— Да, по существу. — Хэзер отклонилась на спинку стула. — Ты такой красноречивый.

Кривая полуулыбка подернула губы Данте, но он выдержал ее взгляд своим темным и горящим.

— Так как зовут твоего нового босса, еще раз?

Улыбка Хэзер исчезла. Она выпрямилась.

— Нет, ты никого не убьешь. Даже не шути по этому поводу.

— Я и не шучу.

— Это не сработает! У него есть босс, у которого есть босс, у которого есть босс, и так далее. Его убийство не решит проблему.

Данте внезапно встал. И начал шагать по комнате, сжав челюсть, руки сжались, костяшки пальцев побелели. Дрожь прошлась по спине Хэзер. Его злость выходила на поверхность. Что случалось, когда он больше не мог ее контролировать?

Через мгновение Данте остановился и сделал длинный судорожный вдох. Его ладони раскрылись и погладили бедра. Кожа заскрипела. Он повернулся к ней лицом. Взгляд был спокойнее, огонь поутих, но язык тела говорил об обратном — напряженный, сжатый, почти вибрирующий, сдерживающий эмоции.

— Ты в порядке? — спросила Хэзер. — Данте, тебе что-нибудь нужно?

Он посмотрел на нее, выпивая своими темными глазами, его взгляд был таким горячим и пронизывающим, что Хэзер почувствовала, как у нее ускоряется пульс.

— Я имею в виду… тебе нужно… пить?

«Скажи это, — сказала она себе. — Скажи вслух».

— Кровь, — поправилась она.

— Да, но я подожду, — сказал он, проводя обеими руками по волосам, его кожа была белой на фоне иссиня-черных прядей. — Хорошо, убийство твоего босса — не выход. Так как ты собираешься поступить? Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь.

— В этом-то и проблема, — сказала Хэзер. — Я беспокоюсь о тебе.

— Правда? Pourquoi? Со мной все хорошо.

Исчадие доложил о своем появлении тихим «мяу» и потерся о ногу Хэзер. Как только она нагнулась, чтобы погладить его, он убежал в кухню, мяукая по дороге, так быстро, как будто у него были все четыре лапы, а не три.

— Эй, minou, — сказал Данте. — Теперь ты поднимаешь тревогу?

Хэзер встала и пошла за Исчадием в кухню. Его миска была пустая.

— Мамочка плохая, — сказала она, наполняя кормом миску. — Прости.

Исчадие поурчал, соглашаясь — да, Мамочка плохая — или принимая извинения, или и то, и другое. Она некоторое время гладила его голову, пока он уплетал корм со вкусом лосося.

— Хочешь кофе? — крикнула она. — Могу сделать.

— Конечно, — раздалось справа от нее.

— Черт! — Хэзер повернулась, сердце стучало, кулак автоматически взлетел.

Данте отступил, подняв руки в защите. Она не слышала, как он вставал или шел в кухню. И забыла, каким тихим и быстрым он был, даже более, чем обыкновенное создание ночи, и это о чем-то говорило, с ее точки зрения.

— Фух, эй! Прости, — сказал он, смеясь. — Я не хотел напугать тебя.

— Господи! Может, мне стоит повесить на тебя колокольчик, как на кота?

— Она протолкнулась мимо к барной стойке, взяла стеклянный кофейник от кофеварки и наполнила его водой.

Когда кофе сварился, и крепкий аромат закружился в воздухе, она вернулась к столу. Наклонившись над его заваленной поверхностью, она продолжила, пролистывая бумаги:

— Что ДеНуар… Твой отец, то есть, сказал насчет Плохого Семени?

— Ничего, — тихо ответил Данте. — Но тогда я был не совсем дружелюбным.

Хэзер посмотрела на него, внутри зародилась острая боль.

— Ты должен быть честным с самим собой.

Данте провел рукой по волосам, его бледное лицо внезапно стало усталым. Он кивнул на бумаги, в которых она рылась.

— Почему ты беспокоишься обо мне? Плохое Семя умерло вместе с Джоанной Мур, так? Все кончено.

Хэзер покачала головой.

— Нет, не кончено, не совсем. Был еще один человек, вовлеченный в проект, — мужчина, который положил всему начало и завербовал Мур.

Бумага, которую она искала, наконец-то нашлась. Она вытащила ее и отложила стопку на край стола. Затем посмотрела на Данте.

— Продолжай, — сказал он. Взгляд его был твердым, а красивое лицо настороженным. — Как его зовут? — Его пальцы крепко вцепились в спинку стула.

— Доктор Роберт Уэллс. — Хэзер шагнула к нему и показала бумагу. Он посмотрел на нее, сосредоточившись на фотографии сверху. — Он принял тебя во время родов и распорядился убить твою мать.

Резкий треск раскалывающегося дерева раздался в комнате, когда спинка стула сломалась под пальцами Данте.

В небесах

22 марта

Катерина выглянула в иллюминатор самолета. Тысячи крошечных огоньков мерцали в темноте: словно перевернутое небо со звездами внизу и холодной бесконечностью наверху. Отодвинув край рукава, она посмотрела на часы. 0:12 по летнему восточному времени, а значит в Портленде, Орегон, 21:12. Пролетая через страну, она возвращалась в прошлое, от рассвета к ночи.

Расслабившись в кресле, Катерина на мгновение закрыла глаза. Пришлось рассказать Ратгерс правду о пропавшей записи с камеры наблюдения, и Катерина злилась, потому что до сих пор ее не вернула. Но у нее была пара идей, как это сделать.

После смерти Бронли она поехала в Гейтерсберг, чтобы выразить соболезнования вдове, Норе. Только так она напоминала себе, что закончила чью-то жизнь, а не просто выполнила задание.

Сидя со скорбящей женщиной, Катерина поняла, что Бронли и его вдова практически поклонялись доктору Роберту Уэллсу.

— Я никогда не узнаю, почему он ушел и оставил нас. Кристи для него была целым миром.

Самолет яростно трясло несколько секунд, и Катерина распахнула глаза. Ее сердце колотилось в груди. Турбулентность. Она ненавидела летать, ненавидела доверять свою жизнь кому-то незнакомому. Взяв пластиковый стаканчик с откидного столика, она допила остатки водки. Absolut Vanilla приятно обжигала и согревала, спускаясь по горлу. Катерина почувствовала, что ее мышцы расслабились.

Судя по всему, Уэллс провел непростую и сомнительную генетическую работу с единственным ребенком Джона Бронли, пока тот все еще был в утробе Норы. Синдром ломкой Х-хромосомы[33]. Без исследования Уэллса Кристи Бронли могла начать жизнь умственно отсталой, возможно, страдая аутизмом, и это было бы только началом проблем. Обеспечивая девочке специальный уход, медицинское обслуживание и образование, семья Бронли погрязла бы в долгах.

Доктор Роберт Уэллс поменял их судьбы, изменив дочь. Из-за его работы — к удивлению, бесплатной — Кристи Бронли родилась здоровой, без порока и с будущим, полным безграничных возможностей.

Было интересно узнать, получил ли Уэллс посылку от Бронли.

Катерина отдала пластиковый стаканчик стюарду и покачала головой, когда тот спросил, не нужно ли повторить. Катерина слушала его радостный голос, пока он шел дальше по проходу, общаясь с остальными пассажирами, и ее глаза снова закрылись.

В полудреме мысли вернулись к матери и колыбельным, старым итальянским колыбельным, ее голос был теплым, как фланель.

Fi la nana, e mi bel fiol / Fi la nana, e mi be fiol / Fa si la nana / Fa si la nana / Dormi ben, e bel fiol / Dormi ben, e mi bel fiol…

Катерина представила Ренату Алессу Кортини — худую, маленькую и грациозную, с темными глазами и бледной кожей, ее густые темно-каштановые локоны, спадающие до белых плеч.

Рената рассказала Катерине об Истинной крови, признавшись, что за все прожитые века не встречала ни одного, хотя слышала потрясающие сказки от старейших, которые встречали. Представители Истинной крови появлялись все реже, и это сильно беспокоило Ренату.

Она боялась, что Кровная линия прервалась, что ее чистоту разбавили, испортили.

После просмотра CD на ноутбуке Бронли, Катерина смогла умерить мамины страхи: Кровная линия все еще продолжается. Я сама видела.

Дитя Истинной крови родился. Его мать убили. Его отец неизвестен.

Как могла Джоанна Мур — как вампир, женщина и живое существо — сотворить подобное со своей fille de sang и ребенком в ее утробе?