Представим себе на минуту, — продолжал Антон, — что нам дали полную свободу действия: ребята, мол, поносите наш марксизм как вам заблагорассудится! И что? Разве мало было таких свободных критиков на Западе? Разве мало они написали? Много. И неглупые это были люди. И работы написали умные. А толку что? Никакого. Марксизм как был, так и остался неуязвимым. И вовсе не потому, что он прав, умен. Дело тут совсем не в этом. Дело в том, что марксизм, как и всякая идеология, не есть наука. Он наукообразен — это дань времени. Но он не наука. Ему всячески стараются навязать вид и статус науки. Это выгодно власть имущим: все происходящее есть продукт объективных законов, а не их глупости, они лишь открывают законы, предвидят и способствуют. Помнишь, Сталин говорил: оседлать законы! Это не пустая фраза. Это очень серьезно. Они властвуют от имени мировых законов, а не в силу правил гангстеризма большого размаха. Это выгодно и гигантской армии идеологов: они — ученые, а не нечто вроде попов! Это выгодно прочим; лучше считать себя обиженными железными законами материи, чем ловкими проходимцами, хапугами, карьеристами. Есть вполне определенные признаки науки и определенные признаки идеологии. Марксизм не удовлетворяет первым и удовлетворяет вторым, это тривиально. Его альянс с наукой есть историческая особенность его как идеологии. В наш век науки, техники и образованности всех без этого нельзя. Идеология, не претендующая на то, чтобы быть наукой, не принимающая вид науки, не имеющая средств выглядеть для широких масс наукой, не может быть в наше время идеологией. Марксизм, будучи идеологией, а не наукой, неуязвим для научной критики. А вся критика марксизма, играющая заметную роль, претендует на то, чтобы уличать его в научной несостоятельности. Критика иного рода, например — со стороны христианской идеологии, остается малоощутимой. И против нее марксизм имеет мощнейшую демагогию. Но пусть мы хорошо раскритикуем марксизм. Встанет проблема: предложите свое, получше! И когда мы начнем делать это свое, мы вынуждены будем это опять-таки делать по законам делания идеологии. И тогда мы воспроизведем все то же самое с незначительными модификациями. Марксизм все-таки вырос на столбовой дороге мировой цивилизации. И, строя идеологию на том же месте, мы построим нечто марксизмообразпое. Так что же, выходит, куда ни кинь, всюду клин? Нет. Прошедший период был интересен еще в одном очень важном отношении: он указал выход. Идеологию бьют фактами той реальности, которую освящает идеология. В данном случае — фактами той социальной реальности, на обобщение, предвидение, познание которой она претендует. Факты загонят марксизм в ту самую ловушку, какую он сам навязывает себе. Потому-то доклад Никиты и книги Солженицына нанесли гораздо более сильный удар по марксизму, чем усилия всех критиков марксизма за всю историю, вместе взятые. Есть путь реальной критики марксизма: это — бескомпромиссный анализ самого нашего общества, предание гласности фактов его бытия. И этот путь — единственный. И этот путь, между прочим, является единственным, на котором можно выработать идеологию, более адекватную положению человека в современном обществе, чем марксизм.—Пусть так, — говорю я. — А зачем тебе делать эту идеологию? Плюнь! Изучай себе наше общество, и дело с концом.

— Тут дело в личной заинтересованности, — говорит Антон. — Есть люди, которые становятся врачами, чтобы лечить человеческое тело. А меня интересует душа человека. Не психика, а именно душа — явление чисто социальное. Вот я и хочу сделать кое-что для этой души. Идеология и есть средство для души. А марксизм для души уже ничего не дает. Он действует как сугубо формальный механизм идеологии. Кстати, очень интересная тема — характер идеологического механизма в советском обществе. Здесь он иной, чем в случае с христианством. И в христианстве был элемент насилия. И в марксизме есть элемент добровольности. И все же марксизм враждебен духовности. Он антидуховен. Я не могу тебе пояснить это в общем виде. Займись нашим обществом и нашим чело-веком в их реальности, а не в пропагандистской абстракции, и сам это скоро поймешь по каждому конкретному пункту.

В таком стиле мы разговаривали не раз и ранее. Но только теперь я стал прислушиваться к словам Антона и находить в них смысл, ранее начисто ускользавший от меня.

В отделе науки ЦК утвердили делегацию на международный конгресс. Это — последняя инстанция, если не считать КГБ, который в последний момент задержит несколько человек и подсунет вместо них своих людей (хотя почти все члены делегации и туристической группы фактически и без того их люди). Любопытно все- таки, какая эволюция произошла за это время. Причем путь от составления списков в делегацию и туристическую группу на местах до утверждения окончательного списка в ЦК в сокращенной форме отражает или даже изображает эту эволюцию. На местах (в секторах, на кафедрах) в списки включили всех тех, кто наиболее плодотворно работал в прошлые годы и приобрел приличную репутацию, т. е. всех видных либералов нашей среды. Затем на уровне дирекций и деканатов часть приличных людей вычеркнули, а вместо них вставили подонков и серяков. Потом на уровне ректоратов и отделений академий вычеркнули еще несколько из оставшихся приличных людей и вписали еще более серых и стервозных. В министерствах и президиумах академий вычеркнули почти всех приличных, т. е. людей шестидесятых годов (шестидесятников), и вписали такую мразь, которую раньше не пускали даже на тематические городские симпозиумы. Наконец, отдел науки ЦК довел этот процесс до логического конца. Меня в делегации оставили. Мне стало стыдно. Но ребята сказали, что меня оставили потому, что весь мир содрогнулся бы, если бы меня вычеркнули. Но я-то знаю, почему меня оставили. Академик Канарейкин (глава нашей делегации) настоял на этом. Почему? Очень просто: ему же доклад делать, а доклад надо написать, а кто лучше меня напишет ему доклад, который и начальство похвалит, и Там впечатление будет приличным! Серикова включили в туристическую группу. И тоже понятно почему.

Составление советской делегации на международный научный конгресс — вообще есть дело величайшей государственной важности. При этом должны быть учтены самые различные аспекты дела: интересы различных организаций, национальный состав, возрастной состав, половой состав, соотношение лиц различных рангов, родственные отношения. Эта проблема решается в многочисленных инстанциях по меньшей мере год. Вопрос об участии КГБ в таких делах обсуждался многократно и выяснен досконально. Однако тут есть один аспект очень интересный и менее известный. То, что любой (или почти любой) из нас готов выполнить (и выполняет время от времени прямо или косвенно) задания КГБ, это очевидно. Мы — патриоты. И к тому же за такую награду, как заграничная поездка за счет государства, мы готовы и на большее. Однако КГБ этим не удовольствуется. Он включает в каждую нашу делегацию еще специально своих людей. С какой целью? Говорят разное. Выполнять поручения, которые нельзя доверить обычным научным стукачам. Следить за поведением членов делегации. Пре-дупреждать побеги. Нет, конечно, дыма без огня. Но я склоняюсь к тому, что тут дело обстоит проще. Члены делегаций за поведением друг друга следят не хуже про-фессионалов. И информацию дают более квалифицированную. Спецзадания — в большинстве липа. Реальная серьезная разведка делается не так. Побеги все равно со-вершаются. Причем удирают проверенные и надежные люди. Ненадежных просто не выпускают. А КГБ имеет свою законную долю во всех заграничных поездках и ис-пользует ее как благо в интересах своих сотрудников. Использует на тех же основаниях, как квартиры, санатории, дефицитные продукты, билеты в театры и на выставки. И делается это у них (мне приходилось разговаривать с их «мальчиками») по общим законам распределения благ советской системы. И сотрудники КГБ так же усердно бегают за тряпьем, как и доктора и профессора. Только у них есть одно преимущество: не надо представлять доклад, обсуждать его, проводить через Главлит (цензура), сидеть на заседаниях. По интеллектуальному уровню они мало чем отличаются от среднего члена делегации. В крайнем случае, когда кретинизм их нельзя скрыть, мы выдаем их за представителей национальных республик или за пережитки сталинизма. Очень помогает в таких случаях плохое знание или полное незнание иностранных языков.