Быстро закончив разговор с Подвойским, ухожу от него, чтобы отправиться в Царское. На лестнице Смольного встречаю Антонова-Овсеенко. Кратко обмениваемся несколькими словами, узнаю, что он едет на Пулковский участок. Решаем ехать пока что вместе. С большим трудом находим автомобиль.

При посадке в автомобиль двое в штатском назойливо настаивают взять их с собой. По виду оба — журналисты. Как впоследствии оказалось, один из них был Джон Рид, который написал знаменитую книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Другому, бывшему с Джоном Ридом, Антонов-Овсеенко разрешил ехать вместе.

Только когда я сел в автомобиль, проведенные бессонные ночи, их нервная напряженная обстановка и усталость дали себя чувствовать. Наряду с усталостью, давал себя чувствовать и голод. С момента отъезда из Гельсингфорса до 15 часов следующего дня во рту не было даже капли воды. Обращаюсь с просьбой к Антонову — по дороге остановить автомобиль и купить что-либо поесть. К сожалению, ни у него, ни у меня не оказалось денег. Ехавший с нами незнакомец оказал услугу. Он оказался богаче нас и за свой счет купил колбасы и хлеба.

При выезде за город, к нашему несчастью, сломался автомобиль. Какая неудача! Вылезши из поломанного автомобиля, мы стояли беспомощными и соображали, как двигаться дальше. Мимо нас проследовала саперная рота под командованием товарища Бакланова. Мы пытались найти телефон, дозвониться в Смольный, вызвать другой. Наши попытки оказались тщетными.

Вдруг, неожиданно для нас, с противоположной стороны мчится чей-то автомобиль. При подходе автомобиля к месту крушения нашего — останавливаем его. В автомобиле довольно упитанный, в роскошной шубе штатский господин. Спрашиваю:

— Вы разрешите в вашем автомобиле доехать до Царского по срочным делам? Я запишу ваш адрес и по миновании надобности автомобиль возвращу. Через несколько минут будет исправлен наш автомобиль, и вы доедете в нем.

Пассажир. Позвольте, я — итальянский консул, пользуюсь правом неприкосновенности.

— Что же, дело революционное, спешное: вам все же придется выйти из автомобиля.

Несколько поморщившись, с явной злобой, господин медленно вытрясается из автомобиля. Едем дальше. По дороге в Царское тянется нескончаемая вереница туда и обратно отдельных групп вооруженных рабочих — зарождающаяся новая Красная гвардия — и отдельные группы солдат. Среди всей вереницы вооруженных не видно щеголевато одетых, выхоленных офицеров. Кто среди них командир? Вряд ли кто сумел бы сразу ответить на этот вопрос. Они руководствовались сознанием своего долга — вооружаться и вести беспощадную вооруженную борьбу со своими вековыми врагами — с контрреволюцией.

Шедшие взад и вперед отдельные вооруженные отряды не представляли ничего хоть сколько-нибудь похожего на правильно организованные войсковые части. Невольно закрадывалась мысль: неужели нет здесь, вблизи фронта, никакого управления, порядка? Как видно, все объяты желанием быть участниками этой развертывающейся гигантской борьбы. Но кто приказывает? Кто управляет ими? Кто отдает распоряжения — где и кому быть и что делать?

Спешим в Пулково — туда, где, кажется, сразу будет раскрыта вся картина и где можно будет принять решение и указать, что делать.

Взяв подъем, мы въехали в улицу, набитую вооруженными людьми. Серые, низко плывшие над землей тучи полумраком окутывали эту вооруженную толпу. Сотни вооруженных, стоявших опершись на винтовку, воткнув штык в землю или прислонившись к забору дома, с появлением автомобиля ожили, встрепенулись. Их взоры устремились в сторону автомобиля. На лицах вопрос: что делать? куда идти? какие будут приказания?

Автомобиль остановился возле группы вооруженных. Спрашиваю:

— Что это?

Сразу, как бы недоумевающе, отвечает несколько голосов:

— Пулково.

— Где штаб? Кто вами командует и где ваши командиры?

Говорят:

— В конце улицы, по правой стороне, расположен штаб. Командиров у нас нет, но мы выбрали старшего.

Медленно двигаемся по направлению, где должен находиться штаб.

Тишина ничем не нарушалась. Не было слышно ни одного выстрела. Но почему? Может быть, все кончено? Может быть, царскосельские полки сдались и перешли на сторону Керенского?

Подсевший на автомобиль красногвардеец, чтобы указать расположение штаба, как бы в ответ заявляет:

— Керенский занял Царское, и мы отступили в Пулково, а теперь не знаем, что делать. Нужно ли оставаться здесь или идти в Петроград? Распоряжений мы ни откуда не получаем.

На краю Пулкова, в небольшой избе, расположен «штаб». В то время этот «штаб» действительно казался штабом, в действительности же этот штаб состоял из бывшего полковника Вальдена, растерянно и беспомощно разводившего руками, упорно смотревшего на карту и недоуменно бормотавшего:

— Разрешите доложить: у нас никого не осталось. Все разбегаются и на ночь уходят по домам. Гвардейские полки без сопротивления отступают от Царского. Есть сведения, что часть их сдалась и перешла на сторону Керенского. Задержать уходящих нет возможности.

В дополнение к этому сообщению в «штаб» входит в военной форме, вооруженный револьвером и шашкой, бывший офицер и докладывает:

— Царское занято Керенским. В Царское прибыло множество казаков с артиллерией и бронепоездом. Части разбегаются, и Пулково остается беззащитным. Необходимо задержать бегущих, привести их в порядок и установить хотя бы на ночь охранение и наблюдение за Царским, пока не подойдут регулярные части.

Беспомощность «штаба», его растерянность и полное непонимание, что в сущности творится кругом, вселяли тревогу. Этот несколько раз раненный в империалистическую войну полковник Вальден, имеющий боевые заслуги, очутившись, вероятно, помимо своей воли, в обстановке гражданской войны, совершенно растерялся и не знал, что делать с этими вооруженными толпами рабочих и солдат. Он привык и знал, как командовать ротой, может быть — батальоном и полком, он знал, как организовать оборону на участке своей части, при наличии всех средств, нужных для обороны, и в первую очередь — при наличии средств связи, регулярных донесений о движении, намерениях и силах противника, с учетом собственных сил, стоящих под ружьем, — но он совершенно не понимал, что можно делать с этими вооруженными рабочими и солдатами, которые не имели командиров, не умели писать по-военному донесения. Как можно эту неорганизованную, но вооруженную толпу превратить в грозную силу, способную с величайшим энтузиазмом драться и умирать до последнего?

Выслушав доклад полковника Вальдена и его адъютанта, выходим из избы, чтобы взять в свои руки эту вооруженную, по мнению адъютанта, бегущую массу, задержать и организовать оборону Пулкова.

Ровно через несколько секунд по выходе из избы со стороны Царского начался обстрел Пулкова артиллерией. Один из первых разорвавшихся в Пулкове снарядов разрушает наполовину избу, где лишь несколько минут тому назад помещался «штаб». Обстрел Пулкова действительно вселяет панику среди скопившихся на улице красногвардейцев. Уходившие от Царского отдельные группы солдат старались, не задерживаясь, проскользнуть в Петроград. Они рассказывали, что Керенский, заняв Царское, предъявил им ультиматум — сдать оружие. — но, получив отрицательный ответ, открыл по их казармам артиллерийский огонь, разрушил казармы и многих захватил в плен. Полк понес значительные потери. Царское наводнено казаками, которые жестоко расправляются с большевиками и им сочувствующими.

С трудом удается задержать всех стремящихся уйти, разбить по группам, назначить старших в группах и добиться, чтобы они самовольно, без приказания «штаба», не оставляли позиций. Красногвардейцы, оставаясь в Пулкове, засыпают вопросами:

— Что же матросы? Скоро ли придут на помощь?

Стараюсь уверить, что матросы движутся на фронт, что с ними следует артиллерия. Окрыленные надеждой скорого подхода матросов к фронту, красногвардейцы постепенно, по распоряжению полковника Вальдена, стали занимать позиции на Пулковских высотах.