Прочтя это полуграмотное, детское, но искреннее послание, Анатолий оживился.

«Едут сюда, это хорошо, — подумал он. — Это хорошо. Значит клюнуло прочно и не сорвётся. Будет лишнее, если одновременно с их приездом привезут и тело Александра Дмитриевича. А впрочем, разве я обязан быть на похоронах? У нас все покончено».

И, успокоившись на этой мысли, он снова поехал по магазинам, чтобы поторопить с заказами. Он заказал полную обстановку квартиры. Себе кабинет он выбрал в стиле жакоб и даже карнизы на окна заказал красного дерева с бронзой. Он хотел всё до малейших подробностей обставить в стиле «ампир» и теперь подыскивал соответствующие канделябры. Но всё попадалась дрянь, а за хорошие вещи, несмотря на лето, просили огромные деньги. Очень хотелось ему купить заодно и какую-нибудь старую картину, хотя бы копию, но непременно старую, какого-нибудь библейского сюжета; он не прочь был бы от Евы, Юдифи, Сусанны — вообще женщины, которая была бы изображена декольте, причём не выходила бы за пределы строгой живописи. Но вместо Юдифи, ему предлагали нимф в гроте, нимф у ручья, нимф на кровати с кружевными подушками, и даже одну Данаю, несколько напоминавшую сложением его будущую тёщу и несомненно писанную с гречанки.

Сегодня ему посчастливилось: он сразу напал на ширмы, очень подходившие для будуара его будущей жены. На них были изображены четыре времени года в виде четырёх аллегорических фигур, — причём зима изображалась старушкой с буклями и с песочными часами в руках. Собственно, прельстился Анатолий в этих ширмах тем, что лето было изображено в виде хорошенькой, разодетой до пояса женщины, весьма похожей на Лену. Он хотел сделать ей сюрприз этим сходством и два часа торговался с купцом, пока не приобрёл эту драгоценность за полтораста рублей на наличные деньги. Ширмы так ему понравились, что он велел их немедленно доставить в гостиницу.

Пока он торговался в магазине, рядом с ним, перешёптываясь о чем-то с приказчиком, стоял человек с чёрными усами и опухлой щекой. Когда Анатолий вышел из лавки, человек подошёл и почтительно снял картуз.

— Осмелюсь остановить, ваше превосходительство, — сказал он. — Если не ошибаюсь, изволите обзаводиться обстановочкой? Позвольте указать вам на случай приобрести почти даром великолепнейшую мебель.

— Что такое? — строго спросил Анатолий. — Может быть какое-нибудь мошенничество, так я на это не пойду?

— Помилуйте, ваше превосходительство. Просто неприятное стечение обстоятельств. Я состою в услужении у князя Тер-Собакина. На них взыскания поступили. На той неделе вероятно будет судебный пристав. Так они желали бы во что бы то ни стало продать свою обстановку-с. Богатейшая-с. Не желаете ли сейчас взглянуть, два шага отсюда? Торговцы, известно, дают гроши. А вы если хоть немного накинете, их сиятельство отдадут.

Анатолий подумал, взвесил и решил, что в сущности он ничем не рискует.

Князя Тер-Собакина он застал дома. Квартира в самом деле была великолепная. Когда князю подали официальную карточку Анатолия, он побледнел, — но лакей его успокоил.

— Очень рад, — говорил князь, пожимая руку Анатолия. — Признаться, я никого не принимаю. Я в очень удручённом состоянии духа…

Это был ещё совсем молодой человек, очень красивый, с телячьим выражением задумчивых глаз и с густой чёрной подстриженной бородкой.

— Я очень рад, что случай свёл меня с таким почтённым должностным лицом, — говорил он. — Вы сами поймёте, что я в безвыходном положении. Послезавтра судоговорение.

— Я ничего не знаю, — строго сказал Анатолий. — Мне, вы меня извините, нет никакого дела до ваших обстоятельств. Если эта мебель принадлежит вам, и если вы её продаёте недорого, я возьму.

— Я даром, даром отдаю, — взмолился князь. — Только ради Бога увезите её сейчас, отсюда.

Мебель была чудная: голубая штофная комната, массивная столовая тёмного ореха с буфетом в стиле Генриха второго. Были мраморные вазы, статуи, растения, картины. У Анатолия даже глаза разбежались.

— Тут на сорок тысяч имущества по крайней мере, — говорил князь, — и если вы мне дадите двенадцать тысяч — я всё вам, отдам тотчас же.

— У меня таких денег нет, — сказал Анатолий.

— Отдайте часть. На остальное векселя.

— Двенадцать дорого.

Они стали торговаться. Князь вдруг стал удивительно похож на приказчика из восточного магазина: он бегал от предмета к предмету, и похваливал товар.

— Вы пощупайте, что это за материя. Посмотрите, ведь это не джут какой-нибудь, с позволения сказать.

Анатолий всё колебался.

— Да вы что думаете? — горячился князь. — Вы, быть может, полагаете, что это не моя мебель? Так я вам сейчас покажу.

Он пошёл к письменному столу и вынул целую пачку счетов.

— Смотрите пожалуйста, — сказал он, — вот полтора года назад всё это было куплено. Вот вам паспорт от каждой вещи.

Анатолий просмотрел. Все счета были написаны на имя князя Тер-Собакина, и по всем счетам было уплачено.

— Чистое дело! — подтвердил князь. — Я и счета все вам отдам, чтоб вы не сомневались.

Стали торговаться. Сошлись на девяти тысячах. Анатолий давал две тысячи наличными, на остальные — вексель. Тер-Собакин требовал пять тысяч чистыми. У Анатолия таких денег не было.

— Достаньте. Даю вам время до завтра, — сказал князь. — Что такое три тысячи? Чтоб вам не достать их? Да никогда не поверю.

Расстались они с тем, что завтра рано утром Анатолий даст ответ.

И он дал: он написал, что к двенадцати он привезёт пять тысяч.

Чтобы достать эти деньги, Анатолий сперва написал прямо тётке Веронике. «Дорогая тётя, я знаю: вы сердитесь на меня. Но умоляю вас помочь мне. Мне необходимо девять тысяч — всего на месяц. Я вам отдам с благодарностью. Конечно, мне было бы приятнее, если бы вы выделили мне их из наследства покойной тёти. Я бы мог их требовать, но воздерживаюсь от этого».

В ответ на письмо тётка прислала десять рублей. Это показывало, что она сердится не на шутку и что дело начинает принимать серьёзный оборот.

— А, когда так, то и я…

Он написал к знакомому присяжному поверенному, блестящему адвокату, и попросил у него «до свадьбы» — пять тысяч. Тот хорошо знал, что он женится на дочери Александра Дмитриевича, и потому сейчас же прислал чек.

К вечеру новая квартира, нанятая Анатолием, приняла жилой вид. Обойщики приколачивали карнизы, вешали картины, мебель была расставлена, на дворе вытряхивали ковры. Анатолий расхаживал радостно из комнаты в комнату с сознанием того, что всё это его, всё это его неотъемлемая собственность. Единственное его обязательство — вексель на четыре тысячи — действительно был вручён князю. Но он был полугодовой, и заплатить его можно было немедленно после свадьбы.

«А потом, прижмём и тётушку, — мечтал он, прогуливаясь из комнаты в комнату. — Посмотрим, как она запоёт, когда я потребую от неё законной части».

И он с удовольствием представлял себе бессильную злобу тётушки. Он представлял себе зависть всей родни на его богатство, независимость. Он в эти дни разжёг в себе любовь к Лене. Он настолько сосредоточил на ней все свои надежды, что она казалась ему солнцем, вокруг которого вертится его мир. Он любил её, не как женщину, не как будущую жену, а как любят титул, родовитое происхождение, положение, с которыми связывается главный интерес жизни. Теперь лишиться её — значило бы лишиться всего. Он боготворил её; он носил в кармане возле сердца её письмо, несколько раз его перечитывал, и его умиляла её детская наивность.

Устраивая её будуар, он думал о каждой мелочи. Он хотел угадать её вкусы, так как не знал решительно, что она любит, что — нет. Он решил занять ещё денег и обставить её уборную парижскими вещами. Он даже решил не скупиться на эту комнату, и за один умывальник с зеркалом заплатил триста рублей. Он накупил ей на письменный стол безделушек, заказал бювар с огромным серебряным вензелем на голубовато-стальном плюше. Он велел вышить золотом её инициалы на плюшевых драпировках будуара. Он решил пустить в ход все средства, чтобы ослепить тестя-миллионера.