- Абсолютно… - Ответив, Фрунзе покачал головой. - Боюсь за Фергану.
Фрунзе оказался прав.
Через два месяца после этого разговора, то есть летом 1920 года, действительно начались волнения мусульманских частей, кем-то спровоцированных. Самым значительным из них было волнение узбекского кавалерийского полка, которым командовал Ахунджан.
Фрунзе немедленно отправился к месту событий.
Взвод курсантов сопровождал тот штабной эшелон, в котором он ехал. Вместе с ним прибыла и поездная команда. Поглядев на растерянные лица местных жителей, его встречавших, Фрунзе спросил с обычной для него требовательностью:
- Что же такое у вас? Открываете фронт Бухаре? До полного маразма дошли? Плохи у вас дела, товарищи… Вы - первые представители революции в крае… И как вы работаете?
Среди представителей города стоял и Блинов. Он только что, то есть одновременно с Фрунзе, приехал из Коканда в Андижан. Во время беседы, происходившей уже в вагоне, ему не пришлось разговаривать с Фрунзе. Не было повода, как он ни хотел этого. Но Фрунзе заметил его опущенную голову и угрюмый, пристальный взгляд.
- Кто это? - спросил он у Несвицкого, когда представители города уехали со станции. - Тот, с кем вы разговаривали?..
Несвицкий сказал, что это один из местных военных работников.
- Да вы видели его на съезде недавно. В Коканде! Он сидел неподалеку от вас в президиуме… - добавил Несвицкий, объясняя.
- Он кто? Казах или узбек?
- Нет… Он русский. Блинов по фамилии. Сейчас, по распоряжению товарища Куйбышева, Блинов переведен на политработу… Да вот, посмотрите… От него есть донесение.
И Несвицкий вместе с бумагами разведки подал Фрунзе письмо от Блинова:
- Это лично вам…
Разведка сообщала о разных случаях тревожного настроения в Андижане, о действиях Ахунджана. Было ясно, что Ахунджан фактически властвует в городе и поэтому так юлит на переговорах.
Комиссар Блинов докладывал командующему, что «по справкам, наведенным одним из ближайших друзей Ахунджана, Хамдамом, начальником первого туземного полка, удалось узнать, что Ахунджан близок к восстанию».
Сведения сошлись.
- Блинов здесь?
- Нет, он уже уехал… Он в Коканд уехал… - сказал секретарь, только что подошедший к Фрунзе и Несвицкому.
- Жаль, черт возьми… Запоздала почта… Ну, в общем все тут ясно… Николай Николаевич, вы только запишите себе в блокнот: вызвать Блинова, когда мы будем в Коканде…
Была уже поздняя ночь. Фрунзе прилег отдохнуть, но сна так и не было. Покряхтев, продумав все, что довелось сегодня услышать, он и совсем потерял сон. Тут уже постучал к нему проводник.
- Да, я не сплю. Входите…
Одеваясь, он попросил проводника согреть ему чаю.
- Морковный, Михайла Васильич.
- Ну, давайте морковного… И позовите Николая Николаевича… И товарища Несвицкого. Или просто передайте им, что я прошу собрать людей.
В салон-вагоне поезда Реввоенсовета собрались все сотрудники штаба на ночное заседание.
- Вопрос ясен, - обратился к ним Фрунзе. - Национальные части дороги нам. Это дехкане, беднота, батраки. Еще сильны среди них националистические и религиозные предрассудки. Подчиняются им в силу привычки и обстановки. Этим пользуется верхушка - их начальники и курбаши. Они мутят им голову. Отдельные группы головорезов и бандитов, втесавшиеся в эти полки, до сих пор живут налетами и грабежами. Это надо прекратить. Это унижает звание бойца Красной Армии. Что скажет население? - Фрунзе говорил негромко и спокойно, но в том чувстве, с каким была сказана последняя фраза, сквозило такое негодование, что всем показалось, будто он крикнул. - Словом, толковать не о чем! Надо лечить больные места. Ахунджан дважды обманывал наше доверие. На заседании здешнего горсовета и партийного комитета Ахунджан снова сказал, что не может подчиниться приказу Реввоенсовета. Он категорически заявил об отказе.
- Плюет! Он здесь царь, - вдруг долетело из коридора, из группы штабистов.
Фрунзе скользнул глазами, будто не замечая реплики.
- Он мятежник. И связан с мятежниками. Предположения подтвердились, жестко заявил Фрунзе. - Значит, остался один разговор - оружием.
Было решено завтра утром вызвать Ахунджана и его командиров в Ревком на совещание. Фрунзе распорядился, чтобы полк, принадлежащий Ахунджану, был без патронов выстроен на городской площади и рядом с ним так же была построена татарская бригада, которая только что пришла с Поволжья и считалась дисциплинированной воинской частью. Кроме этого, Фрунзе приказал на все выходы из города выслать заставы.
Совещание открылось в городском клубе, в зале. По одну сторону длинного стола сидели Фрунзе, штаб, военные, по другую - Ахунджан со своими командирами. Ахунджан, не меняясь в лице, молча выслушивал все упреки командующего. Угрюмые курбаши в возбуждении хватались за кобуры, как бы проверяя сохранность своего оружия. Белые двери были плотно замкнуты, окна зала были тоже закрыты, несмотря на жару и яркий солнечный день.
- Я принужден разоружить полк, - сказал в заключение своей речи Фрунзе, обращаясь к Ахунджану. - Спрашиваю последний раз: подчиняетесь решению командования?
- Не могу, - глухо ответил Ахунджан. - Здесь дом, имущество, семья. Кто будет защищать наших детей?
- Так, - сказал Фрунзе. - Значит, если Андижан будет просить нашей помощи против басмачей, мы можем не прийти, тоже можем отказаться. Так? спросил Фрунзе.
В правой руке у него был тоненький голубой карандашик. Он вертел его между указательным и средним пальцами. Фрунзе был совершенно спокоен.
В справедливости упреков командующего, кажется, не было сомнений даже у самого Ахунджана. Он понимал, что приказ разрушает все его планы, остается только довериться судьбе. Он и на этот раз обманул командование. Полк по его приказу вышел на площадь с патронами. В разных углах площади были расставлены люди, готовые начать мятеж. Понимая, что ему не верят, Ахунджан успел принять меры. Он надеялся на успех, выжидая решительную минуту.
Ни сам Фрунзе, ни присутствующие здесь сотрудники его штаба не знали о том, что приказ снова не выполнен и что полк Ахунджана с площади может открыть стрельбу. Но и без того всеми чувствовалась напряженность.
- Никуда не уйду, - так же глухо и с тем же упорством, как бы не замечая вопроса командующего, повторил Ахунджан и внезапно замолк, точно ему захлопнули рот.
В эту секунду около губ, у глаз, на лбу, в целой сети морщинок, вдруг разбежавшихся по сытому скуластому лицу Ахунджана, Фрунзе прочитал столько ненависти и злобы, что понял: продолжать совещание бессмысленно. Он поднялся и, согнувшись над столом, тихо сказал:
- Переговоры кончены. Сдавайте полк!
Ахунджан вскочил, вслед за ним вскочили его курбаши. Их цветные халаты были опоясаны ремнями. Все они были при оружии, с маузерами и шашками. Вдруг послышался треск кожи. Это Ахунджан, вырвав из кобуры маузер, нацелился в командующего.
Фрунзе постучал своим голубым карандашиком по столу.
- На стол оружие! На стол положите! - сказал он, пристально глядя в глаза Ахунджану.
Наступила тишина.
В эту минуту раскрылись двери зала, и вошел отряд курсантов. Ахунджан не выдержал. У него вдруг дернулась в сторону рука, и он швырнул оружие. Маузер звякнул о стол. Вслед за Ахунджаном курбаши тоже стали бросать свои револьверы. Они подражали ему во всем.
Арестованных повели. Фрунзе покачал головой.
- Разве это красные командиры? - произнес он с презрением.
Потом, подозвав начальника татарской бригады, сказал ему:
- Прочитайте приказ полку! - И, обернувшись к остальным, добавил: Все, товарищи! Совещание кончено.
На белой площади, залитой солнцем, в строю под ружьем стоял полк Ахунджана, а впереди него - спешенная татарская бригада.
Аскеры были рады тому, что они построены в тылу у бригады. Так было удобнее стрелять. Но это же самое обстоятельство как бы исключало возможность столкновения. Многие из них недоумевали: о какой вражде толковали им курбаши? И те и другие еще не предвидели последствий. Бригада знала, что готовится разоружение полка Ахунджана и шум поэтому возможен, но никто из бойцов не ожидал боя. А большинство аскеров, сбитых с толку Ахунджаном и не посвященных в его игру, вообще желало мирного исхода.
