— Все это вздор. Мало ли кто и кем был. Мало ли какие события имели место. Это ровным счетом ничего не объясняет. Суть дела не в этом. Суть дела в том, что Россия рухнула до самого основания. И сохраниться она могла только на самом примитивном уровне социальной организации. Либо она погибла бы совсем, а если сохранилась бы, то лишь в коммунистическом виде независимо от того, были марксисты до этого или нет, был Ленин до этого или нет, была партия до этого или нет. Все эти прелести воспроизвелись бы так или иначе спонтанно. Просто по законам социальной организации больших масс населения в условиях сравнительно сложного хозяйства.

Речь Новикова произвела странное впечатление. Хотя Корытов, Иванов и прочие фактически дискредитировали революцию, партию и Ленина, а Новиков по видимости защищал это, в их поносе не чувствовалось ничего глубоко враждебного тому, что они поносили, а защитительная речь Новикова сразу всех насторожила как враждебная вылазка. В чем дело? Их понос — обычный застольный треп, законная пьяная расслабленность, за которую теперь даже не ругают. А речь Новикова зацепила суть дела.

— Суть дела не в том, — продолжал он, — какой был Ленин, из кого вербовалась партия, от кого она получала деньги и т. п., а в том, что на самом деле родилось в результате. И гораздо более сильная позиция здесь будет, если допустить, что революцию делали гении и герои, чистейшие люди, наилучшим образом и т. п. Если мерзавцы устроили мерзость — это в порядке вещей. А если мерзость получается, несмотря на всяческие добродетели, то тут стоит задуматься.

— Зря ты ввязался в этот разговор, — сказал я потом Новикову.

— Извини, я не мог сдержаться. Ленин, партия, революция и все такое прочее, — они обращаются с этими штуками как со своей собственностью. Хотят — превозносят. Хотят — поносят. Это — их вещи. Они же не полемизируют с солженицынской трактовкой Ленина. Их возмущает сам тот факт, что он посягнул на их право любой трактовки, какую они захотят. А может быть, и того проще: испугались, что я настучу на них куда следует. А надо бы! Вот была бы потеха! Готов пари держать, они до сих пор дрожат и ждут. И сами потихоньку на всякий случай накропали доносы на меня и друг на друга. И на тебя, конечно.

Мне стало нехорошо после этой беседы. И весь мой замечательный и дорогостоящий день рождения представился мне как нечто провокационное. Самопровокация — это тоже специфически советское явление. Новиков тоже хорош! Впрочем, не он, так другой. В большом коллективе обязательно найдется индивид, выступающий против остальных. Так что наша советская оппозиция неистребима хотя бы просто как факт социальной комбинаторики (опять из Антона?!).

Антон ничуть не удивился тому, что его функции негативиста выполнил Новиков. И Никифоров. И многие другие. По Москве пошел слушок о мощном банкете, который был у меня и на котором якобы присутствовал чуть ли не сам М. Л. Первый вопрос, который мне задал Канарейкин, был следующий: правда ли, что после его ухода мы обсуждали книгу Солженицына? Я сказал, что не обсуждали, а резко критиковали, что Новиков предложил дать разгромную рецензию на нее. Канарейкин сказал, что об этом стоит подумать. Назрела необходимость дать квалифицированный отпор этому проходимцу. Хотя мы тем самым привлечем внимание к его гнусным книжонкам. Вместе с тем мы молчим, а люди думают, будто он прав. И Канарейкин окончательно запутался в этой пустяковой проблеме.

Обычная газета. Обычная статья обычного директора обычной школы. Обычный треп по поводу исторического значения съезда и воплощения его предначертаний в школе. Но именно в этой обычности я начал в последнее время угадывать великий смысл всего происходящего.

«Материалы XXV съезда партии, несущие множество новых глубоких идей, мыслей, задач, дали могучий импульс деятельности по перестройке всего процесса обучения и воспитания в школе, поиску новых форм и методов работы с учащимися». И это — не пустая фраза. Представляю себе, какая суматоха творится в школе! Бедные учителя, их наверняка задергали до тошноты и полного отупения!

«Собрания, семинары, пионерские и комсомольские сборы стали проводиться в школе особенно часто. Тема их — съезд партии, новая пятилетка. В эту работу вовлечены сейчас школьники всех классов».

Именно всех классов. И самых младших в том числе. Представляю себе, как ушат пропагандистских помоев выливается сейчас на головы малышей!

«В огромной воспитательной работе прежде всего должен быть умело использован урок. Творчески обращаясь к материалу урока, педагог получает возможность раздвинуть границы детского мышления, найти такой поворот темы, который приблизит, сделает понятными исторические свершения в стране».

Каждый урок! Даже уроки математики и физики превращаются в тошнотворные демагогические назидания! А уж что говорить о литературе и истории!

«Идеями съезда пронизана сейчас вся система обучения и воспитания учащихся. Серьезная, целенаправленная работа по изучению учащимися материалов XXV съезда КПСС только начата. Но уже сегодня она способствует повышению воспитательной эффективности преподавания».

Это действительно так. Всех без исключения (начиная от самого директора и кончая последним первоклассником и уборщицей) тошнит от этого пронизывания. А поди попробуй не пронизывайся! Во-первых, высшие инстанции заедят. Во-вторых, сами друг друга загрызут. Причем в школе разработана и проводится в жизнь целая система конкретных мероприятий, отнимающая у всех время, силы, ум, таланты, настроение. Чего стоит, например, следующее мероприятие:

«Дневник пятилетки» — так называется объемистая тетрадь с аккуратно наклеенными вырезками из газет и журналов, записями и рисунками, рассказывающими о созидательном труде советского народа. Начиная с четвертого класса такой дневник ведет каждый ученик школы».

Начиная с четвертого класса будущий советский человек уже активно приучается быть существом, мало чем отличающимся от старого мелкого партийного функционера, вышедшего на пенсию по глупости. Я спросил у Ленки, неужели и она такой «Дневник пятилетки» делает.

— Пустая формалистика, — сказала Ленка, — у нас пытались, но ничего не вышло. Наша школа привилегированная, ты разве забыл? Кто-то из родителей узнал об этом, пригласил директрису к себе (не то в ЦК, не то в Совмин, не то в КГБ) и велел прекратить этот идиотизм.

Ленкино сообщение меня обескуражило. Оказывается, даже с точки зрения засирания мозгов нашей самой передовой, гениальной и самой сверхнаучной идеологией дети привилегированных слоев имеют преимущество. Впрочем, чему я удивляюсь. Я и раньше не раз замечал сам, что студенты привилегированных высших учебных заведений меньше внимания уделяют марксизму-ленинизму, относятся к нему с большей легкостью, а часто даже с насмешкой и презрением.

Одним словом, с какой стороны ни посмотришь на нашу жизнь, повсюду видишь стремление некоторых слоев нашего общества обеспечить себе возможность хотя бы отчасти жить не по законам коммунистического бытия, а более или менее благополучно, свободно, весело и с наслаждениями. И в обществе идет жесточайшая борьба за то, чтобы выбраться в такие слои. Очередной парадокс нашей жизни: одна из основных тенденций коммунистического образа жизни — завоевать возможность в той или иной мере жить свободно от законов коммунистического образа жизни.

Я было обрадовался удачно найденной формулировке и подумал, что и я не такой уж болван, и я кое-что могу придумать. Но тут же настроение испортилось. Я вспомнил, откуда у меня эта мысль: конечно из книги Антона. Черт бы побрал эту книжку! Неужели я так никогда и не выберусь из этих цепких лап? О чем бы я сам ни подумал, какую бы истину ни сформулировал сам, я каждый раз оказываюсь в положении плагиатора. И у кого?! У человека, не напечатавшего ни одной полноценной статьи. У автора книги, которая никогда не будет напечатана. Но это несправедливо. Я и сам способен на такие выводы. А что, собственно говоря, ты волнуешься. Делай себе их на здоровье. Печатай. Вот тут-то и появляется главная загвоздка. Сочинения, подобные книге Антона, могут валяться годами, любой может из них красть, но никто этого не делает. Почему? А ты попробуй укради! Кто отважится напечатать такое?! А если отважится — каждая мысль по отдельности тривиальна. А целое такое принять никто, кроме автора, не способен.