(Нежная музыка. Мышка поднимается, несколько минут ходит по сцене, потом возвращается в свое кресло и наливает ему такой горячий чай, что слезы выступают на глазах у ее друга, едва он пригубливает его, но он выпивает его весь, до горького осадка на дне чашки…)

Мышка долго молчала, так что у меня было время пофантазировать. Она заглянула в заварной чайник, налила в него горячей воды, помешала ложкой.

— Да, случилось. Но, боюсь, вы мне не поможете. Спасибо. — Она слабо улыбнулась. — Извините, пожалуйста. Наверное, это ужасно.

Ужасно, конечно! Почему я не сказал ей, что уж много-много месяцев не переживал ничего подобного?

— Вы страдаете, — прочувствованно произнес я, как будто именно это было для меня особенно невыносимо.

Она не стала отрицать. Кивнула головой и прикусила нижнюю губу, но я заметил, что у нее дрожит подбородок.

— Я действительно ничего не могу сделать? — спросил я еще более прочувствованно.

Она покачала головой, оттолкнула столик и вскочила на ноги.

— Это скоро пройдет, — прошептала она и, не глядя на меня, стала возле туалетного столика. — Все уладится. Так больше нельзя.

— Ну, конечно, — поддакнул я, думая о том, не покажусь ли я ей чересчур бессердечным, если закурю сигарету. Мне вдруг ужасно захотелось курить.

Наверное, в зеркале она увидела, что я сунул руку в карман, вытащил сигаретницу и тотчас затолкал ее обратно, поэтому сказала:

— Спички там… где подсвечник. Я видела.

По ее голосу я понял, что она плачет.

— Благодарю вас. Все в порядке. Я нашел спички. — Закурив сигарету, я принялся ходить по комнате.

Такая тишина бывает лишь часа в два ночи. Мне даже показалось, что я слышу потрескивание досок, словно бы не в отеле, а в деревянном доме. Я докурил сигарету и загасил окурок в блюдце еще до того, как Мышка повернулась и подошла к столу.

— Вам не кажется, что он там слишком долго?

— Наверное, вы очень устали и хотите лечь, — как можно мягче сказал я. (И мысленно прибавил: «Пожалуйста, не обращайте на меня внимания».)

— Но ведь его долго нет, — упрямо повторяла она.

Я пожал плечами.

— Пожалуй.

Она устремила на меня странный взгляд и так застыла, к чему-то прислушиваясь.

— Его нет целую вечность, — сказала она. И вот она уже около двери, открывает ее, пересекает коридор и скрывается в его комнате.

Я ждал. Прислушивался. Боялся упустить хоть слово. Стараясь не шуметь, подошел к двери. Комната Дика тоже открыта. Ни звука.

Поверьте, у меня вдруг мелькнула безумная мысль, что они целуются там, в тишине, долгим умиротворяющим поцелуем, которому одному дано не только уложить печаль в постель, но и понянчиться с ней, заботливо подоткнуть одеяло, посидеть рядышком, пока она не заснет спокойным сном. Ах, как хорошо.

Всё. Тут я услышал шаги и на цыпочках вернулся на свое место.

Это была Мышка. Она шла обратно, ощупью отыскивая дорогу, чтобы дать мне письмо. А где же конверт? Будто боясь, что еще не просохли чернила, она держала лист бумаги за самый краешек.

Голова у нее была опущена… лицо спрятано в меховой воротник, так что я ничего не заметил, пока… бумажка не выпала из ее руки и она сама не рухнула на пол возле кровати… прижалась к ней щекой, разметала руки, будто не осталось у нее больше ничего, чем она могла бы защищаться, оттого отдавала она себя на волю течения, и оно уносило ее вдаль, туда, где не было видно дна.

Мгновенная картина возникла у меня в голове. Дик застрелился. За ней последовали другие: я бросаюсь к нему, его тело, голова не повреждены, только над виском маленькая синяя дырочка, поднимаю на ноги весь отель, организую похороны: закрытый кеб, новая визитка…

Я нагнулся, поднял письмо и, поверите ли, парижское comme il faut[25] оказалось столь сильным, что я не мог приняться за чтение, не извинившись.

Что вы об этом думаете? Своеобразное послание, не правда ли? Мне стало легче оттого, что он не застрелился, а потом я почувствовал бурную радость — мы стали равны… более чем равны с моим «очень, очень любопытным» англичанином…

Глаза у Мышки были закрыты, лицо спокойное, но она плакала, и слезы жемчужинами скатывались по ее щекам, только веки слегка подрагивали.

Почувствовав мой взгляд, она открыла глаза и увидела письмо.

— Вы уже прочитали?

Я бы поверил ее спокойствию, если бы не голос. Наверное, так разговаривала бы крошечная морская раковина, выброшенная на берег соленой волной…

Принимая печальный вид, я кивнул и положил письмо на стол.

— Невероятно! Просто невероятно! — про шептал я.

Она встала, подошла к умывальнику, намочила в кувшине платок, провела им по глазам и сказала:

— Да нет же. Как раз вполне вероятно.

Все еще прижимая мокрый платочек к глазам, она подошла к креслу с кисточками по бокам и села в него.

— Я знала, — произнесла она холодным просоленным голосом. — Знала с самого начала, как только мы сели в поезд. Я чувствовала и все-таки на что-то надеялась… — Она опустила платок и улыбнулась, кажется, в последний раз. — Такая глупость. Бывает.

— Бывает.

Мы немного помолчали.

— Что вы собираетесь делать? Вернетесь домой? Найдете его?

Она выпрямилась в кресле и долго пристально смотрела на меня.

— Странная мысль! — ледяным тоном произнесла она. — Я не буду его искать. А вернуться… это исключено. Я не могу вернуться.

— Но…

— Нет, это невозможно. Все мои друзья уверены, что я замужем.

Я протянул к ней руку…

— Бедный мой дружочек.

Она отпрянула. (Испугалась фальши.)

Один вопрос никак не выходил у меня из головы, самый ненавистный из всех.

— Как у вас с деньгами?

— Двадцать фунтов… тут. — Она положила руку на грудь. Я поклонился, это было гораздо больше, чем я ожидал.

— У вас уже есть какие-нибудь планы?

Знаю, знаю. Более дурацкого, более идиотского вопроса нельзя было придумать. Кроткая, доверчивая, она разрешала мне, по крайней мере мысленно, обнимать ее крошечное трепещущее тело, гладить шерстку на голове… и вот я сам оттолкнул ее. Если бы я мог ударить себя!

Она встала.

— У меня нет никаких планов. Однако уже поздно. Вам пора идти. Пожалуйста.

Как мне вернуть ее? Я хотел, чтобы она вернулась, и, клянусь, мне было уже не до игры.

— Пожалуйста, поверьте, я вам друг! — воскликнул я. — Позвольте мне прийти к вам завтра пораньше. Позвольте мне помочь вам… немножко. Я в полном вашем распоряжении.