Но Аня не жалела. Вокруг так красиво! Белые головки мелких хризантем путаются под ногами — это Маринка придумала посыпать цветами дорогу, по которой будут шествовать молодожены. Белые хризантемы похожи на платье невесты.

— Это цветы смерти, — судорожно шептала мама.

— Прекрати говорить глупости, — раздраженно отмахивалась Аня. — Хризантема символизирует солнце.

— Солнце символизируют желтые хризантемы, — упрямилась мать. — Именно они — цветы солнца, а белые хризантемы люди приносят на похороны.

— Не спеши хоронить меня раньше срока, — смеялась счастливая Аня. — Я только-только жить начинаю!

Она все время смеялась. Ее серебристый смех разливался по улице, эхом отражался от соседских окон. Анна еще не пригубила шампанского, а давно уже была пьяна. От счастья.

Во время церемонии Сергей разволновался, рука дрогнула, уронила кольцо.

— Не к добру, — шептались гости.

— Я не верю в суеверия, — громко говорила Аня.

И снова смеялась.

Через месяц после своей свадьбы Аня как-то сняла это кольцо перед операцией, а после — никак не могла отыскать. То ли украли, то ли закатилось куда-то. Что-то тревожное вкралось к ней в душу, но быстро забылось. Она купила себе другое. Но и это кольцо непонятным образом куда-то запропастилось. Купила третье…

Они отправились с мужем на море. Аня веселилась, как ребенок, плавала, плескалась, набирала пригоршни воды, подбрасывала вверх, брызгала на Сергея, хохотала и падала, а горько-соленые волны подхватывали ее. Миллиарды мелких капелек искрились на солнце и падали обратно в море. Была видна маленькая радуга… Когда же Аня и Сергей вернулись к себе в номер, она обнаружила, что и этого кольца на пальце больше нет. Решили, что соскользнуло с мокрой руки.

«Мистика прямо-таки, — думала Аня. — Кольцо было точно по размеру. Не могло оно соскользнуть. Однозначно. Даже когда я мыла руки с мылом, кольцо плотно держалось».

— Анна Сергеевна, вас вызывает к себе главврач, — раздался оклик, как только она вошла в больницу.

— Сейчас. Переоденусь и зайду.

— Нет, — возразила медсестра, и Аня вздрогнула, — он сказал, как только вы появитесь…

— Меня что, увольняют?

— Н-нет. — Та вдруг стала испуганно заикаться. — Н-не знаю…

— Тогда почему я не могу переодеться? — строго вопросила Анна.

— Он т-так сказал… я н-не знаю… — Медсестра чувствовала себя как на допросе.

— Когда не знаете, лучше переспросить. Или молчать.

Переодевшись, она отправилась в кабинет главврача, стараясь не задумываться о причинах столь срочного вызова. Сейчас все выяснится.

«Много будешь задумываться, скоро состаришься», — любил говаривать ее институтский учитель.

— Вызывали, Артур Маратович?

— Да-да. Вызывал, Анюта Сергеевна. — Главный поднял на нее подслеповатые глаза. — Тут на вас жалоба поступила.

Он был не молод, но и не производил впечатления старика. В свои шестьдесят продолжал оперировать, но только взрослых. За детей больше не брался, после одного непростого случая, в результате которого едва не скончалась трехлетняя девочка. Операция завершалась, осталось наложить швы. Ткани рвались. Слабо затянешь — края не смыкаются, сильно — нитка режет ткань. Вдрызг режет… Шов уже делать было негде. Ассистировала Аня, она как раз только-только окончила интернатуру. Аня молча взяла у него из рук инструменты. Он не стал спорить (от напряжения горло свело судорогой, слова вымолвить не мог). Как у нее получилось тогда наложить ребенку швы, она и сама не знает. Да и не важно. Главное — смогла!

После этого случая он перестал смотреть на нее свысока. Можно сказать, она спасла не только девочку, но и его репутацию. Ведь на нем лежала вся ответственность за пациентку.

— Уж не медсестра ли Степанова? — догадалась Аня.

— Угадала, — подтвердил Артур Маратович. — А теперь скажи как на духу: ты оскорбляла ее прилюдно?

— Нет.

— А она утверждает обратное. Вот, докладную написала. Можешь почитать, — предложил он.

— Не буду, — отказалась Аня. — Жаль тратить время на глупости. И вообще, это мне впору жаловаться на Степанову. У меня пациент на столе кровью истекает, а она переспрашивает, что он там такое выкрикивает. Не до миндальничания, знаете. Мне пришлось дважды повторить ей указания, специально для особо неповоротливых.

— Так-так-так, — произнес главврач (он всегда «так-такал», когда дело продвигалось к принятию важного решения). — А что там кричал пациент?

— Я не прислушивалась. — Аня рассмеялась. — Кажется, хотел, чтобы я ушла.

— Ясненько. Испугался. А что, молодец, правильное принял решение! Кого боишься, того и убрать с глаз долой, чтобы не маячил тут. — Главный развеселился. — А чего он резаться-то удумал?

— Не знаю. Вот как раз хотела пойти пообщаться с ним по душам.

— Правильно, — снова одобрил главврач. — Иди скорее, а то, не дай Бог, он тут повторит нам свой подвиг. Мы потом эту кашу не расхлебаем…

Когда Аня вошла в палату, Антон притворился, что спит. Как вести себя после того, что произошло?

Аня села прямо на кровать, взяла его за руку:

— Антон! Я вижу, ты не спишь.

Он медленно повернул голову. Стыдно. Стыдно смотреть в глаза, которые вдруг оказались так близко. Он столько раз представлял себе различные ситуации, когда она берет его за руку. Но ни разу не мог вообразить этого в больнице.

— Зачем ты так поступил?

Он молчит. Как ответить на вопрос, если она и сама знает?

— Как ты после этого будешь дальше общаться? — продолжает спрашивать Аня. — С родителями, друзьями? А?

— После этого я не должен был остаться жив, — разозлился он вдруг и выдернул руку. — Учить меня пришла? Ты не учитель, ты — врач. Вылечила — и свободна.

— Раз никто из учителей и родителей не научил тебя, значит, придется мне.

— Думаешь, получится? — хмыкнул он. — Чему собираешься учить?

— Жить. Получится или нет, не уверена. Буду говорить очень долго, а ты слушай и не смей перебивать. Если захочешь понять меня, то поймешь, если поймешь, то научишься, ну а если нет — значит, я зря потратила на тебя время. А для начала попробуй досконально в себе разобраться и ответь-таки мне: что подвигло тебя на такой поступок?

В ее голосе вновь появились те нотки, которые заставляли людей подчиняться ее приказам. Она в такие минуты не повышала голос — наоборот, говорила тише. И все замирали, прислушиваясь. И, как загипнотизированные, делали то, что она говорила.

— Ты выходишь замуж. Я не могу без тебя жить, — еле слышно прошептал Антон и отвернулся. Не мог на нее смотреть в этот момент.

— Не буду спрашивать, кто тебе такое сказал, это не важно. Пока — урок первый. Ты сделал это совершенно напрасно. Я не выхожу замуж. Признаюсь тебе по секрету, я там уже однажды была, мне не очень понравилось.

Антон аж вскочил. Она легко толкнула его в грудь, он рухнул обратно на подушку как подкошенный.

— Лежи. Я не закончила. Урок второй. Таким способом, какой избрал ты, добиться ничего нельзя. Это тупиковый метод. Ты либо умрешь и уже никогда ничего не получишь, либо останешься жить, но тогда тебе будет стыдно перед всеми. Как сейчас. Особенно перед родителями. На всю оставшуюся жизнь ты будешь перед ними в неискупленной вине. Это тебе еще крепко повезло, что о произошедшей трагедии известно только тебе и твоим родителям.

— И еще всей больнице, — поправил ее Антон.

— Медперсонал не имеет права разглашать сведения о пациентах. Это преступление. Понятно?

Антон кивнул.

— С родителями разбирайся сам. Советую: пообещай им, что больше никогда так не поступишь. А что касается всех остальных — можно сказать, например, что поскользнулся в ванной, навернулся и порезал руки осколками зеркала.

— Наврать, значит, — усмехнулся Антон.

— Не хочешь врать? Скажи правду. Услышал, мол, глупую сплетню, поверил, пытался наложить на себя руки от безответной любви, не получилось… Красиво?

Антон снова отвел глаза.