Затем Мелия запаниковала, посчитав, будто сбила его с толку.

— Но, эээ... конечно, глина это просто метафора. Тьма не перемешивается с себе подобным. Совсем нет. Скорее, Тьма отталкивает себе подобное.

Наверно, правильнее сказать, что когда она соприкасается с более сильным демоном, то лишается сил. И тогда входит в состояние ложной смерти.

Муору отчаянно прокручивал в голове её скудное объяснение, но понять его было не так-то просто.

Что-то такое он точно слышал на уроках первой помощи. Все живые организмы при взгляде через микроскоп состоят из мелких частиц, называемых «клетками». Парень не знал, почему они сохраняют форму вместо того, чтобы развалиться, но он уяснил, что у животных есть «костные клетки» и «тканевые клетки», и эти клетки сплетаются друг с другом, образуя единое существо.

Но эти монстры не следуют тем же правилам, что все прочие живые существа. Их тела состояли из чего-то, что нельзя ни убить, ни разрушить.

— Во мне есть часть от них, — сказала Мелия, прижав руку к груди.

— Как? — спросил Муору. — Ты ведь человек?

Девочка кивнула, низко наклонив голову, и затем, не отрывая взгляда от своих башмаков, продолжила:

— Тьма, похороненная на этом кладбище, не воскресает. Но их тела остаются под землёй... и...

Мелия посмотрела на плотную листву, нависающую над ней.

— Мне сказали, что под этим деревом похоронена сильнейшая из всей Тьмы, нечто такое, что можно назвать их королём. Возникшее из его тела семя пустило корни, которые высасывают его соки и питают растущее дерево. И внутри этого гигантского дерева течёт сила Тьмы, из которой оно и выросло... Само собой, то же самое касается его плодов.

В тот миг, когда он это услышал, Муору вспомнил, как некоторое время назад он видел её у дерева с чем-то съестным.

Глыбой, настолько тёмной, словно она была сосредоточением темноты. Пульсирующий плод, который будто бы обладал своей волей.

Она уверяет, что это смесь растения и монстра?

— Это гигантское дерево несёт лишь фрагмент Тьмы. Так что мы — хранители — поедаем его и крадём их силу. От этого я чувствую себя расхитительницей могил. Даже если другая Тьма коснётся меня или поведёт себя враждебно, в итоге она застынет на месте. Всё благодаря этой силе.

И, отвечая, на твой вопрос... Я человек, но в то же время часть меня не отличается от Тьмы. Так что я не могу уйти от тела, погребённого под этим деревом... или, другими словами, с этого братского кладбища.

И... я не могу умереть.

Серьёзно?

Парень столкнулся с вопросом, засевшим на какое-то время в дальнем уголке его разума.

— Погоди-ка; ты разве не сказала, что так называемая Мария тоже была хранителем могил?

Если «Мария», которую Мелия считала старшей сестрой, была хранителем могил, тогда она тоже крала силу монстров. Если так, то её могила как-то со всем не вяжется. Эпитафию сделали, чтобы оплакать умершего человека, но хранители не должны умирать... Я видел это собственными глазами.

Или она ещё не всё мне рассказала?

Если это правда, тогда Мелия...

Она тоже может умереть?

— Мария... — она выдавила из себя ответ, но таким болезненным, жутким тоном, с которым обычно харкают кровью. — Мария... убила себя.

У готовой разрыдаться Мелии задрожали губы, и девочка спешно продолжила:

— Когда Мария была здесь, я не была хранителем. Из-за ограничения в силе два человека не могут быть хранителями одновременно. Тогда я не знала, почему она убила себя. Но в первую же ночь, как я стала хранителем, Тьма в форме шестилапого тигра охотно полакомилась моей правой рукой...

Девочка пробежала пальцами от локтя до плечевого сустава.

Глядя на её понурое лицо, парень точно мог сказать, что она проигрывает в уме воспоминания о том, как монстр отхватил ей руку. Она переживала заново испытанный страх... и боль.

— Боль... я ненавижу боль, — сказала она.

Муору почувствовал, как рана на его правом бедре запульсировала. Это туда его укусил Дефен, когда он пытался убежать. Без сомнений, та гигантская чёрная собака сдерживала силы. Ведь при всей демоничности её челюстей нога Муору осталась при нём. И по прошествии многих дней он даже смог забыть про оставшийся шрам.

Но потом парень вспомнил, как вслед за укусом тут же пришла слепящая, белая боль. Хотя собака сдерживалась, боль от укуса была почти невыносимой. И если такая простая рана приносила такие страдания...

Что это за тело такое, которое не может умереть?

Совсем недавно он лицезрел нелицеприятное зрелище.

Бесчисленные серпоподобные лапы массивного монстра убивали Мелию снова и снова. Её пронзили. Её раздавили. Её разрубили. Её разорвали. Её сломали... её убили.

Такие ранения должны были быть фатальными. Повезло-не повезло, с ранами такого уровня нет нужды спрашивать о состоянии жертвы. Обладая единственной жизнью, обычный человек не переживёт больше одной фатальной раны.

Но сколько раз за ту ночь тело Мелии познало предсмертную боль?

Определённо, полученные ею раны исчезли, какими бы глубокими они ни получились. Однако воспоминания никуда не девались. Память о боли, память о страхе — её нельзя смягчить, и она накапливалась, подобно осадку.

Словно пытка, которую проводили с очень дурным вкусом.

Кто бы это ни был, рано или поздно он не сможет это терпеть. И если кто-то вынужден вновь и вновь испытывать боль, эквивалентную смертельной, он вне всяких сомнений предпочтёт для себя настоящую смерть.

Хранители могил не могут умереть, сказала Мелия.

Но это была ложь.

Хранители умирали.

Умирали их сердца.

И они предавались Танатосу4.

Мелия в этом плане не отличалась.

— Девушка растворилась в солнечном свете, — грубым, прозаичным тоном сказала девочка. — Когда светлеет небо на востоке, звёзды исчезают. Хотя я хотела остановить её, я не знала, что делать. Ничто, сказанное мной, до неё не доходило, потому я могла лишь смотреть.

Потом Марию поразил первый луч солнца.

Весенний свет должен быть нежным, но для Марии он уподобился кипящему маслу. И пока свет заливал её с ног до головы, она извивалась на земле, как червяк. Казалось, будто сила Тьмы внутри неё разрывала тело на части...

Муору не знал человека, которого описывала Мелия. Потому, закрыв глаза, он вообразил во тьме своих век девочку с красно-коричневыми волосами, пылающими в солнечном свете.

Не было никакой возможности проверить, насколько точно его воображение, однако в одном он точно не ошибся — это произошло именно здесь... на этой могиле... у его ног.

— Девушка, окутанная светом, испытывала жуткие, жуткие мучения. Но при этом она выглядела счастливой. Возможность умереть осчастливила её — вот что я поняла, наблюдая издалека.

Но потом Мария заплакала. Она плакала для меня, девочки, которую она оставила вместо себя. Видишь ли, она знала, что после разрушения её тела следующим хранителем могил стану я.

Девочка слегка потёрла край надгробия, продолжая говорить.

— Потом я похоронила её бездушный труп здесь.

Тишина.

Муору не мог подобрать никаких... никаких... вообще никаких слов. Его чувства сотряслись от услышанного настолько сильно, как никогда прежде за всю его жизнь.

— Прости, Муору, — неожиданно сказала она.

Зачем ей извиняться? Муору замешкался ещё сильнее. Извиняться тут нужно мне... но... но... я...

Девочка смотрела в его направлении, но взглядом она с ним не пересекалась.

— Ты пришёл сюда не по собственному желанию, и потому я не думаю, что тебе надо слушать эти вещи... — сказала девочка, но когда она продолжила, её голос зазвучал гораздо веселее. — С тех пор как я стала хранителем, я была совершенно одна и со мной не происходило ничего хорошего. Я не могла видеть солнце и... меня посещали очень болезненные мысли. Я не могла больше никуда податься и потому решила, что остаётся лишь защищать это кладбище.