— Не-е-е, даже не начинай. Мой выбор.

— Я собираюсь сделать кофе, — сказала Хэзер, убирая руку с его лица и вставая. — Я бы предложила тебе что-то покрепче, но здесь Энни, так что не предлагаю.

— Je comprend, catin.

Исчадие потерся головой о стул Данте, мяукнул. Данте поднял его и положил себе на колени.

— Он и правда привязался к тебе, — сказала Хэзер, входя в кухню. — Я думала, что животные опасаются созданий ночи, хищник на хищника, но сейчас Исчадие доказал мне, что это не так.

— Нет, у меня никогда не было проблем с животными, — ответил Данте. — У некоторых созданий ночи они есть, но только у уродов, улавливаешь? Я думаю, это потому что мы часть природы.

Интересная мысль. Вампиры — часть естественного порядка. Хэзер насыпала ложечкой кофе в фильтр, налила воду в кофеварку и включила ее. Вернувшись, она снова села за стол.

Исчадие свернулся у Данте на коленях, мурлыча и закрыв глаза, в то время как Данте левой рукой чесал его под подбородком. В другой руке он держал фото. Хэзер бросила быстрый взгляд — это было фото Шеннон и Джеймса, сидящих на диване цветочной расцветки, как раз перед свадьбой, до того, как она родилась.

Шеннон целовала Джеймса в щеку, рукой с фиолетовыми ногтями сжимая его бедро в джинсах. Длинные рыжие волосы были уложены и начесаны в стиле ретро стриптизерш из девяностых и окаймляли ее лицо. Улыбка играла на губах Джеймса, а за стеклами очков его глаза были закрыты. Прядь цвета медовый-блонд падала на его лоб. Они оба выглядели такими молодыми. Счастливыми.

А если Хэзер спросит отца, помнит ли он хоть одно мгновение радости двадцатилетней давности? Моменты счастья ускользали, мимолетные, как летний ветерок; но боль врезалась в сердца и души, как неизгладимый удар молнии, меняющий жизни за долю секунды…

Твоя мама не вернется домой… никогда.

— Ты так похожа на нее, — пробормотал Данте хриплым голосом.

— Может быть, немного, — согласилась Хэзер. — С тех пор как она умерла, у меня были сны о ее смерти, ночные кошмары, по крайней мере, я так думаю.

Данте кивнул.

— Дело в том, что после Вашингтона сны стали более яркими и подробными, но они не ощущаются, как сны. Словно я вижу все ее глазами. И прошлой ночью казалось, будто я — это Шеннон Уоллес. — Хэзер на мгновение замолчала, а затем добавила: — Это из-за тебя?

Данте осторожно поставил фото ее родителей на стол, затем посмотрел ей в глаза озадачено и задумчиво.

— Может быть, да. Но если и так, то я не специально.

— Знаю, — мягко сказала Хэзер. — Я не стараюсь обвинить тебя. Просто пытаюсь понять. Или, может быть, близость к смерти вызвала скрытую способность.

Данте кивнул:

— Есть вероятность.

Может и так, но она поставила бы годовую зарплату на то, что инициатором изменения в ней был Данте. Хотя на самый важный вопрос: изменил ли он ее, пока спасал — Данте не мог ответить.

— Как насчет тебя? Ты узнал что-нибудь о своей матери?

— Трей искал информацию, — ответил Данте. — Но ничего не нашел. Как будто она никогда не существовала. Они не только убили ее, но и, черт возьми, стерли все ее следы.

— Должно быть что-то, — сказала Хэзер. — Она жила в Новом Орлеане. Кто-нибудь да знал ее. Работал с ней. Хоть что-то. — Она гладила его по руке, чувствуя горящую кожу и сильные мышцы; сетка шелестела под пальцами. — Ты можешь подумать о том, чтобы расспросить ДеНуара.

Мышцы под ладонью Хэзер напряглись.

— Нет, — взгляд Данте тлел, его подбородок напрягся.

— Ты похож на нее, ты знаешь, — мягко сказала Хэзер. — Очень сильно. Она была красивой женщиной: черные волосы, темные лаза, теплая улыбка.

Данте кивнул и отвернулся.

— Да, Люсьен сказал то же самое.

Хэзер хотела бы, чтобы ДеНуар не ломал диск с документаций Плохого Семени о рождении Данте и его адском детстве. Хотела бы, чтобы у нее была фотография Женевьевы Батист, она могла бы отдать ее, как воспоминание, на которое Данте смотрел бы, когда угодно, и хранил. Уэллс и Мур не могли стереть существование Женевьевы. Не полностью. Им нужно было копать немного глубже, вот и все.

Аромат свежего кофе проник в комнату. Отпустив руку Данте, Хэзер встала и пошла на кухню, чтобы налить кофе для них двоих. Когда она обернулась, Данте входил за ней, счищая мех с бархатно-виниловых штанов.

— Я сам могу сделать себе кофе, ты ведь знаешь, — сказал он.

Хэзер подала ему кружку.

— Ага, твой так сложно запомнить. Черный.

Он улыбнулся:

— Merci beaucoup.

— Я хочу поблагодарить тебя за прошлую ночь, — сказала Хэзер.

Данте взглянул на нее, его лицо выражало недоумение.

— За что?

— За то, что помог убрать беспорядок и был так добр к Энни, даже когда она врала о тебе. За это я еще должна извиниться.

— Нет, — произнес Данте. — Ты мне ничего не должна.

— Нет, должна, Данте, должна, — сказала Хэзер. — Я вылила на тебя столько говна за поцелуй сестры, у меня не было права…

— Ш-ш-ш, — Данте прижал пальцы к ее губам. — Забудь.

Наклонившись, он заменил пальцы губами, теплым поцелуем, помедлил. Она обняла его за талию, его земной и хорошо знакомый запах дразнил ее. Жар разгорелся внизу живота, поддерживая пламя, которое, как она поняла, никогда не умрет.

Смотря в ее глаза, он сказал:

— Энни дома.

Хэзер услышала, как входная дверь открылась, а затем закрылась.

— Начинаю любить слух созданий ночи, — пробормотала она. Ее руки соскользнули с его талии, когда она отстранилась и пошла в гостиную. Энни плюхнулась на диван и включила телевизор.

— Хэй, — сказала Хэзер. — Я уже начала беспокоиться.

Энни закатила глаза.

— Нет нужды. Я была хорошей. Не пила и не покупала ничего нелегального, я… — слова внезапно оборвались, ее взгляд скользнул за спину Хэзер. Глаза расширились.

Хэзер почувствовала, как Данте подошел сзади.

— Привет, Энни, — сказал он.

— Матерь божья, — выдохнула Энни. — Это были не текила и окси. Ты правда чертовски хорош.

— Спасибо, мне говорили. Меня это не волнует. Просто, чтобы ты знала.

— Тебя бы волновало, если бы ты не был таким красивым, — заявила Энни, усаживаясь на диван, с сардоническим блеском в глазах. — Тогда каждый комплимент грел бы сердце, и ты бы влюблялся в каждого, кто их говорит.

— Энни… — вздохнула Хэзер.

— Нет, она может быть права, — сказал Данте. — Но скажи мне, Энни, ты знаешь, каково это?

Энни подняла руку и показала ему средний палец. Данте ткнул в надпись на своей футболке — «ОТСОСИ» — и поднял бровь.

— Правда? — Энни с вызовом показала на свою промежность. — Ты первый.

— Это новая игра? — спросила Хэзер, прикидываясь наивной. — И в чем она заключается? Показываешь на части тела, пока кто-то не промахнется и не попадет в глаз?

Энни посмотрела на нее, а затем съязвила:

— Знаешь, это сможет сработать, только если играть в стельку пьяным.

Данте посмотрел на Хэзер, и веселье заблестело в его глазах. Он выглядел счастливым и беззаботным, расслабленным. Ей нравилось видеть его таким и нравилось быть причиной этого. Очень сильно нравилось.

Она поняла, что знает очень много темных и болезненных секретов из жизни Данте, даже больше, чем он сам, но не спросила ни о чем простом типа его любимого цвета, любимой группы, книги или размера футболки. А его день рождения наступит через… оу… двадцать четыре дня.

Данте подошел к столу и поставил чашку на загроможденную поверхность.

— Мне нужно починить окно, прежде чем я отправлюсь в «Весперс», — сказал он, вытаскивая инструменты и оконный затвор из кармана кожаной куртки. Он направился к окну, Исчадие попрыгал за ним, затем Данте наклонился над подоконником, четко поворачивая отвертку.

Хэзер улыбнулась.

— Так ты знаешь, как пользоваться отверткой.

— Отлично подходит, чтобы вскрывать замки.

— Не заставляй меня арестовывать тебя.

Данте рассмеялся:

— Нет, мэм. Уже бывали там, делали это.