– Вы выглядите так, словно произошло что-то странное, – заметила Эмили. – Что именно?
– Когда церковные колокола пробили пять часов утра, кухарка застала миссис Ричмонд на кухне. Миссис Ричмонд топила печь. Это очень странно, ведь, если бы она проголодалась, достаточно было просто разбудить кухарку. Миссис Ричмонд была в уличной одежде. Она прихрамывала и опиралась на трость. Мало того, она еще оставила на столе огромную сумму денег и записку, которая не может не вызвать тревоги.
Не дожидаясь приглашения, Любитель Опиума зашел внутрь.
– Покажите ее нам.
Лакей, довольный тем, что кто-то снял с него ответственность, проводил их в библиотеку.
На столе лежала увесистая пачка двадцатифунтовых банкнот. Эмили провела по ней пальцем, пытаясь приблизительно оценить сумму.
– Здесь не меньше десяти тысяч фунтов, – потрясенно произнесла она.
Лакей передал Де Квинси листок бумаги:
– Хотя в записке миссис Ричмонд сказано, что эти деньги нужно разделить между слугами, готов поклясться, что мы к ним даже не прикасались. Мы боимся, что нас обвинят в воровстве.
Любитель Опиума прочитал записку.
– Это поправки к завещанию Кэролайн, – с удивленным лицом объяснил он Эмили. – Она желает, чтобы слуги разделили эти деньги между собой. И чтобы служанка по имени Мэрибет позаботилась о ее внуке. Мальчик унаследует все деньги, за исключением тех средств, что потребуются для защиты Стеллы в суде и на содержание ее в лечебнице для умалишенных. Эдварду она не оставляет ничего, кроме своего презрения.
– Посмотри сюда, отец, – показала Эмили на раскрытый томик его «Исповеди», лежавший на столе.
Де Квинси взглянул на страницу:
– Здесь описывается тот вечер, когда я уезжал в Итон и прощался с Энн.
Он взял письмо, адресованное Томасу, и дрожащей рукой взломал восковую печать. Чем дальше он читал, тем сильнее билось его сердце и кружилась голова.
– Что там сказано, отец?
– Нет времени рассказывать. – Де Квинси обернулся к лакею. – Проводите нас на кухню.
Кухня располагалась на нижнем этаже. Там стояла самая большая печь, какую Де Квинси видел в своей жизни.
– Значит, вы застали миссис Ричмонд здесь на рассвете? – спросил он у кухарки.
Круглолицая женщина растерянно закивала:
– Она растопила печь так жарко, как делаю я, когда готовлю ужин.
– И что она делала? – задала вопрос Эмили.
– Пекла печенье.
– Печенье, – повторил Де Квинси, и голос его прозвучал, словно стон.
– Самое странное печенье из всех, что я знаю, – добавила кухарка. – Бренди, свиной жир, сахар, мука и…
– И что-то белое, что лежало в банке с водой, – закончил за нее Любитель Опиума.
Кухарка кивнула.
– Не знаю, что это, но один слуга делает из него зеленую светящуюся смесь, которую выставляют в блюдцах на лестнице. Я понятия не имела, что это съедобно.
– А потом она вышла из дома? – торопливо уточнил Де Квинси. – Так нам сказал лакей.
– Я пыталась отговорить ее, – оправдывалась кухарка. – Левая нога у нее совсем ослабла. И левая рука тоже выглядела неважно. Но она ничего не хотела слушать. Она ведь моя хозяйка, как же я могла остановить ее? Она положила печенье в карман пальто и ушла, опираясь на трость.
– Она не говорила, куда отправилась? – спросила Эмили.
– Нет. Она только сказала: «Спасибо, что столько лет помогали мне. Я кое-что оставила для вас и других слуг в библиотеке». Во имя Господа, что происходит?
– Это вовсе не во имя Господа, – произнес в ответ Де Квинси. – Эмили, нам надо спешить. Возможно, мы уже опоздали.
Они выбежали в парадную дверь и увидели Райана и Беккера, заходивших в ворота.
– Слуга лорда Палмерстона сказал нам, где можно вас найти, – заговорил инспектор. – Мы решили, что вы захотите присутствовать при нашем разговоре с Эдвардом Ричмондом и…
– Нужно как можно скорее разыскать Кэролайн, – перебил его Де Квинси.
Они поспешили к ближайшей стоянке кебов на Гайд-Парк-Корнер. Целый день экипажи то подъезжали, то уезжали снова, и только мальчишка-мойщик постоянно находился здесь, ухаживая за лошадьми и помогая пассажирам забраться в салон.
– Когда ты сегодня начал работать? – спросил его Беккер.
– В пять утра.
– А хромающая женщина не брала кеб приблизительно в это же время?
– А еще она с трудом шевелила рукой. Она дала мне вот это за то, что я ей помог.
Сам не веря своей удаче, мальчишка показал двадцатифунтовую банкноту. Это было больше, чем он мог заработать за год.
– Ты помнишь, куда она велела себя отвезти? – спросил Райан.
– Да, на…
– …Греческую улицу возле Сохо-сквер, – ответил за него Де Квинси.
– Верно. Но как вы узнали? – удивился мальчишка.
– Больше она никуда и не могла поехать.
Пожилой человек быстро забрался в четырехместный кеб. Эмили, Райан и Беккер поднялись в салон вслед за ним.
Пока возница мчал их по шумным, забитым экипажами улицам, Де Квинси показал своим спутникам письмо, которое оставила для него Кэролайн.
Эмили плакала, читая его. Когда к ней вернулась способность говорить, она повторила ту фразу, что сказал ее отец, слушая откровения Стеллы прошлой ночью:
– «Ужасы, что сводят с ума, горесть, что точит сердце».
Кеб выбрался на Греческую улицу и направился в сторону Сохо-сквер.
– Какой номер дома? – крикнул сверху возница.
– Пустое место между домами, – ответил Любитель Опиума.
У деревянного ограждения собрались люди, тревожно указывая на что-то, находящееся ниже мостовой.
– Мы опоздали, – простонал Де Квинси.
Он спрыгнул еще до того, как кеб остановился. Эмили, Райан и Беккер с трудом протиснулись сквозь толпу.
Де Квинси был так мал ростом, что ему пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть за ограждения и осмотреть каменный пол бывшей кухни нижнего этажа.
Кэролайн лежала лицом вниз на одной из каменных плит.
Райан и Беккер отодвинули одну секцию ограждения, за которой располагались ступеньки, ведущие на нижний этаж. Они помчались вниз, но Любитель Опиума, несмотря на свой рост, первым оказался рядом с Кэролайн.
Она лежала неподвижно. Он бережно перевернул ее на спину и всхлипнул. Она пугающе постарела. Еще недавно гладкая кожа приобрела оловянный оттенок и покрылась морщинами. Волосы словно присыпало пылью.
– Эмили, помоги ей, если сможешь, – попросил Де Квинси.
– У нее в руке кусок печенья, – заметила Эмили. – И крошки в уголках рта.
Она попыталась нащупать пульс. Приподняла веки Кэролайн и осмотрела ее глаза. Затем проверила ее дыхание и наконец коснулась лодыжек.
– Холодные. Совсем холодные. Яд был слишком сильным. Она умерла, отец.
Де Квинси опустился на колени, сжимая в руке письмо Кэролайн. Он никогда не сможет забыть ни одного слова из этого письма.
Дорогой мой Томас,
воспоминания действительно подобны звездам, которые исчезают днем и снова появляются в темноте… точно так же, как кошмары и призраки.
В особенности один из них.
В тот вечер, когда ты отправился в Итон, чтобы попросить друга твоей семьи вытащить тебя из нищеты, я не могла остаться дома одна, без тебя.
Я пошла следом за тобой и видела, как ты встретился с Энн, поджидавшей тебя чуть дальше по Греческой улице.
Я не могла понять, почему ты не взял меня с собой. Если ты разрешил Энн проводить тебя до почтовой кареты, то почему не разрешил мне? Я прокралась за вами на Своллоу-стрит, где вы присели на скамью.
Очевидно, вы строили планы на будущее. Я видела, как она обняла тебя, а ты поцеловал ее.
После ты уехал, и я подошла к Энн, сидевшей на скамье. Она плакала. Потом она заметила меня, мы обнялись и заплакали вместе. Я попросила ее вернуться со мной в тот проклятый дом на Греческой улице, чтобы мы могли утешить друг друга.
Я сказала Энн, что ты оставил мне рецепт для печенья. Угли в камине еще не остыли, я раздула их и добавила остатки угля, который ты принес перед отъездом. Потом нашла старую сковороду в одном из пыльных шкафов и приготовила печенье.
Томас, я часто представляла тебя и Энн моими родителями и мечтала, что вы всегда будете заботиться обо мне.
Но иногда я представляла тебя не отцом, а моим мужем.
И когда я увидела, как вы с Энн строите планы на будущее без меня… когда я увидела, как ты поцеловал ее…
В прошлую субботу мы сидели в ресторанчике, и ты рассказал мне, что в доме на Греческой улице ужасно воняло, когда ты вернулся туда через пять дней. Я объяснила, что это были крысы, убитые твоим ядом.
Но на самом деле воняли не только крысы. Вот почему Брунелл решил сбежать вместе со мной. Он боялся, что его враг узнает о том, что я сделала, и обвинит во всем его самого. В итоге я ничего не добилась.
Жалею ли я о чем-то в своей жизни? Да, я жалею, что пошла в тот вечер за тобой. Я жалею, что привела Энн домой. Я жалею, что не смогла…
Возможно, мы трое стали бы одной семьей и вы с Энн заботились бы обо мне. Я даже представить не могу, как это было бы прекрасно. Но тогда, как ты мне уже говорил, у тебя не было бы Эмили.
Вечно твоя,
Кэролайн
