Поклявшись никогда больше ни в кого не влюбляться, она начала постепенно, но неуклонно вычеркивать из своей жизни того, кого по инерции все еще продолжала любить, старательно уничтожала все, что было связано и напоминало о нем. Этаким бесхитростным способом Анна будто убеждала саму себя, что больше не любит его — никакая любовь невозможна в принципе.

Надо сказать, у нее почти получилось. Ей подолгу удавалось не думать и не вспоминать о Сергее — ровно до тех самых пор, пока он не объявлялся в ее жизни снова. Каждая встреча с ним становилась испытанием ее стойкости. Ушедшие было в небытие эмоции снова захлестывали Аню, и они, возможно, рано или поздно заставили бы ее сдаться (и нарушить, таким образом, собственный приказ!), да только сам Сергей поневоле ей помогал. Или вредил, что, впрочем, при определенных условиях можно трактовать как одно и то же…

Едва ей начинало казаться, что сил больше человеческих для стойкого сопротивления у нее не осталось, едва собиралась вернуться к Сергею и предпринять новую попытку начать все сначала, как благодаря его же стараниям они неожиданно ссорились. Он постоянно провоцировал ее на скандалы, истерики, слезы.

Нет, это выходило у него не специально. Как-то само собой. Но Аня между тем четко начинала приходить к пониманию того простого факта, что Сергей — ее некогда болезненно любимый Сергей! — на самом деле ничуть не изменился, — следовательно, не суждено измениться и их отношениям. И значит, вернись она к нему — и все придет к прежнему нежелательному знаменателю: она останется у разбитого корыта, того самого, от которого так мучительно некогда бежала.

Тогда какой смысл был уходить? Нет уж… Уходя-уходи.

Как ни странно, после разлуки с мужем Аня не почувствовала себя одинокой. Даже наоборот — ее вполне устраивала такая жизнь, если уж и не счастливая, то, во всяком случае, тихая и спокойная.

Постепенно в квартире, доставшейся ей после развода, она сделала ремонт. Выбросила все вещи, что они вместе покупали, и переделала весь интерьер на свой вкус. Теперь у нее была любимая работа, любимая сестренка, любимые цветы…

На работу Анна всегда ходила с удовольствием. Ни разу еще в ее жизни не случалось такого, чтобы, проснувшись утром, она хоть на секунду подумала: «Не хочу туда». Позади — шесть лет учебы в университете, год интернатуры. Случалось все — радости, горести, порой было очень трудно, тяжело, невыносимо даже, но Аня твердо знала: этот путь — ее. Это ее выбор, ее призвание.

Ей нравилось быть врачом. Ведь она, став хирургом, осуществила мечту детства и в свои двадцать семь достигла немалого. Анна хоть и была еще совсем молодой, однако, как ей недавно довелось прочитать в своей характеристике, «пользовалась уважением среди коллег, признана хорошим и опытным для столь ранних лет хирургом». С ней действительно часто советовались. С ее мнением открыто считались.

После развода Аня забрала младшую сестренку жить к себе. Нечего ей нервы трепать! Мама, конечно, имеет право на личное счастье, но тем не менее и для Ани, и для Кати этот человек, ее новый супруг, все-таки был и останется чужим. Ему никогда не заменить отца, он — отчим. Это вовсе не означает, что он плохой человек — отнюдь, если маме с ним хорошо, дай Бог, пусть живут и радуются друг другу! Только вот Кате, прямо скажем, совсем не обязательно быть свидетелем их размолвок — а куда без них? — и последующих сцен примирения.

А ведь там, в квартире отчима, даже и уйти-то, если что, некуда. Разве только на кухню? Или в ванной запереться?.. В общем, вопрос о переезде младшей сестры к старшей был решен последней сугубо самостоятельно… никто, впрочем, ни разу особо и не возразил…

Катя очень любила рассказывать друзьям о любви Ани к цветам. Скорее всего не столько даже она их любила, сколько они — ее. Вся их квартира была заставлена горшочками с самыми разнообразными комнатными растениями. Они виднелись отовсюду: располагались на шкафах, топорщились по подоконникам, торчали из пола, крепились к стенам… А те, что не уместились, предпринимали захватнические попытки обвить собой потолок — и не без успеха!

Аня не прилагала особых усилий, просто цветы, стоило им очутиться в ее квартире, сразу же принимались бурно произрастать изо всех возможных углов — ветвились, цвели и вырастали до гигантских размеров. Просто монстры какие-то зеленые…

У себя дома, среди оранжерейных зарослей, где всегда так тихо и уютно, Аня чувствовала себя в полной безопасности. Здесь ничто и никто ее покою не угрожал. Сюда же она убежала от слов Антона — словно желала спрятаться и забыться.

«Не надо! Не надо мне никакой любви!!!» В бессильном отчаянии ей хотелось выкрикнуть эти слова в самое небо. Но разве туда докричишься?

Признание Антона ее всполошило. Аня в тот опасный момент позабыла обо всякой элементарной осторожности, в силу чего тут же проморгала приближение другой неприятности, потому-то и автомобиль, на котором почти бесшумно приблизился бывший муж ее Сергей, она заметила только тогда, когда рассеянно приблизилась к нему вплотную.

И остановилась как вкопанная.

Вот черт! Почему это все навалилось на нее именно сегодня! Обидно ведь — она-то, как ей казалось, давно уже наловчилась избегать этих встреч, даром, что ли, месяцев пять они не виделись. И вот на тебе…

А он, само собой, самонадеянно решил, что это она к нему бежит на всех парах. Вышел из машины, довольно улыбнулся:

— Соскучилась, моя девочка? — Господи, а голос — такой ласковый, такой родной… почти до безумия.

— Чего надо? — грубо оборвала женщина его рафинадное приветствие.

«Спокойно, — сказала она себе сурово. — Думай о пульсе. — А сердце тем временем бешено колотилось… — Твоя норма — от шестидесяти до восьмидесяти ударов в минуту. Если больше — это тахикардия. Меньше — брадикардия…»

Наверное, это глупо — думать о сердечном ритме в такой ответственный момент, но зато чрезвычайно действенно. Помогает успокоиться. Если честно, врачам следовало бы рекомендовать своим пациентам думать в подобных случаях о чем угодно: о розовых слониках, о лампочке в подъезде, о собачонке, поднимающей лапку у столба… не важно, в общем. Только бы всякие третьестепенные мысли помогали отвлечься от того, что внезапно (а значит — с ущербом для здоровья) взволновывает человека. (Ане всегда было удобно переводить мысли на профессиональную основу.)

— Ну, родная! Чего неласково встречаешь? — Сергей перестал скалиться.

«Подъем сегмента ST, снижение зубца R, увеличение зубца Q и отрицательный зубец Т на электрокардиограмме предполагают наличие инфаркта миокарда», — продолжала заниматься Аня самовнушением.

— Эй, о чем задумалась?

— Не поверишь, — сказала Аня. — О сердце.

— Не понял?

— Сердечко, спрашиваю, у тебя как? В норме? Не пошаливает? Пульс? ЭКГ? Давно делал? — частила она.

— Ань, ты чего? — Сергей недоуменно насупился. — Разве не помнишь, с сердцем у меня сроду проблем не замечалось! — Сергей искренне растерялся.

— Вот и слава Богу! У меня камень с души свалился, — с издевкой произнесла она. — Все это время только и думала: как ты там? Не заболел?

Только тут Сергей почувствовал неладное.

— Аня, — начал он примирительно и оглянулся по сторонам, — прошу тебя, не заводись из-за ерунды. Честно говоря, я даже не понимаю, чего это ты так…

— А знаешь что, дорогой, — перебила его Аня. — Хочу обнадежить тебя как квалифицированный врач: у тебя никогда не будет проблем с сердцем. А все потому, что у тебя его попросту нет! А раз нет сердца — значит, нет проблем!

Голос Ани уже почти срывался на крик.

— Вот, пожалуйста! — Сергей откровенно торжествовал. — И кто из нас первый затевает скандал?

Редкая удача! Ему удалось уличить ее в том, в чем она же обычно его и уличала в их частых прежних ссорах.

— Согласна, — сказала Аня. — Я сегодня первая. Но это ничего не меняет. Что тебе от меня нужно? Зачем приехал?

— Поговорить.

— Ты уже второй за сегодняшний день, кто хочет со мной поговорить!