Джеймс опять смочил тряпку, на этот раз в луже, и положил ее на седло велосипеда Эллен. Затем направился к дому Саймона, на другом конце улицы, ближе к Главной.

Найти Саймона оказалось нетрудно. Он лежал растянувшись на каменной стенке. Его очкастое лицо смотрело сверху на Джеймса, как смотрел бы добродушный совенок.

— Привет, — сказал он дружелюбно и совсем непохоже на человека, который только что сыграл такую шутку. Разве лишь он очень искусный актер.

Джеймс растерялся. Некоторое время он с сомнением разглядывал Саймона, потом сказал, менее уверенно, чем собирался:

— Очень смешно. Ха-ха!

— Что? — спросил Саймон.

— Очень смешно. То, что ты написал на доске моей мамы. Очень остроумно.

— Погоди-ка, — сказал Саймон. Он снял очки, которые были облеплены грязью, и протер их о рукав рубашки. Чтобы лучше понять, ему надо было яснее видеть. Снова надев очки, он спросил: — На какой доске?

— Сам знаешь.

— Нет, не знаю.

— На той, что выставлена у нашей калитки.

— Да в чем дело? — спросил Саймон, слезая с ограды.

— Сейчас я уже стер. Карандаш у тебя есть?

Саймон порылся в кармане и достал этикетку от шоколада и слегка обгрызенный фломастер. Джеймс приложил этикетку к кирпичу и постарался вспомнить, что было написано на доске.

— Вот что!

Саймон внимательно вгляделся.

— Это не я, — сказал он. — Честно. Во-первых, я даже не знаю, что это значит. Разве только «колдовство». «Врачеванiе» — так в старину называли лечение. Ну, а «обретенiе» — это, кажется: что-то найти. Но все равно, — продолжал он с обезоруживающей прямотой, — я бы не знал, как они пишутся.

— А они написаны неправильно, — сказал Джеймс.

— В самом деле?

Джеймс разглядывал Саймона. Одним людям веришь, что бы они ни сказали, другим нет. Он чувствовал, что Саймон принадлежит к первым.

— Честно? — спросил Джеймс. — Можешь поклясться?

— Клянусь.

— Кто же, как ты думаешь? Кто-нибудь из ребят?

— Не знаю, — сказал нерешительно Саймон. — Может, и они. — Он явно терял интерес к этой теме. — А на ваши яблони я лазил. Когда вы еще не приехали. Никто не видел. Случалось и яблоко съесть. Самые лучшие на крайнем дереве.

— Знаю, — сказал Джеймс. — А хочешь покажу, какую я вырыл яму? Пошли!

Они вместе пошли по улице. У калитки Джеймс подозрительно взглянул на доску, но там все было в порядке. За калиткой сидел Тим; он глядел на окно комнаты Джеймса и злобно ворчал.

— Что ты там видишь, Тим? — спросил Джеймс.

— Он говорит, что там кто-то есть, кто ему не нравится.

— Там моя комната. Наверное, дуры-девчонки забрались. Эллен всюду сует свой нос. Вот я сейчас!.. Нет, не сейчас, а то мы не успеем с ямой.

Над ямой они приятно провели около часа и придумали, как обойти корень. Потом лазили на деревья и открыли новый путь для восхождения по северному склону самой большой из яблонь. Наконец они улеглись в высокой траве и съели столько яблок, сколько сумели, а огрызки бросали Тиму, который съедал их не потому, что находил вкусными, а потому, что эта собака научилась никогда не упускать случая, чтобы потом не жалеть.

— Мне пора, — сказал наконец Саймон.

— Пока. Бывай.

— Бывай.

На ужин была цветная капуста с сыром, которую, Джеймс не очень-то любил. Он попытался украдкой поделиться ею с Тимом, сидевшим под столом. Но Тим, должно быть, объелся яблочными огрызками. Он отверг угощение и стал беспокойно кружить по кухне, чем-то озабоченный. Потом, ворча, выбежал в сад.

— Закрой кухонную дверь, Джеймс, — сказала миссис Харрисон. — Очень сквозит. В этом доме, к сожалению, всюду сквозняки. Мне все время дует в ноги.

— Вот у Джулии всегда тепло, — сказала Эллен. — У них центральное отопление.

— А мне пусть лучше тараканы, чем центральное отопление, — сказал Джеймс. — Или даже мыши, — добавил он, но про себя. О них лучше молчать, а то еще вздумают поставить мышеловку.

— На тебя похоже, — сказала Эллен. — Знаешь, мам, он себе нашел такого же. Даже еще грязнее, если это возможно. Они вместе лазили на яблоню.

— Вот и отлично, — сказала миссис Харрисон. — Теперь оба вы обзавелись друзьями.

Джеймс вспомнил, что еще не рассчитался с Эллен, и обвинил ее в том, что она вторгалась в его комнату. Эллен, громко и возмущенно отрицая это, заявила, что ее и мертвую туда не затащить. Джеймс сказал, что она все-таки там была, он это знает ТОЧНО. Нечестно! Оба воззвали к матери.

— Прекратите оба, — сказала миссис Харрисон. — Я вам мать, а не рефери.

Джеймс пришел в восторг, вообразив свою мать в шортах и со свистком на шее, и покатился со смеха. Эллен смотрела на него с негодованием. Все споры она принимала всерьез и любила доводить их до конца.

— А еще, мам, он положил грязную тряпку на мой велосипед, и я села, а Джулия видела. Мне же стыдно перед подругами!

— У них, вероятно, тоже есть братья, — сказала миссис Харрисон. — А ты, Джеймс, перестань изводить сестру. Слышишь?

Но Джеймс уже ушел к себе наверх.

Сидя на краю кровати и раздеваясь, он с удовольствием оглядывал свою комнату. Отличная комната! Стены и потолок были скошены в разных направлениях, так что казалось геометрически невозможным, чтобы из них вообще получилась комната. Пол тоже имел наклон; если положить на него шарик, он медленно скатывался к другой стене. Чтобы выглянуть из окна, надо было чуть нагнуться; зато оттуда открывался отличный вид на шиферные и соломенные крыши Лэдшема, на прямоугольную башню церкви, над которой кружили ласточки, и на небольшое сурового вида здание на старой рыночной площади, где когда-то была тюрьма, а теперь находилась публичная библиотека. В комнате помещались стол, комод, пара полок, где Джеймс держал книги, коллекцию окаменелостей, раковины и другие предметы, в том числе глиняные фигурки, которые он на прошлой неделе сделал в школе. Две из них, как он с раздражением заметил, валялись теперь на полу. Значит, она все-таки побывала тут. Вруша!

Он поставил фигурки на место и лег в постель. Потом достал из-под подушки Личный Дневник и стал записывать события прошедшего дня. В разделе «Финансовое положение» он написал: «То же, что вчера. Должен Саймону 1 пенни (проиграл спор — кто дальше выплюнет яблочные зернышки). Он мне должен два мороженых на палочке. Карманных денег не получу, пока не будет заплачено за стекло в кладовой». Перевернув страницу, он написал: «Погода хорошая. Умеренный западный ветер (если не застрял флюгер на церковной башне)». Следующая страница была озаглавлена «Питание», и он написал: «На обед творожники. Потрясающие. Съел три порции. На ужин цветная капуста с сыром. Единственное, чего Тим не ест». Он опять перевернул страницу. Следующая была отведена «Планам на Будущее» и всегда бывала густо исписана. На этот раз он написал: «Прорыть туннель под всем фруктовым садом. Если это удастся, послать план всем, кто собирается рыть туннель под Ла-Маншем. Устроить капкан, чтобы Эллен не могла ко мне войти. Найти в словаре „алхимию“. Учить Тима носить корзинку».

Он сунул Дневник обратно под подушку, погасил свет и сразу заснул.

Ночью он проснулся оттого, что озяб. Одеяло оказалось на полу. Из-под двери или откуда-то еще сильно дуло. Он сердито поднял одеяло и снова заснул.

— Никто не видел моей трубки? — спросил мистер Харрисон.

— Посмотри на кухонном буфете, — сказала миссис Харрисон, не поднимая головы от раковины.

— Под пакетом с корнфлексом, — сказала Эллен, прожевывая тост.

Мистер Харрисон подошел к кухонному буфету, вернулся к столу, приподнял пакет с корнфлексом, снова положил его на место, потом сказал:

— Не хотел бы никому докучать и никого отвлекать. Но может быть, хоть ты что-нибудь подскажешь, Джеймс?

— В прихожей на столе, — сказал Джеймс. — А не осталось еще немножко бекона, мам?

— Благодарю тебя, — сказал отец. — Это бесспорный факт или всего лишь твоя догадка? Ладно, не трудись отвечать.