Обедал я поздно, в «Большой гостинице»; за окном виднелся старый замок — он стоял посреди Свартона, в пенном, илисто–буром кипенье осеннего паводка, вызванного недавними затяжными дождями в лесистых горах Чильсбергена. Похоже, несмотря на давешний снегопад, о «белом» Рождестве нечего и мечтать, зато с электроснабжением все будет в порядке, думал я, прихлебывая жидкое безалкогольное пиво и закусывая соленой лососиной и тушеным картофелем.

Я задумчиво смотрел на старый замок. Ярл Биргер[31] построил его для защиты от датчан и других захватчиков. Богатая долина Меларена и копи Бергслагена нуждались в прочном замке, ведь горный промысел был становым хребтом экономики — в середине XIV века железо и медь давали 40 % экспортного дохода от Ганзы. Кто только не бывал здесь, в этой старой крепости. Королева Маргарита[32] — Бесштанная Владычица, которая осуществила Кальмарскую унию[33] скандинавских стран. Вальдемар Аттердаг и Магнус Ладулос[34]. Энгельбрект[35] после своего мятежа был хозяином замка в Эребру, а в 1522 году, разбив войска Кристиана Тирана[36], твердыней овладел Густав Ваза[37]. Именно здесь он заложил свою династию; здесь, в сочащихся сыростью казематах, был заточен Лассе–Майя, великий вор в женском платье; здесь в результате причудливофантастических переговоров Жан Батист Бернадот[38] был избран шведским престолонаследником. Карл XIII, брат Густава III, был стар и бездетен, наследник престола, датско–немецкий принц Карл Август скончался. Нужен был новый кронпринц. Официальным кандидатом был брат Карла Августа, но лейтенант Мёрнер, человек молодой и своевольный, думал иначе. Его до крайности возмутил захват Россией Финляндии, и, находясь в Париже, он по собственной инициативе решил уговорить кого–либо из наполеоновских маршалов принять шведскую корону, чтобы затем при поддержке Наполеона отвоевать утраченные провинции. Все отказались, только Бернадот не заставил себя долго упрашивать. Затея вообще–то фантастическая, примерно как если бы шведский военный атташе в Вашингтоне по собственной инициативе обратился к президенту Трумэну с просьбой направить в Швецию Эйзенхауэра — в качестве наследника Густава V. Легко понять, почему некий престарелый родич сказал Мёрнеру: «Мальчик, сидеть бы тебе там, куда ни солнце, ни луна не заглядывают» .

Уже смеркалось, когда я выехал обратно в Стокгольм. После обеда меня немного клонило в сон, и я остановился у бензоколонки между Эскильстуной и Стренгнесом выпить чашку черного кофе с высохшим миндальным пирожным. Заодно купил «Афтонбладет» и «Экспрессен». Обе газеты по–прежнему много писали о «гостиничном убийстве», как его окрестили журналисты. Не каждый день в роскошных отелях убивают постояльцев выстрелом из пистолета с глушителем. Теперь пищи для домыслов прибавилось: по непроверенным данным, убитый был связан с нью–йоркским преступным миром.

Я в задумчивости допил кофе, откинулся на спинку стула. «Преступный мир» — видимо, намек на мафию. Неужели это они убили Астрид и теперь охотятся за мной? Считают, что мне известно что–то очень и очень важное, потому и прислали своего человека аж из Нью–Йорка потолковать со мной, а потом этот человек тоже был убит. Ну, кубок Нерона тут уж точно ни при чем, ведь про него знали только Астрид да я. Вдобавок и найден он был чисто случайно, на одном из многих лотков блошиного рынка. Рождественская кассета, с точки зрения убийцы, тоже неинтересна. Десяток песен, девичьи воспоминания об Америке и Женеве. Нет, они наверняка рассуждают иначе. Может, по их мнению, Астрид сообщила мне что–то необычайно важное, и этот ее поступок нельзя было оставлять безнаказанным — потому ее и убили. А может, она отдала мне какую–то очень ценную вещь, и, чтобы заполучить ее обратно, они готовы идти по трупам. Наркотики — так, что ли? Ничего другого мне в голову не приходило. И по–видимому, тут столкнулись интересы нескольких группировок. Ведь едва ли О’Коннел, сиречь Хименес, посетивший мой магазин, был убит своими же сообщниками.

Дома, в квартире высоко над Чёпманторг, меня встретила укоризненная Клео. Громко мяукая, она сидела на коврике у двери и смягчилась, только когда я улестил ее серебристой свеженькой салакой. Сам я удовольствовался чашкой чаю и бутербродами. Я только–только успел прибрать на кухне, как в дверь позвонили. Полвосьмого. Кто бы это мог быть?

На площадке стояла женщина в длинной черной норковой шубе, без шляпы. Короткие черные волосы, будто шлем, облегали голову, черты лица резкие, твердые. Глаза темные. Ни дать ни взять хищная птица. Соколиха. Настороженная, зоркая, стремительная. Но когда она улыбнулась, это впечатление исчезло.

— Господин Хуман?

Я кивнул, удивленно глядя на нее.

— Я — подруга Астрид,— сказала она.

— Тогда, значит, вы Грета Бергман. В общем–то я ждал вас. Входите. Вы знаете, что Астрид умерла?

Она кивнула.

— Один из друзей позвонил мне и все рассказал. Уму непостижимо. Убита... — Она помолчала.— Просто в голове не укладывается. Ну, в смысле... о таких вещах читаешь в газетах, но на самом деле они не случаются, верно?

— Увы, боюсь, все–таки случаются. К тому же у Нью–Йорка дурная слава по части убийств и насилия. Одного я не понимаю: почему ее убили? — Я сел в кресло напротив гостьи.

— Я тоже. Астрид была совершенно домашняя девочка. Сколько я ее знаю, она никогда ни во что не впутывалась. Наверно, ее убили с целью грабежа. Случайно напали и убили из–за денег.

— Полиция думает иначе. Сумочка и бумажник с деньгами и кредитной карточкой были найдены возле тела.

— До чего жестоко звучит это слово. «Тело». Какое–то оно бесстрастное, безликое.

— Простите. Я, видимо, неловко выразился, но дело в том, что ее убили не с целью грабежа.

Мы сидели у камина, я разжег огонь, принес бутылку хереса и рюмки.

— Расскажите мне, что же произошло,— тихо сказала она, расстегивая верхние пуговки на своей красной шерстяной кофте. От камина веяло приятным теплом, в отблесках огня ее лицо как бы помягчело.

— Да, собственно, рассказывать особенно нечего. Познакомились мы случайно, вместе поужинали.— И я рассказал о тех двух днях, довольно подробно, хотя и не всё.

Когда я закончил, она некоторое время молча смотрела на меня, потом сказала, пригубив херес:

Она частенько рассуждала о своих рождественских песнях. В конце концов разговоры о том, что она, мол, напоет их на пленку и пришлет мне к Рождеству, превратились у нас в этакую дежурную шутку. Ведь дальше обещаний дело не шло. До сих пор.— Она замолчала.

— Кассета у меня в магазине. Если хотите, могу принести. Это близко, за углом.

— Если вас не очень затруднит...

— Ну что вы. Пока с вами побудет Клео. А через пять минут я вернусь.

— А кто это — Клео?

— Моя кошка, — улыбнулся я. — Маленькая сиамочка.

Клео появилась на пороге — наверно, услыхала

свое имя — и медленно подошла к нам. Села на коврик спиной к огню и внимательно воззрилась на Грету Бергман, словно оценивая мою гостью. Наконец она решилась и, коротко мяукнув, вспрыгнула к Грете на колени, свернулась клубочком и замурлыкала.

Грета улыбнулась и погладила Клео по спинке.

— Клео никогда не ошибается, — сказал я.— Вы успешно прошли испытание. Ее на мякине не проведешь, она не прыгнет на колени к чужому человеку, если чует какой–то подвох. Так что с вами все в порядке.

— Я польщена.— Она рассмеялась,— Стало быть, вы полагаете, я не сбегу в ваше отсутствие, прихватив антиквариат? Гешили сперва проверки ради напустить на меня Клео?

— В наше время лишняя проверка не мешает. А теперь посидите немножко вдвоем, я скоро вернусь.