Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Да ты дундук какой-то, — смеясь, парировала Наталка, ей было непонятно упорство Николки, неизменно избегающего острых тем, — Лучше в ближайшую субботу пойдем, сходим на кружок вместе, у нас многие девочки посещают, да и ваших я там видела.

— Да что я там не слышал, песни будете орать, да лозунги произносить: «Долой царя!», «Свободу рабочему классу и крестьянству!», «Долой эксплуататоров!». Все это я уже знаю от Колоссовского. Так и братьев моих с батей в эксплуататоры запишите.

— Конечно! Твой отец с твоим старшим братом — сельский богатей, кулак, который эксплуатирует своих односельчан. А средний — городской буржуа.

— А ничего, что батя мой горбатился всю жизнь, бурлацкую лямку тянул? А брат — у наковальни стоял, пока дела не пошли, и сейчас нет-нет, да возьмет в руки молоток и сам встанет у наковальни, особенно если заказ срочный или важный. — кипятился Николка. — Да и что, они насильно заставляют работников на них работать, тем более они деньги за это получают. Вон Кирюха, что у нас молотобойцем, отмахал молотком и свободен, а у брата — и о заказах, и о барышах, и о развитии голова болит, он за все в ответе, в том числе и за то, чтобы у Кирилла копейка в кармане лежала и на бублики, и на рубаху, и на девочек. Не спорю — тяжко цельный день кувалдой махать, сам машу — знаю. Но смена кончилась и Кирюха уже в начищенных сапогах и с гармошкой с барышнями по бульвару гуляет, а брат — то с инженером, то с приказчиком сидит допоздна. Вот раньше — неволей на помещиков спину гнули, задаром, впрочем, Вы, мамзель, из дворян, кому как не Вам знать!

Теперь пришел черед обидеться Наталке:

— Ишь какой! Нашел чем попрекать! А знаешь, сколько революционеров из дворян вышло? А Софья Перовская? А декабристы? Я может и в кружок стала ходить, чтобы искупить вековую вину дворянства.

— Да я то что? Я ничего, я просто за тебя волнуюсь, Наташка! — попытался включить задний ход Николка.

Но было уже поздно, Наталку понесло:

— Раньше дворяне всю жизнь служили, только под старость лет в своих поместьях и проживали, будучи списанными за дряхлостью и немощью. Им и поместья-то давали, чтобы прокормиться могли, денег тогда у государства мало было, а товаров не было совсем. В технике-то разбираешься, а политэкономию совсем не знаешь, а она, друг мой, всему голова. Ее даже Пушкин уважал. Надо будет сказать Казимиру, пусть займется твоим образованием, хотя бы «Капитал» Маркса дал прочитать, он всем экономам голова, сразу взглянешь на мир другими глазами.

Упоминание об инженере больно кольнуло Никиткино сердечко. Юноша и сам не отдавал себе отчет, что это обычная ревность, свойственная всем влюбленным. Не то, чтобы он опасался, что Клоссовский займет все мысли предмета своего обожания, за голову возлюбленной Никитка был спокоен. Он беспокоился за юность, доверчивость и неопытность Наталкиного сердечка. Если бы Николка знал, что его волнение зряшное, то не бросился столь опрометчиво с новой силой в угасающий спор, едва не приведший к разрыву. Но молодая кровь и дух противоречия заставили продолжить, уже затухший было, спор.

— Не скажи, пусть мы буржуи, но вышли-то мы все из народа, ничего моему отцу с неба не упало, все своим потом добыто. А помещички нынешние? Смех один — только-то и умеют, что вина кушать! Зато все с рождения дадено: «Чего изволите?», «Кушать подано!» Шутка ли, столбовые дворяне государства Российского!

Тут Николка прикусил губу, ибо все сказанное было будто с Наталкиного отца списано. Да поздно, Наталья от возмущения даже растерялась и первое время слова не могла вымолвить, только хватала открытым ртом морозный воздух. Раскраснелась от волнения, шапочка сползла на бок. Наконец собралась с мыслями:

— Так вот значит, как вы о нас думаете! А как в голодные годы мой дедушка открывал свои амбары для крестьян, забыто? А Самарины, помещики заволжские, реформу готовили, состояние свое крестьянам завещали, все забыто? А друг моего деда, Ульянов, гражданский генерал, школы в селах открывал, чтобы крестьянские детишки грамоту разумели, тоже забыто?

Наталка и слова не давала вставить Николке.

— А ты знаешь, как самодержавие отплатило ему за службу? Александр III приказал повесить его старшего сына за подготовку покушения на царя!

После этих слов, уже почти сдавшийся Николка воспарял духом, уж что-что, а покушения на царя простить он не мог, тем более, что в его семье чтили покойного императора.

— Нет, он должен был простить убийц, а потом самому положить голову на плаху: «Режьте! Рубите, господа революционеры». — с изрядной долей ехидства прокомментировал Николай, он был до смерти рад, что в пылу спора Наталка сама ушла с семейной темы. — Он Император Всероссийский, а не кисейная барышня! Ему государство дано для сохранения порядка, поэтому Александр просто не мог не казнить потенциальных самоубийц, дабы другим неповадно было.

— Темный ты, — парировала Наталья. — Почитаете душителя свободы! Определенно тебя надо сводить в кружок. Репрессии только множат ряды борцов с царизмом. Если хочешь знать, другой сын Ульянова тоже стал революционером. Я книги его читала, хочешь дам одну?

— Ну и что он написал? — не говоря ни да, ни нет, произнес Николка.

— Сейчас обсуждают его статьи по национальному вопросу, спорят по поводу права наций на самоопределение вплоть до отделения.

— А зачем оно? — недоуменно уставился Николка. — Этак дай волю и все народы разбегутся, а от России что останется?

— А из «тюрьмы народов» угнетенным нациям и убежать не грех! — парировала девушка.

— И кто же здесь угнетенная нация?

— Татары, поляки, украинцы… все народы, проживающие на территории России.

— Татары угнетенная нация? Те, что с нас почитай триста лет дань брали? Или поляки, в 1612 году стоявшие в Кремле? Знаю я в городе одного «угнетенного» Колоссовского. Ходит гоголем, с губернатором приятельствует, с полицмейстером ручкается, едва ли не со всеми деловыми людьми чуть ли не на брудершафт пьет и одновременно Россию хает, да революцию готовит. Вы, революционеры, нации нынче как блины печете, уже и украинцы отдельный народ у вас. Этак скоро от русских ничего не останется. Это Фрол Яценюк угнетенный? Первый мироед в Васильевке! Дед Калга угнетенная нация? Хорош угнетенный! Сад под сто соток, деревья ломаются от плодов, запамятовала, когда он тебя дрыном промеж спины хватил, всего-то за десяток яблок. Только в нашем селе и татары живут, и мордва, и русаки. Как делить будем? Каждый ведь право имеет? Отдельная улица — свое государство! Путаник великий твой Ульянов.

Девочка не могла не признать определенного резона в словах друга. В который раз умные аргументы разбивались о простое мужицкое сермяжное здравомыслие.

* * *

На сей раз размолвка была долгой. Аж две недели дулись друг на друга. Клавдия сначала понять не могла, отчего перестали лучиться глаза любимой внучатой племянницы и исчез румянец на ее ланитах. В конце концов, села перед внученькой, вставила свою любимую папироску в мундштук, не спеша раскурила, и лишь потом спросила:

— Ну, рассказывай, сударыня, что у вас случилась?

Наталка не выдержала, расплакалась и все как на духу выложила бабушке.

— Дураки! Молодые и горячие оба, честные и открытые сердца! Вам бы радоваться жизни, целоваться, да миловаться. А вот поди ж ты, обсуждают общественные дела, ругаются и ссорятся. Да я в молодости такой же идейной была, и что это мне принесло? Всю жизнь бобылем так и прожила. Правда и сейчас замуж зовут, не иду — старуха и в невесты. А тот, единственный, после ссоры за границу учиться уехал, не смог он понять моего глупого желания жизнь революции отдать. Ты не смотри, что я бодрая и веселая, маска все это. Вот мой совет: утри слезы, девочка, выкинь блажь и гордыню из головы и беги мириться.

* * *

Выкидывать гордыню не пришлось: Николка первым не выдержал и со сконфуженным видом возник на пороге дома. Куда только девалась вселенская скорбь у девчонки? Она снова была на коне! Однако игру в немилость решила доиграть до конца. Сначала помучить и лишь потом смилостивиться. Встретила холодно, руки не подала, цветы не приняла, приказав положить на столик в прихожей, строго кивнула и не повела в свою комнату, а проводила в гостиную. Кроме неизменной Клавдии, в комнате находились еще два важных господина. И в качестве пытки юноша вынужден был три четверти часа выслушивать нудные сентенции господ. О политике, о развратной немке-императрице и богохульнике Гришке, о наглости кайзера, о неизбежности войны в Европе. Пока, наконец, Наташа не оделась и не увела Николку из пыточной, освободив от словесной экзекуции.

13
{"b":"581724","o":1}