Статистические данные подтверждают, что мелкие и средние предприятия продолжают благополучно существовать в странах развитого капитализма, несмотря на мрачные для них предсказания Маркса. Так, напр., в Швейцарии, по данным 1929 г., почти 85 % промышленных предприятий имели менее 6 рабочих и только 0,6 % предприятий имели свыше 100 рабочих.
В Германии потрясения войны и финансовая катастрофа 1921–1923 гг., обесценившая марку, очень способствовали поглощению мелких предприятий крупными и все же, по данным 1925 г., около 3 млн. рабочих работали в сравнительно мелких предприятиях с числом рабочих от 6 до 50 человек, а в предприятиях с числом рабочих более 80 человек имело заработок около 7 млн. Если выделить наиболее крупные предприятия, то окажется, что они дают заработок меньшему количеству рабочих.
Даже в США, стране гигантских предприятий, предприятия с числом рабочих менее 6 человек давали в 1929 году работу более чем 30 % всех рабочих, а в предприятиях с числом рабочих свыше 1000 человек занято было только 17,3 % общего числа рабочих.
Согласно учению Маркса, следовало ожидать, что средние классы общества будут исчезать, останутся лицом к лицу только крупные капиталисты и многомиллионные массы пролетариев, готовых произвести революцию под лозунгом "Экспроприация экспроприаторов". В действительности, именно средние классы приобретают в наше время руководящую роль, и положение пролетариев отнюдь не ухудшается и они пополняют ряды среднего класса. Никогда еще рабочие не имели столь высокого жизненного стандарта. Львиная доля выручки предприятий достается рабочим. Валовой доход угольных предприятий во Франции распределяется следующим образом: 49 % — рабочим, 48,1 % — на обновление и ремонт оборудования шахт и только 2,9 % — капиталу. Если б эти 2,9 % были разделены между рабочими, то вознаграждение каждого увеличилось бы очень незначительно. Наоборот, предприниматели, поместив свои капиталы в виде вкладов в Государственный Банк, оказались бы в выигрыше.
Одно из наиболее процветающих в мире предприятий — заводы в Эссене, где перед войной 1914 года было занято 439.000 рабочих, получавших в год 870 млн. марок вознаграждения. Дивиденды капиталистов в этом предприятии составляли по сравнению с затратами на вознаграждение рабочих незначительные суммы. Если бы их распределили между всеми рабочими поровну, то на каждого пришлось бы около 240 марок в год.
Если принять во внимание также заботы о благоустройстве в рабочих кварталах, санитарные мероприятия, улучшение условий труда, обучение детей, то нельзя не признать, что "теория обнищания", которая играет столь крупную роль в учении Маркса, блистательно провалилась[35].
Несоответствие теории обнищания действительным фактам настолько разительно, что отрицать этого не может ни один из марксистов, поэтому правоверный последователь К. Маркса К. Каутский, чтоб сгладить это несоответствие, прибегает к искусственным толкованиям теории обнищания. Он предлагает понимать ее не в буквальном смысле, как "голода, нужды и лишений", а как углубление классовой розни. В период развитого капитализма, говорит он, пролетариат борется не с нищетой в буквальном смысле, а с господствующим классом, который присваивает себе львиную долю доходов от промышленности и препятствует рабочим получить ту власть, которая им по праву должна принадлежать. По его мнению, промышленники не заин±ересованы в постоянном улучшении положения рабочих и каждое новое существенное улучшение будет добываться завоеванием. Рабочие будут бороться не за кусок насущного хлеба, а за свободу и власть[36].
Но и такое толкование теории обнищания не спасает ее потерянного престижа. Факты свидетельствуют о том, что сокращение рабочего дня и повышение заработной платы производятся теперь по государственным соображениям, для уменьшения числа безработных и увеличения покупательной способности и потребности. Это соответствует и интересам производителей, которые охотно поддерживают такую политику, когда она проводится в виде общей меры… Что же касается углубления пропасти между предпринимателями и рабочими, то это только революционная фантазия сторонников классовой борьбы. Как мы уже видели, рабочие немного выиграли бы, если бы предприятия перешли в их обладание, и то, что они могли бы получить, шло бы в ущерб расширению и обновлению дела. Поэтому оснований для углубления классовой борьбы нет. Вопрос о доле участия рабочих в прибылях может разрешаться в спокойной обстановке.
Остается еще учение о кризисах.
Политическая экономия давно установила неизбежность при капиталистическом хозяйстве периодических кризисов. Причины их различны. Так, напр., быстрое расширение производства в годы войны вызывает затем депрессию. Но падение цен и увеличение спроса опять восстанавливают приостановившееся развитие предприятий. Точно так же новые изобретения служат стимулом новых производств и источником крупных доходов, но рынок перенасыщается товарами и опять наступает застой и упадок. До сих пор, однако, вслед за временным упадком следовал новый подъем и капитализм оставался, таким образом, незыблемым.
Остается большим вопросом, являются ли промышленные кризисы особенностью одного только капитализма. Социологи устанавливают периодичность кризисов в гораздо более широких перспективах, они затрагивают все виды культуры, искусство, право[37].
Социологи отмечают смену периодов подъема и упадка в малых и больших циклах, как некоторое закономерное явление общественной жизни. В частности, история Европы знает периодические хозяйственные кризисы, начиная с XIV в. Стало быть, поскольку развитие хозяйства находится в тесных взаимоотношениях с разнообразными условиями человеческой культуры, нельзя серьезно утверждать, что изменение организации хозяйства избавит человечество от повторения кризисов. Остается недоказанным и то, что капитализм не сможет найти организационных форм, которые ослабят действие кризисов. Если промышленные кризисы являются результатом организационных дефектов капиталистических хозяйств, то с ними можно бороться организационными же мероприятиями и угрожать самому существованию капитализма они не могут.
И здесь мы можем сослаться на того же Каутского. Он признает, что кризисы сами по себе не угрожают капитализму. "Ужасы кризиса и безработицы, — говорит он, — продолжают существовать и составляют существенный мотив стремлений к социалистическому производству. Но они, в течение последних десятилетий, не были столь интенсивны и продолжительны, чтобы, как во время с 1874 по 1885 гг., составлять сильнейший стимул в этом направлении". Он отмечает также, что картели и тресты и в союзе с ними крупные банки побуждают к осторожности в расширении производства в периоды расцвета. Но главным образом они увеличивают силу сопротивления солидных предприятий во время кризисов[38]. В настоящее время к этому можно было бы еще прибавить информационную и консультативную роль государственных органов и торгово-промышленных объединений.
Тем не менее в современных условиях учение Маркса о кризисах капиталистического хозяйства, как о последствии его неизлечимой органической болезни, приобретает особое значение, ввиду наблюдающегося во всех капиталистических странах расстройства экономической жизни.
После Великой войны хозяйственные кризисы стали следовать один за другим через короткие промежутки времени и, наконец, превратились в затяжной болезненный кризис, сопровождающийся перестройкой народного хозяйства в ряде стран. Государства старались сговориться и созывали международные конференции по вопросу о согласовании экономической политики, но после этих конференций они разобщались еще более и возводили таможенные барьеры, отгораживаясь одно от другого. Дело заканчивается новой войной, результатом которой будут новые потрясения народных хозяйств и новые осложнения мирового хозяйства. После войны неизбежны вновь коренные изменения экономических взаимоотношений и основ современного хозяйства.
