118. «Москвы колымага…» Москвы колымага, В ней два имаго. Голгофа Мариенгофа. Город Распорот. Воскресение Есенина. Господи, отелись В шубе из лис! Апрель 1920 119. Праздник труда Алое плавало, алое На копьях у толпы. Это труд проходит, балуя Шагом взмах своей пяты. Труднеделя! Труднеделя! Кожа лоснится рубах. Льется песня, в самом деле, В дне вчерашнем о рабах, О рабочих, не рабах! И, могучая, раскатом Песни падает, пока Озаряемый закатом Отбивает трепака. Лишь приемы откололи Сапогами впереди, Как опять Востоком воли Песня вспыхнула в груди. Трубачи идут в поход, Трубят трубам в медный рот! Веселым чародеям Широкая дорога. Трубач, обвитый змеем Изогнутого рога. Это синие гусары На заснувшие ножи Золотые лили чары Полевых колосьев ржи. Городские очи радуя Огневым письмом полотен, То подымаясь, то падая, Труд проходит, беззаботен. И на площади пологой Гулко шли рогоголовцы – Битвенным богом Желтый околыш, знакомый тревогам. И на затылках, наголо стриженных, Раньше униженных, – Черные овцы. Лица закрыли, Кудри струили. Суровые ноги в зеленых обмотках, Ищут бойцы за свободу знакомых, В каждой винтовке ветка черемухи – Боевой привет красотке. Как жестоки и свирепы Скакуны степных долин! Оцепили площадь цепи, На макушках – алый блин! Как сегодня ярки вещи! Золотым огнем блеснув, Знамя падает и плещет, Славит ветер и весну. Это идут трубачи, С ног окованные в трубы. Это идут усачи, В красоте суровой грубы. И, как дочь могучей меди Меж богов и меж людей, Звуки, облаку соседи, Рвутся в небо лебедей! Веселым чародеям Свободная дорога, Трубач сверкает змеем Изогнутого рога. Алый волос расплескала, Точно дева, площадь города, И военного закала Черны ветреные бороды. Золото красными птицами Носится взад и вперед. Огненных крыл вереницами Был успокоен народ. 20 апреля 1920 120. Горные чары Я верю их вою и хвоям, Где стелется тихо столетье сосны И каждый умножен и нежен, Как баловень бога живого. И вижу широкую вежу И нежу собою и нижу. Падун улетает по дань, И вы, точно ветка весны, Летя по утиной реке паутиной. Ночная усадьба судьбы, Север цели всех созвездий Созерцали вы. Вилось одеянье волос, И каждый – путь солнца, Летевший в меня, чтобы солнце на солнце менять. Березы мох – маленький замок, И вы – одеяние ивы, Что с тихим напевом «увы!» Качала качель головы. На матери камень Ты встала; он громок Морями и материками, Поэтому пел мой потомок. Но ве́дом ночным небосводом И за руку зорями зорко ведо́м. Вхожу в одинокую хижу, Куда я годую себя и меня. Печаль, распустив паруса, Где делится горе владелицы, Увозит свои имена, Слезает неясной слезой, Изученной тропкой из окон Хранимой хра<ми́н>ы. И лавою падает вал, Оливы желанья увел Суровый поток Дорогою пяток. 1920 121. Каракурт От зари и до́ ночи Вяжет Врангель онучи, Он готовится в поход Защищать царев доход. Чтоб, как ранее, жирели Купцов шеи без стыда, А купчих без ожерелий Не видать бы никогда. Чтоб жилось бы им как прежде, Так, чтоб ни в одном глазу, Сам господь, высок в надежде, Осушил бы им слезу. Чтоб от жен и до наложницы Их носил рысак, Сам господь, напялив ножницы, Прибыль стриг бумаг. Есть волшебная овца, Каждый год дает руно. «Без содействия Творца Быть купцами не дано». Кровь волнуется баронья. «Я спаситель тех, кто барин». Только каркает воронья Стая: «Будешь ты зажарен!» Тратьте рати, рать за ратью, Как морской песок. Сбросят в море вашу братью: Советстяг – высок. Конец октября 1920 122. Алеше Крученых Игра в аду и труд в раю – Хорошеу́ки первые уроки. Помнишь, мы вместе Грызли, как мыши, Непрозрачное время? Сим победиши! 26 октября 1920 123. Саян Саян здесь катит вал за валом, И берега из мела. Здесь думы о бывалом И время онемело. Вверху широким полотни́щем Шумят тревожно паруса, Челнок смутил широким днищем Реки вторые небеса. Что видел ты? Войска? Собор немых жрецов? Иль повела тебя тоска Туда, в страну отцов? Зачем ты стал угрюм и скучен, Тебя течением несло, И вынул из уключин Широкое весло? И, прислонясь к весла концу, Стоял ты, очарован, К ночному камню-одинцу Был смутный взор прикован. Пришел охотник и раздел Себя от ветхого покрова, И руки на небо воздел Молитвой зверолова. Поклон глубокий три раза, Обряд кочевника таков. «Пойми, то предков образа, Соседи белых облаков». На вышине, где бор шумел И где звенели сосен струны, Художник вырезать умел Отцов загадочные руны. Твои глаза, старинный боже, Глядят в расщелинах стены. Пасут оленя и треножат Пустыни древние сыны. И за суровым клинопадом Бегут олени диким стадом. Застыли сказочными птицами Отцов письмена в поднебесья. Внизу седое краснолесье Поет вечерними синицами. В своем величии убогом На темя гор восходит лось Увидеть договора с богом Покрытый знаками утес. Он гладит камень своих рог О черный каменный порог. Он ветку рвет, жует листы И смотрит тупо и устало На грубо-древние черты Того, что миновало. |
