Я немного удивлялась, что ни реву и ни дрожу, не испытываю ни малейшего беспокойства, но, если посмотреть на это рационально, у меня для этого нет причин. Да, с машиной что-то не так, и я не знаю, где нахожусь, но здесь наверху нет диких животных, и я не на грани того, чтобы умереть от жажды или голода. Я чувствовала себя даже достаточно сильной, чтобы пойти дальше пешком, вверх по дороге. Так я и сделала, лишь бы уйти подальше от дымящего монстра позади. За следующим поворотом я обнаружила обветшалую вывеску, которую почти невозможно было прочитать, и которая указывала на ещё более узкую гравийную дорожку. Знак, указывающий на деревню? К людям, которые смогут мне помочь - или возможно даже к месту, которое имел ввиду папа? Две хорошие причины пойти в этом направлении.

Уже спустя несколько метров своеобразный лесной мир Калабрии поглотил меня. Деревья не стояли здесь близко друг к другу, для этого было слишком много скал; лишь самые сильные смогли укрепиться в этой бесплодной почве. Узкая тропа вилась наверх, к желтоватой поляне - свежую зелень здесь почти больше невозможно встретить - на которой паслись, выглядящие неухоженными козы. Пастуха нигде не было видно. Возможно это даже дикие козы. Я насладилась их спокойствием и терпким запахом, сделав короткий перерыв, потом пошла дальше.

При почти каждом шаге в траве, рядом с гравийной дорожкой, что-то шуршало; скорее всего змеи или насекомые. Стрекот сверчков звучал менее пиликающе и громко, чем внизу возле моря, но и здесь тоже он сопровождал меня. Между тем он стал для меня музыкой тишины. Уже давно я не воспринимало его как шум.

Когда предполагаемая деревня наконец-то появилась, я, тяжело дыша, остановилась. Как и в большинстве деревень, расположенных на склоне, дома, стояли рядом друг с другом, без какого-либо промежутка между ними. И она была совершенно покинутой. Я заметила это уже при первом взгляде. Здесь никто не жил; это деревня-призрак. Ни один человек не дышал, даже не было собак и кошек, а только пение цикад и шелест ветра в елях, поднимающихся словно пикеты за руинами.

Что заставило людей покинуть свой дом? Что здесь не так? Они эмигрировали, чтобы найти лучшую жизнь? Дома выглядели примитивно, некоторые даже убого и захудало. Но одно это не могло быть причиной. Эта деревня производила на меня такое впечатление, будто внезапно из неё вытянули всю жизнь. Теперь она оказывала этому противодействие. Ничего не двигалось, никаких голосов не звучало, в узких переулках не раздавалось никаких шагов, но души людей всё ещё цеплялись за развалившиеся стены и отказывались уходить. Боящиеся, беспокойные души.

Кто захотел их изгнать?

Ветер продувал через щели и трещины в доме рядом, в умножающимся, пустом пении, из-за которого у меня по рукам прошла дрожь, и в тоже время, это пение сделало меня сонной. Были ли это Мары, что уничтожили деревню? Чтобы потом самим занять её? Они напали на неё как саранча, ночью, когда все спали, а люди потом убежали, не понимая почему?

Слегка крадущимся шагом я шла по бывшей главной улице в сторону деревенской церкви. Справа от меня появилась старая мясная лавка, «Macelleria» стояло потускневшими голубыми буквами на осыпающейся стене. Окна большинства домов были заколочены, не деревом, а металлическими пластинами. Попытка защититься от ночных незваных гостей? Ни одного Мара не удержат металлическая пластина, но люди должно быть чего-то боялись.

Перед церковью я остановилась, чтобы перевести дух, потому что воздух казался несвежим и плохо насыщенный кислородом, хотя здесь в горах, было намного прохладнее, чем внизу на нашей улице. Море я уже давно не видела. Никакой больше точки опоры. Только эта деревня и церковь, которая просила о том, чтобы я вошла в неё. Её сгнившие органные трубы тихо пожаловались, когда ветер задул в дыры на крыше и заставил траву рядом с моими ногами затрещать. Ветер или змеи.

Я не боялась ни того, ни другого и зашагала к двери. Она была очень тяжёлой, также обита железом и толщиной в руку. Мне пришлось навалиться на неё всем весом, чтобы открыть. Внутри на каменном полу полосами лежала пыль. Скамейки перевёрнуты, и частично даже сломаны, как будто в церковь вломилась армия, чтобы забрать также и тех, кто искал защиты у Бога.

Снова зазвучал орган, в этот раз почти что мелодичный аккорд, печальный, но также немного тоскующий. Я подняла на него взгляд. Галерея была целой, хотя ступени уже рассыпались. Глубокие трещины тянулись по стенам всего здания, но я лёгкая, что с ней станет? Я даже не держалась, когда взбиралась наверх, в то время, как ступени подо мной угрожающе скрипели, а камешки, тонкой лавиной, сыпались на пол церкви.

Клавиатура органа казалось была ещё целой, педали тоже выглядели неповреждёнными. Только трубки отделились от стены, торчали во все стороны в воздухе. Они напоминали мне терновый венец. С благоговением я положила руку на клавиши. Играл ли здесь кто-то, когда это случилось? Я не смогла по-другому, просто должна была нажать на них, проиграть лишь один аккорд, чтобы эти стены сумели найти новую жизнь, и чтобы привлечь сюда все души, пусть покажутся мне и наконец расскажут, что тут случилось ... Как будто кем-то управляемая, я растопыренными пальцами ударила по клавишам. Трубы органа тут же начали кричать, глубоко и пронзительно, в одно и тоже время, и пол подо мной провалился. Заскрипев, дерево раскололось, валуны с грохотом упали на пол, пыль везде, в моих волосах, глазах и во рту. Я дико размахивала руками, ища опоры, и хватала лишь воздух, но потом, при падении, мне удалось ухватиться за балку, к сожалению, лишь одной рукой, другая была мне нужна, чтобы сбалансировать равновесие, в то время как я висела на высоте нескольких метров над каменным полом церкви. Я попыталась поднять вверх и левую, чтобы ухватиться обоими руками за балку, но, когда задвигалась, она угрожающе заскрипела, как будто в следующую секунду оторвётся и утащит меня за собой в глубины. Вообще, как долго я смогу ещё держаться одной рукой за гнилой кусок дерева, которое медленно раскачивался туда-сюда?

В фильмах героям удавалось делать это невероятно долго, содрогалась ли земля или нападал тираннозавр, при этом они могли ещё и двигаться, вести дискуссии, иногда даже целоваться или признаваться в любви. Но моя сила начала иссякать уже спустя несколько секунд. Мои потные пальцы соскальзывали миллиметр за миллиметром с ломкого дерева. Сейчас я рухну вниз ...

Я запрокинула голову и посмотрела наверх, может быть там есть что-то, что даст мне больше стабильности, чем эта дерьмовая, разъеденная червями балка в моей правой руке, но солнце, светящие в дыру на крыше, так внезапно ослепило меня, что я вздрогнула. Мои пальцы раскрылись. Я сорвалась.

Я упала и к моему огромному удивлению приземлилась мягко и безопасно. Вполне приятная смерть. Значит это происходит так быстро? Ты вовсе не видишь, как перед внутренним взором пробегает вся твоя жизнь?

Никакого яркого света? Что ж, яркий свет я только что видела, собственно говоря именно он меня и убил, но это ...

- Опля. - Я ничего не имела бы против, если бы он ещё немного подержал меня, но он осторожно посадил меня на пол, и сразу же убрал руки. Образцовый джентльмен. - Что это за выходка?

- Боюсь довольно глупая, - пробормотала я смущённо и ахнула, когда распрямила пальцы. Длинная заноза вонзилась в подушечку моего большого пальца. Целенаправленным рывком я удалила её. Кровь почти не пошла.

Я не могла скрыть радость от того, что вновь увидела Анжело; мой рот самостоятельно изогнулся в восхищённом смехе. В то же время я всё ещё чувствовала страх, и внезапная спасательная операция Анжело была для меня уж очень судьбоносной, чтобы не насторожиться.

- Спасибо, - всё-таки воспитанно произнесла я.

Анжело ухмыляясь, покачал головой, а потом, почти с таким же жестом, как это сделал Гриша, когда один единственный раз заметил меня, склонил её в бок. Всё же Гриша в этот момент был намного дальше, чем во все прошедшие годы. Освобождающее чувство.