— Как громко стучат часы, — только и сказала она.

«Ах, мама, мама, опять она не о том… Ни совета, ни помощи от нее не дождешься…» — подумала Анна.

Она тоже взглянула на часы.

— Мама, если вы закончили, пойдите на кухню. Пора подогреть кофе и ветчины нарежьте, что ли… Генри вот-вот придет. У меня тоже почти готово… — Она взяла платье за плечики и показала матери. — Правда, прелесть? А когда девочки подрастут, мы их удлиним и, если надо будет, перекрасим.

— Хорошо все-таки, что мы не поскупились на материю.

Анна осталась одна. Сдвинув брови и поджав губы, отчего вокруг рта сразу же обозначились глубокие морщины, она тяжело вздохнула и поправила волосы. Ей было душно. Она устала. К тому же она совершенно не желала заниматься нарядами Элен. Как трудно с детьми. Тут уж не до благодарности, разве что от Розы… Да, Роза исключение. И мама уже совсем старенькая. Придумала тоже нелепицу о «чувствительности» Элен. (Так она размышляла, оставшись одна в столовой.) Надо держать Элен подальше от мальчика. Он совсем как Генри, кожей чувствует плохое отношение. Счастье еще, что девочки целый день в школе.

Наконец платья готовы и повешены на спинку стула. Анна поставила машинку под книжные полки, где она обычно стояла, потом расстелила на столе скатерть и подошла к окну. Жалюзи были подняты, и сад, освещенный невидимой луной, лежал перед ней как на ладони. Вдруг ей показалось, что на садовой скамейке… книжка. Конечно же, книжка. Еще отсыреет за ночь… Анна вышла в холл, надела боты и, подобрав юбки, выбежала в сад. Так и есть. Уже отсырела, даже обложка вздулась. Анна взяла книгу в руки и пожала плечами, точь-в-точь как ее Элен, перенявшая у нее этот жест. Ни тенистый сад, ни воздух, насыщенный запахами трав и цветов, больше не радовали сердца Анны. Хлопнула калитка, и она увидала Генри.

— Генри?

— О! — удивленно произнес он. — Ты как тут оказалась? Любуешься луной?

Анна подбежала к нему и поцеловала его в щеку.

— Ты лучше погляди. Опять Элен забыла в саду книжку, — сказала она. — А от тебя пахнет сигарами.

— Приходится курить хорошие сигары, коли попал в компанию. Иначе нельзя. Ладно, Анна, пойдем в дом, а то еще простудишься. Черт с ней, с книжкой. Да ты совсем замерзла и вся дрожишь. — Он обнял ее за плечи. — Миленькая моя, видишь луну над трубой? Чудесный вечер. Нет, правда. А я сегодня здорово всех насмешил. Ну и хохотали же они. Началось с того, что кто-то сказал: «Жизнь — это карточная игра…» А я прямо с ходу, даже ни секунды не подумал… — Генри остановился у самой двери и поднял вверх палец. — Я сказал… Тьфу ты… Забыл. Главное, они смеялись, еще как смеялись. Вот лягу и вспомню. У меня всегда так, ты-то уж знаешь.

— Возьму-ка я книжку на кухню и посушу ее там, — сказала Анна, и про себя подумала: «Генри сегодня пил пиво, и завтра у него будет болеть желудок. Не стоит заводить разговор об Элен».

Поужинав, Генри откинулся на спинку кресла и, ковыряя в зубах, похлопал себя по колену.

— Ну? — спросил он, покачивая Анну, сидевшую у него на коленях. — Что это еще за маскарад там на стуле? Что вы с матерью здесь делали?

Анна, изображая полную беззаботность, ответила:

— А, это… Платья для девочек. Сидели выкраивали из остатков к завтрашнему дню.

Бабушка составила вместе тарелку, блюдце и чашку и зажгла свечку.

— Пожалуй, пора спать, — бодро сообщила она.

«Боже мой, глупо-то как, — подумала Анна. — Она уйдет, а Генри опять подумает что-нибудь не то, потому что она всегда уходит, когда предстоят неприятные разговоры».

— Что вы, матушка, еще рано! — игриво отозвался Генри. — Давайте лучше поглядим обновки.

Стараясь улыбаться, старуха подала ему платья. Генри пощупал материю.

— Остатки, говоришь? Ну и ну, Анна. Что-то непохоже на мои воскресные штаны, помню, матушка шила их из одеяла, на котором долго гладила сначала. Сколько ты отдала за ярд?

Анна взяла у него платья и, поигрывая пуговицей на его жилете, нежно сказала:

— Цена тебе ничего не скажет, милый. К тому же мы с матушкой немного поколдовали над платьями, и они обошлись нам дешевле. А взрослым мужчинам не годится забивать себе голову тряпками… Ламли был сегодня?

— Да. Он сказал, что, когда его мальчик был маленьким, у него тоже были кривые ножки, и еще: недавно хозяин магазина получил специальные стульчики нового образца. С их помощью вроде бы можно совсем все исправить. Кстати, ты уже получила от него счет за прошлый месяц?

Анна ждала… она знала, что он спросит об этом. Зевнув, она соскользнула с его колена.

— Фу! — выдохнула она. — Пожалуй, я тоже пойду спать… — Она смотрела на Генри и изо всех сил старалась придать себе беспечный вид. — Счет. Ты что-то сказал о счете, милый? Я дам тебе его завтра утром.

— Нет, Анна, еще минуту. — Генри встал с кресла и подошел к шкафу, где обычно лежали все счета. — Завтра не выйдет, потому что завтра воскресенье, а я хочу покончить с делами до того, как отправлюсь спать. Садись в качалку, что ты стоишь?

Анна тяжело опустилась на сидение. Пока он искал на полке, она не отрывала глаз от его спины и тихонько напевала, стараясь все обдумать. А он нарочно долго возился с бумагами.

«Назло тянет, — подумала Анна. — Мы вполне могли себе это позволить… Иначе зачем бы мне тратиться? Что я, не знаю наши доходы? Или я дура какая-нибудь? Каждый месяц одно и то же, черт бы побрал эти счета!»

Она представила себе кровать наверху, и ей до смерти захотелось улечься в нее, ей даже показалось, что она еще никогда в жизни так не уставала.

— Вот они! — воскликнул Генри и хлопнул пачкой бумаг о стол. — Подвигай кресло… Зеленый кашемир. Семь ярдов по пять шиллингов, итого тридцать пять шиллингов.

Он пересчитал еще раз, потом аккуратно сложил бумаги и наклонился к Анне, обдав ее пивным запахом. Она хорошо знала, что ее ждет, когда он в таком состоянии, и, кивнув, поглядела ему прямо в глаза.

— Ты хочешь сказать, что заплатила за это тридцать пять шиллингов… — свирепея, проговорил Генри. — За наряды для девчонок? Черт возьми! Можно подумать, ты вышла замуж за миллионера. Да на эти деньги ты одела бы свою мать с ног до головы. Стать посмешищем для всего города, подумать только! Ну, на что я теперь куплю мальчику стул, если ты столько транжиришь денег? Разве не ты твердила, что не в силах справиться с Элен, и сама же наряжаешь ее в кашемир за тридцать пять шиллингов…

Генри все кричал и кричал, а Анна думала про себя: «Пожалуй, теперь он успокоится только под утро, когда пиво выветрится…»

Гораздо позднее, когда она, еле волоча ноги, поднималась в спальню, последней ее мыслью было: «Он увидит, какие они ноские, и поймет…»

Прекрасное воскресное утро. Примиренные Генри и Анна сидят в столовой перед выходом в церковь и слушают, как младший Карсфилд ритмично стучит по полочке высокого стула тяжелой ложкой, которую ему дал отец.

— У нашего попрошайки мускулы что надо, — гордо произносит Генри. — Он колотит уже пять минут без остановки, я слежу по часам.

— Чудесно, — говорит Анна, застегивая перчатки. — Ты не думаешь, что он уже достаточно наигрался ложкой? Смотри, милый, как бы он не потащил ее в рот.

— Да нет, я смотрю. — Генри не отходит от сынишки. — Давай, старик, покажи своей матери, как шумят мальчишки.

Анна промолчала. Как бы то ни было, лучше, если он не сразу увидит девочек в новеньких платьицах. К тому же она не знает, достаточно ли крепко вбила им в головы, почему именно сегодня важно быть особенно аккуратными и немедленно, как только они вернуться из церкви — «до обеда», — переодеться. Ее беспокоило волнение Элен, когда ее одевали и прихорашивали. Наконец отворилась дверь, и бабушка ввела в комнату обеих девочек, совершенно готовых к выходу, уже в соломенных шляпках с ленточками-хвостиками.

Анна едва сдержала трепет при виде своих дочек, показавшихся ей почти неземными существами, особенно Роза с молитвенником в белой сумочке с вышитым розовой шерстью крестом. Генри молчал, хотя всю дорогу видел перед собой платьица ценой в тридцать пять шиллингов. Анна мысленно решила, что ему нельзя отказать в великодушии и благородстве. Она гордо шагала рядом с ним, изредка поднимала на него умиленный взгляд. В наглухо застегнутом черном пиджаке, так что из-под подбородка виднелся лишь воротничок рубашки и узел белого шелкового галстука, он был для нее красивее всех мужчин на свете. И девочки достойны его. Когда они вошли в церковь, Анна тайком дотронулась до его руки, как бы говоря ему: «Это для тебя. Только ради тебя я стараюсь, чтобы они были одеты понаряднее. Ты, наверное, не понимаешь, но это только ради тебя». В ту минуту она и сама в это верила.