Потом она услышала голос Томаса, спрашивающего, не было ли в ее жизни момента, который она хотела бы изменить.

Шкряб-шкряб.

Она подняла трость, готовясь защищаться от крыс.

Где же они? На полу? Нет, их когти не смогли бы так пронзительно скрести по ковру. Значит, они за стеной.

Она прислушалась, но не услышала ничего, кроме тиканья часов в вестибюле, таким огромным и пустым казался теперь ее дом.

Взяв лампу, она похромала по лестнице к еще одному блюдцу с зеленым огнем, что стояло этажом выше.

Кэролайн снова засунула трость за пояс и ухватилась за перила, чтобы подняться по ступенькам.

Она подошла к соседней с ее спальней комнате и открыла дверь. Балдахин окружал детскую кроватку с металлическими ограждениями, не позволявшими ребенку упасть. Кэролайн раздвинула занавес и посмотрела на спящего маленького Джереми.

Из тени внезапно появился чей-то силуэт.

Кэролайн подняла трость, готовясь защищаться от привидения.

– Кто здесь? – послышался сонный голос. – Ах, это вы, миссис Ричмонд.

Кэролайн опустила трость.

– Я просто зашла проведать маленького Джереми, – прошептала она служанке.

Та кивнула головой, показывая, что будет лучше, если они поговорят в коридоре.

Выйдя из комнаты, служанка нахмурилась:

– Простите мое любопытство, миссис Ричмонд, вы, случайно, не заболели? Вы очень бледны.

– Просто устала. Но благодарю вас за заботу, Мэрибет. Маленький Джереми взял грудь кормилицы, которую я прислала?

– Да, он очень проголодался, – с улыбкой ответила Мэрибет.

– Это хорошо. Мы ведь хотим, чтобы он вырос большим и сильным.

– Совершенно верно, госпожа.

– Вам нравится ухаживать за ребенком? Может так случиться, что его матери придется уехать.

– Уехать, госпожа?

– Да, и надолго, очень надолго. Так вам нравится ухаживать за ребенком?

– Я присматривала за своим младшим братиком, когда мне было десять лет, а потом за сестренкой, когда мне было четырнадцать, – снова улыбнулась Мэрибет.

– Значит, в девятнадцать лет у вас не должно возникнуть трудностей.

– Никаких, миссис Ричмонд. А почему мать Джереми должна уехать?

– Скоро вы обо всем узнаете. А теперь отдохните. Я хочу, чтобы вы хорошенько выспались. С этой минуты главной и единственной вашей обязанностью будет забота о маленьком Джереми.

– Это большая честь для меня. Благодарю вас за доверие.

Шкряб-шкряб.

Кэролайн обернулась.

– Что-то случилось, миссис Ричмонд?

– Вы не слышите?

– Что я должна услышать?

Шкряб-шкряб.

– Они скребутся под полом.

– Кто такие «они», миссис Ричмонд?

– Крысы. Разве вы их не слышите?

Шкряб-шкряб.

– Нет, госпожа, я ничего не слышу.

Шкряб-шкряб.

Кэролайн ударила тростью по ковру на полу.

– Пошли прочь, проклятые! Пошли прочь!

Она ударила еще раз, уже сильнее.

В спальне захныкал маленький Джереми.

– Прошу вас, миссис Ричмонд! Не пугайте его.

– Что?

– Вы испугали маленького Джереми.

– Испугала…

Кэролайн посмотрела на свою трость, затем оглянулась на приоткрытую дверь в спальню, где плакал Джереми.

Звуки затихли.

– Хорошо, не будем шуметь и пугать его, – согласилась Кэролайн, опуская трость.

По лестнице с верхнего этажа спустились двое слуг со свечами в руках.

– Все в порядке, миссис Ричмонд? – спросил один из них.

– Принесите больше блюдец со светящейся смесью, – распорядилась она.

– Да, госпожа. Сию минуту.

Кэролайн обернулась к Мэрибет:

– Пожалуйста, возвращайтесь в комнату Джереми.

Она направилась к лестнице.

– Вы хромаете, миссис Ричмонд. С вами точно все в порядке?

– Устала. Я просто устала.

Кэролайн снова засунула трость за пояс платья. Держа лампу в одной руке, она ухватилась другой за перила и тяжело заковыляла вниз по ступенькам.

На нижнем этаже Кэролайн вошла в библиотеку, поставила лампу на стол и остановилась возле шкафа, на полках которого стояли книги одного и того же автора. Она открыла дверцу, сняла с полки том, и он сам собой открылся на той странице, что Кэролайн перечитывала бесчисленное множество раз и теперь захотела прочитать снова.

Она опустилась на стул, вздохнула и мысленно вернулась к тому моменту, когда семнадцатилетний Томас впервые появился в доме на Греческой улице.

Она снова слышала голос молодого Любителя Опиума: «…в огромном и пустом доме. Называя его пустым, я имею в виду, что там не было никакой мебели. Однако я неожиданно нашел в нем еще одного обитателя – бедную, всеми брошенную девочку лет десяти. Я выяснил, что она уже давно живет здесь в совершенном одиночестве, и бедняжка несказанно обрадовалась, узнав, что отныне я буду делить с нею страшные ночные часы. Из-за полного отсутствия мебели пустынные лестницы наполнялись гулким эхом крысиной возни. И бедное дитя, терпевшее телесные муки недоедания и холода, вообразило, будто бы дом населен привидениями, отчего страдало еще сильнее. Мы спали на полу, а покрывалом служило нам нечто вроде конской попоны. Несчастная девочка прижималась ко мне, спасаясь от холода и призрачных врагов своих. Я обнимал бедняжку…»

Затем книга, как будто по собственному желанию, открылась на другой много раз перечитанной странице.

Голос юного Томаса снова зазвучал в голове Кэролайн, но теперь он рассказывал о том вечере, когда молодой человек покинул дом на Греческой улице, направляясь к другу своей семьи, который мог бы вытащить его из нищеты.

Он пообещал вернуться через пять дней.

«В сопровождении Энн я отправился в сторону Пикадилли, намереваясь добраться оттуда до Итона на почтовой карете, идущей в Бристоль. Путь наш лежал через ту часть города, коей более не существует, но, кажется, там проходила некогда Своллоу-стрит. Имея времени в достатке, мы присели на углу, не желая прощаться среди суеты и блеска Пикадилли. Я заранее посвятил Энн в задуманное дело и вот вновь уверял, что, ежели повезет мне, разделит она мое счастье и, покуда хватит сил и средств, я не оставлю ее. Я любил Энн. Я вдруг обрел благостный покой и надежду. Энн же, напротив, была так грустна, что, когда, прощаясь, я поцеловал ее, она обвила мою шею руками и зарыдала, не в силах промолвить ни слова».

Кэролайн подошла к письменному столу, взяла из ящика листок бумаги, обмакнула медное перо в чернильницу и принялась торопливо писать.

Шкряб-шкряб.

Она остановилась и окинула взглядом комнату.

Шум не повторился, и она вернулась к письму.

Шкряб-шкряб.

Кэролайн снова остановилась и прислушалась к тишине дома.

«Это перо скрипит по бумаге», – решила она.

Пытаясь поверить в это объяснение, она заводила пером еще быстрее и больше не прерывалась, хотя скрежет становился все громче, торопясь запечатлеть на бумаге те слова, что всю жизнь не давали ей покоя.

Она закончила письмо, промокнула написанное, свернула листок и запечатала воском. Рядом с печатью она вывела всего одно слово: «Томасу». Затем она составила еще один документ и положила на стол, чтобы любой мог его прочитать.

Кэролайн отодвинула в сторону книжную полку, и за ней оказался сейф с самым сложным замком, какой только можно было приобрести за деньги. Достав ключ из потайного кармана платья, она открыла сейф и выложила его содержимое на стол.

– Миссис Ричмонд нет дома, – заявил на следующее утро лакей, открывая дверь.

Он должен был всем своим видом выражать удовлетворение от службы в одном из самых богатых домов Лондона, но на самом деле выглядел смущенным и даже испуганным.

– Ее может не быть дома для всех остальных, – сказал Де Квинси. – Но нас она наверняка ждет. Прошу вас, передайте ей, что пришли Томас и Эмили.

– Она оставила на столе запечатанное письмо, адресованное Томасу. Возможно, это для вас. Но самой миссис Ричмонд действительно нет дома.