- А я хочу оставить двадцатилетний возраст позади. Это разница между нами, и она всегда останется. Я хочу стать морщинистым и седым, услышать, как хрустят мои кости. Я хочу прикасаться к тебе, когда с тобой сплю. Пусть даже иногда у меня и не встанет. Я хочу постареть. Чтобы у меня была возможность отдохнуть. И умереть.

- Значит ты всё ещё хочешь этого. - Горькая складка возле рта, которую я снова почувствовала при его окончательных словах, теперь всегда будет сопровождать меня. Это лето оставило на мене свой след.

- Да. Но я больше не буду просить тебя об этом. Это я тебе обещаю. - Колин взял мою правую руку и поцеловал ладонь, нежное, но также вежливо-дистанцированное скрепление печатью, но я не почувствовала облегчения.

- Разве вообще нет хороших сторон бессмертия? - В описаниях Анжело оно всегда было представлено мне как главный приз.

- Нет, конечно есть. Я видел помёт лошадей во всех агрегатных состояниях. Это заменяет любое образование по физике, - с сарказмом ответил Колин. Я не приняла во внимание его подшучивание.

- Это было прекрасно, ожидать будущее и больше не испытывать страха. Это было так успокаивающе. - Ещё сейчас я чувствовала это тепло, мягкую безмятежность, которая сопровождала предвкушение. - Никакого страха, ни перед болезнью, ни перед смертью.

- Но именно это и есть то, что делает тебя человеком. У тебя есть что потерять. Если нечего терять, и всё может длиться вечность, любое чувство излишне.

- Значит люди лучшие существа? - спросила я, уставившись на чёрный, кожаный браслет Колина. - Не забудь о том, что они тебе причинили.

- Никогда не забуду и да, это были люди. Но меня утешает то, что могу сказать себе: даже самый плохой, подлый человек когда-нибудь умрёт, в то время, как мне подобные, с каждым последующим годом, могут расширять радиус своей жадности, - ответил Колин. - Смерть — это то, что разделяет нас с людьми. Это милость.

- Я не знаю, что будет дальше ... - Мой голос был ещё только шёпотом. - Какую жизнь мне вести? Как она будет выглядеть? Какой иметь смысл? Я ведь не могу поехать домой и сделать вид, будто всё в порядке ... пойти учиться, выйти замуж и родить детей ...

- Это то, с чем тебе придётся теперь смириться. С твоей жизнью. А я должен буду смириться с моим бессмертием. Как я уже один раз говорил, Лесси ... - Колин задумчиво провёл по моим бровям, потом его пальцы продолжили путешествие к моим скулам. - Красивый конец для любовного романа у нас уже был. А это конец, который диктует реальность. Поэтому авторы начинают выдумывать вещи. Поэтому и существует безвкусица.

- У нас что, вообще нет шанса? Шанс должен быть. Я ведь тебя люблю.

- Да? любишь? Всё ещё любишь? И ты говоришь, что это я из нас двоих болван? Моё сердечко, ведь всё осталось как прежде, было лишь прервано очень непривлекательным, промежуточным эпизодом. Но больше ничего не изменилось. Я стар и хочу умереть, ты молода и хочешь жить.

- Но я больше не чувствую себя молодой.

Я опустила голову на плечо Колина. То, что я теперь начала понимать, было моим личным кошмаром. Он преследовал меня с моей юности. Теперь я его знала и весь его ужас. Это было моё потерянное лето. Колин отреагировал на меня как всегда, притянул к себе, пока я не услышала возбуждённый и голодный рокот. Возможно и он ещё любит меня, но наше будущее будет состоять из коротких, организованных встреч, всегда подгоняемых его голодом и омрачённых уверенностью в том, что я постарею, а он останется молодым. Будет так, как он предсказал в первые дни нашей одиссеи в Италии: я стану не уверенной в себе, наши не многие друзья отгородятся от нас, я начну упрекать его, мы будем ссориться, и возможно даже ненавидеть друг друга ...

Через несколько дней Джианна и Пауль поедут домой. Мама уезжала уже завтра. Тильманн будет ещё какое-то время здесь, пока не справиться со своей зависимостью. Я не могу остаться одна в Пиано делл Ерба. Что мне здесь делать? В какой-то момент и в Калабрии тоже наступит зима. И всё-таки, я хотела насладиться оставшимися летними деньками - даже если просто буду сидеть возле воды и вспоминать те немногие прекрасные моменты, которые мы разделили с Колин на этом месте.

- Сделай мне одолжение, Лесси. Прошлым летом ты попросила меня о нём. Теперь прошу я.

- Да? - Я прижала мои губы к его холодной шее.

- Не уходи, не попрощавшись. Потому что я с этим не справлюсь.

Ещё раз я встала и огляделась, чтобы убедиться в том, что я на пляже одна. Садящееся солнце светило, грея мой затылок и волосы, которые прилипли к шее, мокрые после купания. Купальник оно уже высушило. Во мне разлилось то приятное успокоение после плаванья, которое уже всегда было мне по нраву. Больше всего мне нравилось приятная усталость, когда вылезаешь из воды.

Правой рукой я залезла в мою пляжную сумку, чтобы вытащить оба письма. Одно придало мне мужество прочитать другое, хотя оба ничего общего друг с другом не имели. Письмо папы лежало уже почти что четырнадцать дней запечатанным в ящике моей прикроватной тумбочки. Но второе, образцово адресованное, на почтовой марке штамп, прибыло по почте только сегодня, незаметно спрятанное в большом конверте, который в Калабрию прислал нам экспрессом господин Шютц. Мама попросила его о том, чтобы он позаботился о доме и опустошал почтовый ящик, после того, как оба так внезапно уехали. Руфус тоже отчаянно нуждался во внимании. На наших дряхлых соседей мама больше не хотела полагаться, а Джианна тем более.

Каким-то образом во мне укрепилась идея, что я смогу вынести папино письмо, если прочитаю другое. Ещё один раз я поднесла его к глазам, чтобы изучить отправителя. Нет, мне это не приснилось, хотя я уже часто переживала эту ситуацию в моих снах и разочарованно просыпалась, потому что не успела разобрать его строчки, или перед глазами образовывались полосы и буквы расплывались. Отправитель: Гриша Шёнефельд. Фрибург, Швейцария. Снова я улыбнулась, потому что в разговоре с Тильманном именно это и предположила. Что он живёт в Швейцарии. Это подходило к нему.

Моё сердце безрассудно подпрыгнуло, когда я большим пальцем открыла конверт и развернула простой листок в клеточку, вырванный лист из тетрадки. Сразу же мои глаза впились в неровный, нечистый, мужской почерк.

Привет Елизавета,

у меня нет не малейшего понятия, как начать это письмо. На самом деле я сначала даже не хотел отвечать, потому что считал твои электронные сообщения довольно странными. Даже немного жуткими. Но с другой стороны я гордился тем, что кто-то обо мне заботится. (Обо мне почти никогда никто не заботится.) Сейчас как раз выпал один из семинаров, и я сижу в кафетерии и ... Ну, как это бывает.

Внезапно у меня появилось такое чувство, что мне всё-таки нужно ответить. Поэтому, вот что я хочу тебе сказать: тебе не нужно беспокоиться. У меня всё хорошо. Ах, что значит всё хорошо ... Когда я вернулся с отпуска на Санторини, сначала всё пошло коту под хвост, что только могло. Моя девушка ещё только капризничала, а после нескольких дней ссор бросила меня, потому что думала, что я стал другим. Чары пропали. Больше нет страсти. Но останемся лучшими друзьями. (??)

Потом я потерял работу бармена, потому что мой босс пожаловался, что ко мне больше не подсаживается так много девушек, как в начале и что я не сосредоточен, постоянно грежу. Я думаю он просто хотел избавиться от меня, хотя это правда, подходило меньше девушек. Я, после того, как он меня уволил, смотрел на себя в зеркало часами, высматривая, изменилось ли во мне что-то, но я ничего не нахожу, даже прыщика. Я выгляжу, как всегда.

Плюс ещё проблемы с родителями, которые внезапно больше не хотят оплачивать мне учёбу ... Видимо один из этих типичных уроков родителей. Во всяком случае я больше не смог обвести их вокруг пальца, как раньше, сказали они. Никакого больше шантажа, благодаря твоим шоколадным глазам.