Джеймс прошел мимо миссис Верити, которая подметала свой порог и одновременно наблюдала за всей улицей. Ни один порог в Лэдшеме, подумал Джеймс, не подметают так усердно.

— Здравствуй, милый. Хочешь карамельку?

— Спасибо, — сказал Джеймс.

— Ты, верно, очень был сегодня занят вашей выставкой?

— Очень, — сказал Джеймс.

— Завтра приду взглянуть. Вспомнить свое детство. Когда стареешь, любишь вспоминать. — Она посмотрела на дом Харрисонов. Там, возле стены, Эллен делала стойку на руках. — Я тоже так умела, — сказала она задумчиво. — Только мы это делали где-нибудь не на виду. В то время считалось, что девочкам неприлично показывать панталоны.

— Вот как, — сказал Джеймс.

Миссис Верити немного помолчала, как бы задумавшись. Потом продолжала:

— Вспомнишь прошлое время, и оно тебе представится живее, чем нынешнее. Вот она я — теперешняя, а мне все кажется, будто я — тогдашняя. Молодая. И все не верится, что я уже не тогдашняя.

Она вздохнула и посмотрела на Джеймса, а Джеймс посмотрел на нее, но не нашел подходящих слов и поэтому просто кивнул. Неужели миссис Верити была одной из тех девочек на фотографиях — тех, в блузах и черных ботинках? И тут ему пришла еще одна мысль.

— Миссис Верити?

— Что, дружок?

— Когда вы учились в школе, вы, может быть, помните, что был такой мистер Арнольд Лакетт?

— Мистер Лакетт? Конечно. Старый джентльмен. Каждый год приезжал сюда из Лондона. Очень любил наш Лэдшем. Кажется, он проводил здесь летние каникулы, когда сам был мальчиком. Еще помню, что он носил золотые часы на цепочке.

— Да, — сказал Джеймс. — Точно.

— А почему ты о нем спросил, дружочек?

— Просто я сегодня увидел его портрет.

— Ага. Он каждому из нас давал по серебряной монетке в три пенса. И учительница говорила, чтобы мы кричали: «Ура мистеру Лакетту». Ему уже было, наверное, за семьдесят.

— Наверное, — сказал Джеймс.

Миссис Верити вздохнула.

— И мне пошел семьдесят третий. Да, давно это было. А вон твоя мама вышла к калитке. Тебе, верно, пора домой.

— До свидания, — сказал Джеймс.

Миссис Верити пошла к себе. Скворцы расхаживали по ее крыше, насвистывая и щебеча.

Вечер прошел без особых происшествий. Но Джеймсу все же было не по себе. В доме стояло то затишье, какое бывает в лесу перед грозой, когда недвижны деревья и не слышно птиц. В комнатах Коттеджа Ист-Энд было душно. Шаги его обитателей гулко отдавались на лестнице и на каменных полах. Тим забрался в гостиной под кушетку и не вылезал. Эллен сказала:

— Ну и дом! То сквозняки, то духота.

И закрылась в своей комнате.

Джеймс тоже рано ушел к себе. Он не задернул занавеску и открыл окно, чтобы разогнать удушливую атмосферу комнаты. Церковная башня вырезала из неба темный прямоугольник. Яркая, жесткая луна то выглядывала, то пряталась за обрывками туч. Дом миссис Верити был сплошной черной массой, и только в спальне вокруг занавески виднелся ободок света.

В Дневнике Джеймс записал: «В школе на обед — пудинг с патокой, дома — пирог с творогом. Добавки не просил, не хотелось». Он уставился на скошенный потолок. Перевернул страницу, чтобы написать что-нибудь о Планах на Будущее. Не потому, что имел какие-то определенные планы; просто ему хотелось, чтобы все шло, если возможно, обычным порядком. Он не очень удивился, обнаружив, что на этой странице его опередил Томас Кемпе. Он написал мелко и неразборчиво, непохоже на свою недавнюю дерзкую, размашистую манеру:

Джеймс долго смотрел на это послание. Оно словно взывало к нему, но он не знал, что следует делать. И чувствовал, что страшно устал. Настолько устал, что не мог даже поразмыслить над этим, как хотел бы. Дневник выпал у него из рук, и он заснул, даже не погасив лампу.

И сразу проснулся. Внизу лаял Тим. А в открытое окно проникал какой-то запах. Была, вероятно, глубокая ночь. Тим истерически лаял. А запах… Джеймс сел на постели. На зеркале было крупно написано, кажется мылом:

Джеймс соскочил с постели и бросился к окну. Ночь была ясная и холодная, луна поднялась высоко и светила ярко, а внизу спали, задернув занавески, темные дома Лэдшема. И все сильнее был запах гари, и слышался громкий хруст, словно гигантские пальцы мяли и комкали газету. А Тим все лаял и лаял…

И тут Джеймс все понял; он понял бы быстрее, если бы не был немного отуманен сном. И вот он уже внизу и колотит в дверь родительской спальни и кричит:

— Проснитесь! Вставайте!! У миссис Верити пожар!

После этого началось! Мистер Харрисон вызывал по телефону пожарных. Джеймс и Эллен выскочили на улицу как были, в пижамах, а миссис Харрисон громко стучала в дверь миссис Верити. Из соломенной кровли шел дым и вылетали язычки пламени; снопы искр рассыпались в ночном небе. Появилась миссис Верити в красном фланелевом халате. Ее увели в Коттедж Ист-Энд. Вдоль всей улицы в домах зажигался свет и сбегались люди. Они стали выносить мебель миссис Верити, и через несколько минут мостовая вокруг уличного фонаря напоминала большую благотворительную распродажу. Там громоздились стулья, столы, клетка с канарейкой, пара фарфоровых собачек и громко тикающие настольные часы.

Прибыла пожарная команда, и дело взял в свои руки каменщик фирмы «Бридж и Сэмпсон», в своем другом качестве — начальника пожарной команды. Потому что пожарная служба в Лэдшеме была так устроена, что пожарники в обычной жизни были совсем другими людьми — водопроводчиками, мясниками и работниками на фермах.

Джеймс часто им завидовал. Очень здорово, думал он, когда ты, положим, чинишь кран, но по сигналу пожарной сирены моментально превращаешься в совершенно другого человека — в мундире, высоких сапогах и блестящей каске, несешься по Главной улице Лэдшема, стоя в пожарной машине, и все на тебя смотрят.

Пожарники запрудили улицу своими трубами и шлангами. Двое пожарников с топорами в руках вошли в дом; другие крюками стаскивали солому с крыши. Над ней стоял дым, и ночь окрасилась в цвет горохового супа. Люди кашляли и пятились от огня.

Джеймс спросил у пожарника, возившегося со шлангами и кранами:

— Неужели дом совсем сгорит?

Пожарник покачал головой.

— Нет, не похоже. Разгуляться огню не дали. Крыша, конечно, пропала, вот, пожалуй, и все. Хорошо, что мы подоспели вовремя.

Джеймс помчался домой, чтобы сообщить это миссис Верити, которая сидела на кухне. Вид у нее был ошеломленный. Она снова и снова повторяла миссис Харрисон, что перед тем, как лечь спать, залила огонь, это она хорошо помнит, и газ тоже погасила и никак не может понять, отчего загорелось. Услышав утешительную весть, она просветлела и непременно пожелала выйти посмотреть на дом. А миссис Харрисон только теперь заметила, что Джеймс не надел ни халата, ни тапочек; тогда он заправил пижамные брюки в свои высокие сапоги, чтобы хоть немного походить на пожарного, и снова вышел на улицу. По пути он остановился поздравить Тима, потому что ведь это, пожалуй, он спас дом миссис Верити и ее самое. Но Тим остался равнодушен к поздравлениям; он гонялся за кошкой миссис Верити, которая, лишившись крова, точно безумная бегала по забору.

Теперь дыма и воды было больше, чем огня. На улице толпились соседи, почти все в халатах, а на это тоже было интересно посмотреть. Если кого-нибудь увидишь в халате, подумал Джеймс, он всегда будет потом казаться не таким, как раньше. Миссис Верити сидела посреди улицы в собственном кресле, укутанная в плед, рядом была клетка с канарейкой, и миссис Верити говорила окружавшим ее людям, что она ума не приложит, отчего могло загореться. Все очень ей сочувствовали, и Джеймс подумал, что, когда все будет позади, миссис Верити даже извлечет из пожара нечто приятное. Ведь она теперь сможет рассказывать длинную и интересную историю, в которой была главным действующим лицом, вместо полученных из вторых рук историй про других людей.