— Не устраивайте себе лишних хлопот из-за моих детей, — любезно сказала миссис Смит. — Если вы возьмете эту бутылку и нальете в нее воды из-под крана — то есть, я хочу сказать, молока…

— Хорошо, — сказала Гвен и шепотом спросила миссис Джонс: — Можно я пойду к Элис и попрошу немножко настоящего молока?

Но тут их позвали домой, и все собравшееся к завтраку общество разбежалось, покинув свой очаровательный стол, бросив тефтели и вареные яйца на съедение муравьям и старой улитке, которая, высунув дрожащие рожки из-под перекладины садовой скамейки, принялась закусывать тарелочкой из герани.

— Бегите на веранду, дети. Пип и Регз приехали.

Мальчики Траут были теми самыми двоюродными братьями, о которых Кези рассказывала возчику. Трауты жили в миле от Бернелов, в доме, называвшемся «Коттеджем под баобабом». Пип был не по возрасту высок ростом, волосы у него были черные, прямые, а лицо очень белое. Регз, напротив, был очень маленький и такой худой, что, когда его раздевали, лопатки торчали у него, словно два крылышка. У них жил голубоглазый пес с длинным, загнутым кверху хвостом, помесь чего-то с чем-то. Его звали Снукер, и он повсюду ходил за ними следом. Мальчики целыми днями чесали его гребешком и щеткой и заставляли глотать разные ужасные смеси, которые Пип составлял сам и хранил тайно от всех в сломанной банке, закрытой крышкой от старого чайника. В тайну этой смеси не был посвящен до конца даже верный маленький Регз… Взять немного карболового зубного порошка, и щепотку мелко растолченной серы, и, пожалуй, чуть-чуть крахмала, чтобы шерстка у Снукера была пожестче… Но это было еще не все. В глубине души Регз считал, что туда входит порох… Пип никогда не разрешал ему принимать участие в составлении смеси, потому что это было очень опасно.

— Если тебе в глаз попадет хотя бы крупиночка, ты на всю жизнь останешься слепым, — говорил Пип, растирая смесь железной ложкой. — И не исключена возможность — заметь, возможность, что произойдет взрыв, стоит только ударить чуть сильнее…

Двух ложек такого состава на бидон с керосином было бы достаточно, чтобы убить целые полчища мух. Но Снукер все свободное время только сопел и кусался, и от него шел отвратительный запах.

— Это потому, что он настоящий бойцовый пес, — объяснил Пип. — Бойцовые псы всегда пахнут.

В городе маленькие Трауты часто оставались у Бернелов на целый день, а теперь, когда Бернелы жили в этом красивом доме с прекрасным садом, они были настроены особенно дружелюбно. Кроме того, оба мальчика любили играть с девочками: Пип, потому что их ничего не стоило провести и Лотти легко пугалась, а Регз по причине весьма постыдного свойства. Дело в том, что Регз обожал кукол. Как он смотрел на куклу, когда она лежала с закрытыми глазами! Он говорил шепотом и робко улыбался. А какое это было наслаждение, когда ему разрешали подержать куклу!

— Обхвати же ее. Не держи руки, как палки. Ты ее уронишь, — сердито наставляла его Изабел.

И вот они стояли на веранде, удерживая Снукера, который хотел войти в дом, а ему это не разрешалось, потому что тетя Линда терпеть не могла порядочных собак.

— Мы приехали с мамой в омнибусе, — сообщили они, — и пробудем у вас весь день. Мы привезли с собой большущий имбирный пряник для тети Линды. Его испекла наша Минни, он весь в орехах.

— Миндаль чистил я, — сказал Пип. — Нужно опустить руку в кастрюлю с кипятком и выгрести его оттуда, а потом щелкнуть вот так, и ядра сами повыскакивают из скорлупок; некоторые летят до самого потолка. Правда, Регз?

Регз утвердительно кивнул головой.

— Когда у нас пекут пироги, — продолжал Пип, — мы с Регзом всегда сидим на кухне. Мне дают чашку, а ему ложку и бисквит… Его делают из одной пены…

Он сбежал на лужайку по ступенькам веранды, нагнулся, уперся ладонями о землю, оттолкнулся и чуть было не встал на голову.

— Лужайка неровная, — сказал он. — Чтоб встать на голову, место должно быть ровное. Дома я на голове обхожу вокруг баобаба. Правда, Регз?

— Почти, — сказал Регз не очень уверенно.

— А ты встань на голову на веранде. Здесь совсем ровно, — посоветовала Кези.

— Ишь ты, умница. Это можно делать только на мягком. Потому что если дать толчок чуть посильнее и перевернуться, то в шее что-то щелкнет, и она сломается. Мне папа сказал.

— Ну, давайте поиграем во что-нибудь, — предложила Кези.

— Очень хорошо, — быстро согласилась Изабел. — Мы будем играть в больницу. Я буду милосердной сестрой, Пип может быть доктором, а ты, Лотти и Регз — больными.

Лотти не захотела так играть: прошлый раз Пип что-то засунул ей в горло, и ей было ужасно больно.

— Пф! — презрительно усмехнулся Пип. — Чуть побрызгал соком из мандариновой корочки…

— Ладно, давайте играть в дочки-матери, — сказала Изабел. — Пип будет папой, а вы нашими дорогими детками.

— Терпеть не могу играть в дочки-матери, — заявила Кези. — Ты всегда сначала заставляешь нас идти в церковь парами, потом ведешь обратно домой и укладываешь спать.

Вдруг Пип вытащил из кармана грязный носовой платок.

— Снукер! Сюда, сэр! — позвал он. Но Снукер поджал хвост и, по обыкновению, попытался улизнуть. Пип вскочил ему на спину и сжал коленями.

— Подержи ему голову, Регз, — скомандовал он, обвязывая голову пса носовым платком так, что на макушке у Снукера появился смешной узел.

— Зачем это? — спросила Лотти.

— Чтобы приучить уши расти ближе к голове. Поняла? — объяснил Пип. — У всех бойцовых собак уши стоят. А у Снукера они немного мягковаты.

— Да, — сказала Кези. — Они у него всегда вывернуты наизнанку. Терпеть не могу такие уши.

Снукер лег на землю и сделал слабую попытку сорвать платок лапой, но, убедившись, что из этого ничего не выйдет, поплелся вслед за детьми, горестно вздрагивая.

По тропинке медленно шел Пэт; в руке он держал поблескивающий топорик.

— Пошли со мной, — сказал он детям. — Я покажу вам, как ирландские короли рубят головы уткам.

Дети попятились — во-первых, они ему не верили, а во-вторых, маленькие Трауты никогда раньше не видели Пэта.

— Пошли, пошли, — манил Пэт, улыбаясь и протягивая Кези руку.

— Головы настоящим уткам? Которые пасутся на лугу?

— Ну да, — сказал Пэт.

Кези вложила свою руку в его грубую, сухую ладонь, и Пэт, засунув топорик за пояс, протянул другую Регзу. Он любил малышей.

— Раз будет кровь, мне, пожалуй, лучше держать Снукеру голову, — заявил Пип, — потому что от вида крови он становится как бешеный. — Он побежал вперед и поволок за собой Снукера.

— Как ты думаешь, нам можно пойти? — шепотом сказала Изабел. — Ведь мы не спросились.

В конце фруктового сада в изгороди была прорублена калитка. По другую ее сторону, с крутого берега можно было спуститься к мостику, перекинутому через ручей; а стоило перейти на другой берег и подняться вверх, как вы уже были на пастбищах. На первом из них стояла старая маленькая конюшня, превращенная в птичник. Птица разбредалась далеко, по всему пастбищу, до самой ямы, где была свалка, но утки держались поближе к протекавшей под мостом речке.

Высокие деревья, покрытые красными листьями, желтыми цветами и гроздьями черных ягод, нависали над водой. Местами речка была широкой и мелкой, но кое-где она образовывала глубокие маленькие водоемы, пенящиеся у краев и усеянные дрожащими пузырьками. Эти-то водоемы и были излюбленным местом белых уток, которые плавали и кормились вдоль поросших водорослями берегов.

Выпятив свои ослепительно белые грудки, они плавали все взад и вперед, а под ними плавали вниз головой другие утки с такими же ослепительно белыми грудками и желтыми клювами.

— Вот она, наша ирландская флотилия, — сказал Пэт. — Посмотрите только на старого адмирала: шея у него зеленая, а на хвосте — флагшток.

Вытащив из кармана горсть зерна, Пэт двинулся к птичнику. Он шел неторопливо, надвинув на глаза соломенную шляпу с продавленной тульей.