Миссис Верити продолжала говорить. Поток ее замечаний и сообщений был так же непримечателен и так же настойчив, как вода, капающая из крана. Джеймс видел, что мать нервно поглядывает на часы. Случалось, что миссис Верити, удобно усевшись, не трогалась с места час и дольше. Но она вдруг замолкла и вздрогнула.

— Что это? Стало вдруг холодно. У вас тут не сквозняк, душечка?

Зашелестели занавески. Где-то хлопнула дверь. Что-то упало со стола.

— Да, такой у нас дом, — сказала миссис Харрисон. — Отовсюду дует.

— Ох уж эти старые дома! Столько щелей! Как их законопатишь? А что с вашей собакой? Отчего она так беспокойна?

— Она чует мышь, — сказал Джеймс.

Это обратило на него внимание миссис Верити. Перед тем она едва ли замечала мальчиков. Сейчас она стала рыться в карманах в поисках конфет, словно мальчики были некими не вполне безопасными животными, которых необходимо задабривать.

— Хочешь тянучку, милый?

— Да, спасибо.

— Скажи, это не на вас двоих так сердился викарий? На кладбище. За то, что вы ходили по стене?

Мальчики взглядами выразили вежливый интерес, но вместе с тем и полную свою непричастность. Миссис Харрисон перестала месить тесто для кекса и пристально на них посмотрела.

Джеймс прилепил тянучку к нёбу и произнес не очень внятно:

— По той высокой стене?

— Да. Ведь оттуда свалиться не дай Бог.

— Мы бы побоялись так высоко лезть, верно, Саймон?

— Еще бы! — сказал убежденно Саймон.

— Ну, значит, это были не вы. Я теперь без очков не очень хорошо вижу. А сейчас мне, пожалуй, пора.

Миссис Верити подождала, не скажут ли ей, что еще не пора. Когда никто этого не сказал, она встала и ушла.

Миссис Харрисон сказала:

— Вот как нехорошо получилось. Надо было предложить ей чаю. Но мне непременно нужно написать письма, и если не сегодня, то уж не соберусь. Джеймс, ты не брал мой блокнот? Он лежал на столе.

— Нет.

— Боже мой! В этом доме вещи сами передвигаются. Ах, вон он где, под буфетом. Но как он мог туда попасть? Достань, пожалуйста.

— Сейчас, мам.

Шаря под буфетом, Джеймс несколько задержался, и послышалась какая-то возня. Миссис Харрисон подозрительно заглянула туда.

— Что ты там делаешь, Джеймс? Зачем отрываешь листки?

— Верхний листок запачкался, — сказал Джеймс, вылезая и очень раскрасневшись. — Я его вырвал. Вот блокнот. Наверное, его сдуло ветром. Пошли, Саймон. Пока, мам. Мы будем в саду. Спасибо за тесто. Да идем же, Саймон. Пока, мам.

Выйдя в сад, он сказал:

— Ну и ну!

— Что еще случилось? — спросил Саймон. — Что у тебя за листок?

Джеймс молча протянул ему листок. Знакомым почерком Томаса Кемпе, на сей раз вечным пером миссис Харрисон, было написано:

Саймон прочел. Очки сползли у него на кончик носа и были водворены на место.

— Хоть теперь-то поверил? — спросил Джеймс.

— Да, — сказал осторожно Саймон. — Вроде как действительно… Не вижу, как объяснить иначе. Если только ты до сих пор не разыгрываешь всех, и меня тоже…

Джеймс свирепо взглянул на него.

— …но вряд ли. Ведь не стал бы ты самому себе делать столько неприятностей.

— Нет, — сказал Джеймс. — Не стал бы.

— Моя беда в том, что я не верю в привидения. Потому что никогда не слыхал, чтобы такое с кем-нибудь случалось.

Он смотрел на Джеймса добродушно и слегка виновато.

— Наверное, очень приятно, — сказал Джеймс. — Точно знать: вот в это верю, а в это нет.

Он говорил ледяным тоном, но Саймон был не из тех, кого легко заморозить. Он широко улыбнулся и полез на яблоню.

Джеймс последовал за ним. Записку он порвал на мельчайшие кусочки и засунул в дупло яблони.

— Никому, — сказал он, — даже папе не разрешается писать лучшей маминой ручкой. Эта ручка помогает ей в творчестве. Если бы с ней попался я, мне бы лет пять не видать пудинга.

— Значит, теперь колдуну не видать пудинга, — сказал Саймон и хихикнул.

Джеймс хмуро взглянул на него:

— Ему-то на что пудинг?

Они лазили на деревья и прыгали с них, пока безошибочный инстинкт, присущий обоим, не подсказал, что время близится к ужину. Саймон пошел к себе, а Джеймс направился к дому, пытаясь по запахам из кухонного окна угадать, что там готовится. Голод, думал он, одно из самых приятных чувств, когда знаешь, что впереди еда. Голод, конечно, чувствуешь постоянно, но так, слегка; а раза три-четыре в день он вырастает до огромных размеров, до высоченных гор.

— Руки! — сказала миссис Харрисон. — Да и лицо тоже, если соберешься с силами.

— Да, мам. — Он поднялся по лестнице, с нежностью думая о предстоящей еде. Откуда-то с самого верху мимо него пронесся Тим, прижав уши и поджав хвост. Было похоже, что кто-то наподдал ему, но ведь этого никак не могло быть. Мистер Харрисон не питал к нему особой любви, но ограничивался замечаниями, а Эллен вообще не обижала животных. Только брата, подумал рассеянно Джеймс, оглядывая свои ногти. Если их отрастить подлиннее и набить под них побольше грязи, а потом засунуть туда семена, может что-нибудь вырасти? Говорят же про людей, которым хорошо удается все выращивать, что у них прямо в руках все растет. Как у тети Мэри. Когда она приедет погостить, надо будет хорошенько поглядеть на ее пальцы, может, и вправду там что-то прорастает…

Тим и во время ужина вел себя странно. Сперва он съежился под столом, издавая хриплые, угрожающие звуки; раз, когда дверь открылась и снова захлопнулась, он выскочил, зарычал, возле двери подпрыгнул, лязгнув зубами в воздухе, и снова нырнул под стол.

— Старая миссис В. права, — сказала миссис Харрисон, поеживаясь. — С этими сквозняками надо что-то делать. Дует даже когда окна плотно закрыты. Тебе положить еще, Джеймс?

— Да, пожалуйста, — сказал Джеймс. — Всего, что есть.

Ему было очень не по себе. В доме ощущалась какая-то тревога и словно ожидание. Двери неспокойно вертелись на петлях, потоки воздуха колебали занавески; они развевали волосы Эллен, и она сердито отбрасывала их назад. Тим выглядывал из-под стола и рычал.

— Эта собака стала действовать мне на нервы, — сказал мистер Харрисон. — По-моему, она психически неуравновешенна.

— Вот тебе раз! — сказала Эллен. — К нашей калитке подъехала полиция.

Харрисоны выглянули из окна. Так оно и было. Полисмен уже вылез из своей маленькой синей машины; держа в руке блокнот, он сличал что-то написанное там с фамилией на калитке.

Джеймс увидел, что все смотрят на него.

— Я ничего не сделал, — сказал он горячо.

— Мы приносим извинения, — сказал мистер Харрисон. — Сразу делать выводы, конечно, нельзя. Однако же был у нас в прошлом году небольшой эпизод.

Тим выбежал в прихожую и залаял, хотя неизвестно было, увидел ли он полицейскую машину. Он вообще ненавидел полисменов. Это могло означать, что ему когда-то пришлось иметь с ними дело.

Мистер Харрисон надел пиджак и вышел в прихожую. На садовой дорожке уже слышались шаги. Джеймс схватил Тима и зажал ему пасть, чтобы замолчал. В этот миг он ощутил нечто странное. Окружающий воздух словно сжался, уплотнился и сердито, настойчиво толкал его.

В дверь постучали. Мистер Харрисон открыл. За дверью стоял полисмен. Он опять посмотрел на бумагу, которую держал в руке, потом на мистера Харрисона и спросил:

— Здесь проживает Томас Кемпе?

— Нет, — сказал мистер Харрисон. — Такой здесь не проживает. Боюсь, что вы ошиблись адресом.