем с поддерживавшими его в этой борьбе Каменевым и Зиновьевым (1925 г.) и, наконец, в ходе борьбы с объединенной “троцкистско-зиновьевской оппозицией” в 1926–1927 гг.
К концу жизни Ленин с сожалением констатировал, что в осуществлении властных полномочий почти не участвуют “рабочие и крестьяне, от лица которых действует власть”. В этой его тревоге обозначилась не столько тревога за судьбы страны, сколько за судьбу самой власти. Необходимо было “сменить лозунги”, доставшиеся стране от революционного порыва 1917 г., а еще лучше — развить и конкретизировать их.
Сила большевистских лидеров в тот период состояла в том, что к середине 20-х годов они сумели вернуться к тем общенациональным задачам, которые стояли перед Россией в начале века. Главной среди них была задача индустриализации страны. К этому вынуждала и международная обстановка, таившая в себе угрозу войны против единственного социалистического государства. С учетом этого, в 1925 г. партийное руководство взяло курс на социалистическую индустриализацию.
Однако вскоре стало ясно, то для ее реализации необходимы огромные средства. Как показывал опыт перехода к индустриальному обществу других стран, для этого требовалось увеличить долю накопления с 5-10 % до 20–30 % национального дохода (в основном за счет инвестиций и сокращения доли потребления). Нэп дать этих средств не мог. В 1926 г. разгорелась дискуссия о методе индустриализации и источниках накопления на ее нужды. Главным направлением индустриализации было провозглашено приоритетное развитие необычайно капиталоемких отраслей тяжелой промышленности. Это требовало еще большего увеличения капиталовложений. Провозглашенные в партийных документах установки на максимальные темпы индустриализации также усложняли задачу. Из двух вариантов первого пятилетнего плана (на 1928/29-1932/33 гг.) был одобрен “оптимальный” вариант, задания по которому были на 20 % выше. К тому же, по мере реализации этого плана, задания постоянно корректировались в строну увеличения. Использование значительных средств от социалистической промышленности, налогообложения крестьянства, монополии внешней торговли не могло дать нужного результата. Внутренние займы, начавшееся в 1929 г. массовое социалистическое соревнование и другие шаги также не дали необходимых поступлений. Не было и возможности получить иностранные инвестиции или кредиты. В руководстве страны все чаще звучала идея провести индустриализацию за счет усиления давления на крестьянство. Необходим был механизм перекачивания средств из деревни на нужды индустриализации.
В 1929 г. партийное руководство провозглашает курс на сплошную коллективизацию крестьянских хозяйств, которая позволяла, по мнению лидеров большевиков, решить сразу несколько важных для власти задач: обеспечить механизм перекачивания средств на нужды индустриализации; ликвидировать кулачество как класс и тем самым расширить социальную базу режима в деревне; распространить влияние государства на частный сектор сельского хозяйства (и тем самым обеспечить полное огосударствление экономики); ликвидировать так называемое “аграрное перенаселение”.
