Я послушно кивнула.

Время до вечера тянулось в два раза дольше, чем обычно. Во время сиесты я не находила покоя и ворочались туда-сюда. Я не знала, что больше вводило меня в радостное возбуждение - мысль о том, что я иду на свидание с Колином, как и должна делать настоящая парочка или представление о том, что снова увижу Анжело и наконец-то выясню что-то о местонахождение отца. Что бы это не было, об этом я не хотела сейчас фантазировать. Но я чувствовала себя ближе к нему, чем на протяжение всех этих месяцев. Да, я чувствовала оптимизм, стакан был, в виде исключения, наполовину полным, а не наполовину пустым, для меня совершенно незнакомая перспектива. Но благодарность за то, что я выжила, всё ещё наполняла меня позитивной энергией, даже если ночной разговор снедал изнутри. Но он дал мне время, так же, как вчера другие. Это даже в его интересах, чтобы я не слишком торопилась.

После сиесты я несколько раз далеко заплывала, как всегда единственный человек, плавающий за пределами береговой зоны, потому что я всегда подкарауливала благоприятную возможность, окунуться без других в глубины. Только так я могла спокойно наблюдать за медузами или полежать на воде, руки и ноги в прохладе, лицо в тепле, яркий свет на моих закрытых веках. Это подпитывало меня.

Когда наконец пришёл тот момент, когда Колин и я, после молчаливой поездки, зашли в пиано-бар - немного позже, чем вчера вечером, но как обычная пара, а именно держась за руки - я почувствовала себя, как будто пришла домой. Колин был сыт, а я голодная, потому что от волнения не могла ничего съесть. Мне нравилось это место, оно понравилось мне даже ещё больше, чем вчера. Почти все столики были заняты, царила всеобщая суматоха, возможно приехала группа туристов, я слышала английское кудахтанье и громкий смех, у кого вообще может быть здесь плохое настроение?

Мой желудок подпрыгнул, когда я обнаружила Анжело. Он сидел спиной к нам за пианино, на коленях стопка листов с нотами, которые он пролистывал. Его левое колено покачивалось в такт с музыкой, гремящей из динамиков. Снова что-то скучное на итальянском, что я даже смогу выдержать в этой расслабляющей обстановки вокруг.

В этот раз Колин и я не смогли уединится в укромном уголке, потому что свободными были всего лишь несколько столиков. Нам ничего другого не осталось, как осесть посреди бара, у всех на виду, и, к сожалению, без прямого взгляда на Анжело. Поднятая вверх крышка пианино скрывала его.

Я села в своё плетёное кресло, но Колин остался стоять и блуждал по бару глазами, как будто что-то почувствовал или услышал. Не то, чтобы что-то унюхал, а скорее замешательство, очень похожее на человеческое, что в свою очередь сбило с толку меня.

- Что такое? - приглушённо спросила я. - Ещё один Мар?

Он сел рядом и покачал головой.

- Нет. Это скорее ... - Снова он прислушался. Я встревожено огляделась. В паре метрах от нас встали две женщины и смотрели в нашу сторону. Нет, они не только смотрели в нашу сторону - они глазели на нас. Неужели это уже началось? Как бы я не любила одиночество и как бы ненавидела толпы, в этот вечер они должны остаться, пожалуйста. Никаких новых бегств из-за нас. Колин был сыт, даже Джианна, чуть ранее, осмелилась подойти ближе, чем обычно. Нет причин убегать от него. Но обе женщины не удрали, они даже подошли ближе, перешёптываясь и жестикулируя, одна из них успокаивающе, другая заметно взволнованно.

- Oh my god [9]..., - пробормотал Колин, его взгляд, не менее ошеломлённый, чем выражение лица одной из женщин; я предположила, что ей около сорока пяти, возможно даже ещё старше, в общем - скорее незаметная. Чёрные, короткие волосы с проседью, фигура немного располневшая, выделяющиеся, тёмные глаза. Что меня в этой ситуации больше всего поразило, так это то, что Колин заговорил на английском. То, что он говорит по-гэльски, да, это я знала, а также его постоянное подтрунивание с Джианной на итальянском. Но я ещё никогда не слышала, чтобы он говорил по-английски. Должно быть это было как-то связано с этой женщиной, которая подошла ещё ближе, без своей подруги, нерешительными, маленьким шагами, её тёмный взгляд направлен на затылок Колина. Ещё раз Колин пробормотал что-то на английском. Это прозвучало почти что отчаянно.

Я больше ничего не понимала. Уверена я была только в одном: эта женщина не Мар. Она была совершенно обычной женщиной, у которой вот-вот наступит климакс. В ней не было ничего мистического. Наверняка она была милым и патентным человеком, но ничего такого, что могло бы заставить молиться на английском. Теперь она остановилась возле нашего столика и осторожно прикоснулась к плечу Колина. В то время, как он поворачивался к ней, его лицо приняло ни к чему не обязывающую вежливость.

- Извините пожалуйста, - заговорила с ним женщина на культурном английском, который я поняла без труда. - Я хотела только ... - Она замолчала. - Oh my god, - прошептала теперь и она тоже.

Из-за нетерпения я начала злиться. Скажет ли мне наконец кто-нибудь, что здесь происходит? Да, Колин выглядит по-другому, чем большинство людей, но разве это причина, чтобы так на него уставиться, да ещё заговорить? У людей что, вообще нет никаких манер? И почему это так сильно затронуло его? Он не должен выходить из себя, ему ведь это знакомо.

Я хотела уже разнести женщину в пух и прах и послать назад на своё место, но, когда посмотрела в её распахнутые глаза, воспоминания вернулись, как боги мести. Эти глаза были мне знакомы ... Они были мне знакомы! И не только глаза, но также её мягкие губы, тогда ещё девические и полные, теперь окружённые маленькими морщинками и немного тоньше, но это были те губы, которые я хотела поцеловать, когда скользнула в воспоминания Колина на дискотеке в стиле восьмидесятых. Это была она. Она была тем молодым панком, в которую влюбился Колин, в Лондоне, в восьмидесятых, когда ещё играл на ударниках и жил в шахтах метро. Уличный подросток, которому дух времени создал своего рода средство к существованию. Он был на грани того, чтобы стать счастливым, потому что имел друзей, друзей и эту девушку, а Тесса опять всё ему разрушила.

Теперь она встретила его вновь, в другом месте, в другое время, а его лицо совсем не изменилось. Лишь волосы и вещи были подогнаны под современный стиль, во всяком случае частично. Что же она подумала?

- Да, пожалуйста? - ответил Колин с дружелюбной дистанцией, но она была не в состояние сформулировать полное предложение. Она заикалась.

- Вы ... Вы напоминаете мне ... Вы ... это невероятно! - Мне было её жаль, но её не имеющее конца замешательство также выбило меня из колеи. Должно быть это была большая любовь, если она вела себя так. - Извините пожалуйста, но ... но мне просто нужно это спросить. Вы случайно не связаны родственными узами с Иеремией Лафайетом?

Иеремия Лафайет, подумала я кисло. Как креативно! Зависть и ревность разъели моё горло, потому что это имя было зарезервировано для неё, а не для меня.

Колин опустил веки, когда ответил.

- Это мой отец. Вы его знали?

- Да! Да, я его знала, даже очень хорошо ...

«Не так хорошо, как я, барышня!», хотелось мне больше всего крикнуть, но я заставила себя обязывающе улыбнуться.

- Прекрасно, тогда дело прояснилось, - сказала я и повернулась к Колину, чтобы показать женщине, что она может удалиться, но Колин не подыграл. Для него было не так просто подыграть, потому что её чёрные, мягкие глаза всё ещё бродили по его лицу и не могли оторваться. Её губы неконтролируемо дёргались, то улыбаясь, то выражая замешательство и от меня не ускользнула печаль, которая исходила от неё в этот момент. Я сама её чувствовала, как будто она возникла во мне самой. От Колина она тоже не ускользнула.

- Он ещё жив? - спросила женщина. Её пальцы беспрестанно дрожали.

- К сожалению, нет. Мой отец умер несколько лет назад.

- Ладно. Ладно ... - Женщина закрыла лицо руками, тщетная попытка обуздать эмоции. Она надеялась, что он ещё жив! (Что на самом деле так и есть, сейчас и на всю вечность.) На ней одето обручальное кольцо. Вероятно, у неё есть трое милых детишек, а она чуть не свалилась здесь, потому что узнала, что её юношеская любовь умерла. Я посчитала это невыносимым.