167. Крученых Лондонский маленький призрак, Мальчишка в тридцать лет, в воротничках, Острый, задорный и юркий, Бледного жителя серых камней Прилепил к сибирскому зову на «чёных». Ловко ты ловишь мысли чужие, Чтоб довести до конца, до самоубийства. Лицо энглиза, крепостного Счетоводных книг, Усталого от книги. Юркий издатель позорящих писем, Небритый, небрежный, коварный, Но девичьи глаза, Порою нежности полный. Сплетник большой и проказа, Выпады личные любите. Вы очарователь<ный> писатель – Бурлюка отрицатель<ный> двойник. Осень 1921 168. «Русь, ты вся поцелуй на морозе!..» Русь, ты вся поцелуй на морозе! Синеют ночные дорози. Синею молнией слиты уста, Синеют вместе тот и та. Ночами молния взлетает Порой из ласки пары уст. И шубы вдруг проворно Обегает, синея, молния без чувств. А ночь блестит умно и черно. <Осень 1921> 169. Одинокий лицедей И пока над Царским Селом Лилось пенье и слезы Ахматовой, Я, моток волшебницы разматывая, Как сонный труп, влачился по пустыне, Где умирала невозможность, Усталый лицедей, Шагая напролом. А между тем курчавое чело Подземного быка в пещерах темных Кроваво чавкало и кушало людей В дыму угроз нескромных. И волей месяца окутан, Как в сонный плащ, вечерний странник Во сне над пропастями прыгал И шел с утеса на утес. Слепой, и шел, пока Меня свободы истер двигал И бил косым дождем. И бычью голову я снял с могучих мяс и кости И у стены поставил. Как воин истины и ею потрясал над миром: Смотрите, вот она! Вот то курчавое чело, которому пылали раньше толпы! И с ужасом Я понял, что я никем не видим, Что нужно сеять очи, Что должен сеятель очей идти! Конец 1921 – начало 1922 170. «Пусть пахарь, покидая борону…» Пусть пахарь, покидая борону, Посмотрит вслед летающему ворону И скажет: в голосе его Звучит сраженье Трои, Ахилла бранный вой И плач царицы, Когда он кружит, черногубый, Над самой головой. Пусть пыльный стол, где много пыли, Узоры пыли расположит Седыми недрами волны. И мальчик любопытный скажет: Вот эта пыль – Москва, быть может, А это Пекин иль Чикаго пажить. Ячейкой сети рыболова Столицы землю окружили. Узлами пыли очикажить Захочет землю звук миров. И пусть невеста, не желая Носить кайму из похорон ногтей, От пыли ногти очищая, Промолвит: здесь горят, пылая, Живые солнца, и те миры, Которых ум не смеет трогать, Закрыл холодным мясом ноготь. Я верю, Сириус под ногтем Разрезать светом изнемог темь. Конец 1921 – начало 1922 171. «На глухом полустанке…»
На глухом полустанке С надписью «Хопры», Где ветер оставил «Кипя» И бросил на землю «ток», Ветер дикий трех лет, Ветер, ветер, Ухая, охая, ахая, всей братвой Поставили поваленный поезд, На пути – катись. И радостно говорим все сразу: «Есть!» Рок, улыбку даешь? 14 декабря 1921 172. «Москва, ты кто?..» Москва, ты кто? Чаруешь или зачарована? Куешь свободу Иль закована? Чело какою думой морщится? Ты мировая заговорщица. Ты, может, светлое окошко В другие времена, А может, опытная кошка: Велят науки распинать Под острыми бритвами умных ученых, Застывших над старою книгою На письменном столе Среди учеников? О, дочь других столетий, О, с порохом бочонок – <Твоих> разрыв оков. 15 декабря 1921 173. «Трижды Вэ, трижды Эм!..» Трижды Вэ, трижды Эм! Именем равный отцу! Ты железо молчания ешь, Ты возницей стоишь И слова гонишь бич<о>м Народов взволнованный цуг! Начало 1922 174. «Если я обращу человечество в часы…» Если я обращу человечество в часы И покажу, как стрелка столетия движется, Неужели из нашей времен полосы Не вылетит война, как ненужная ижица? Там, где род людей себе нажил почечуй, Сидя тысячелетьями в креслах пружинной войны, Я вам расскажу, что я из будущего чую, Мои зачеловеческие сны. Я знаю, что вы – правоверные волки, Пятеркой ваших выстрелов пожимаю свои, Но неужели вы не слышите шорох судьбы иголки, Этой чудесной швеи? Я затоплю моей силой, мысли потопом Постройки существующих правительств, Сказочно выросший Китеж Открою глупости старой холопам. И, когда председателей земного шара шайка Будет брошена страшному голоду зеленою коркой, Каждого правительства существующего гайка Будет послушна нашей отвертке. И, когда девушка с бородой Бросит обещанный камень, Вы скаж<е>те: «Это то, Что мы ждали веками». Часы человечества, тикая, Стрелкой моей мысли двигайте! Пусть эти вырастут самоубийством правительства и книгой – те. Будет земля бесповеликая! Будь ей песнь повеликою: Я расскажу, что вселенная – с копотью спичка На лице счета. И моя мысль – точно отмычка Для двери, за ней застрелившийся кто-то… 28 января 1922 |
