- Почему ты позвал меня к себе именно сейчас? Я вообще здесь в безопасности?

- Здесь так же безопасно, как в утробе матери. Это мой остров, ревир, который принадлежит только мне. Никто не осмелится здесь охотиться. И всё-таки другой Мар поручил мне позвать тебя. Молодой, гордый мужчина, необыкновенно бесстрашный и с таким же стремлением умереть попросил меня об этом, потому что его собственные силы истощены. Мы только что говорили о нём ...

- Колин, - всхлипнула я. Морфий был тем Маром, у которого он похитил формулу, и, хотя он не мог знать, как тот к нему отнесётся, а Морфий во время первой попытке чуть не размозжил ему череп, он вновь пошёл к нему, на его территорию, чтобы попросить о помощи. Он поступил не бесстрашно, а словно ему ампутировали мозги. - Как он только мог так поступить? Он мог бы погибнуть.

- Видимо надежда окрылила его. - Глаза Морфия ослепительно переливались светом. - Он был у меня не в первый раз. Он пришёл вскоре после неудавшейся Тессиной метаморфозы, находясь в бегах, и у него было множество вопросов. Когда я не захотел дать ему всех ответов, он стал искать другие пути. Вы не сильно друг от друга отличаетесь, ты и он.

Он замолчал, потому что я начала плакать. Мои рыдания отдавались эхом в маленькой, каменной пещере, как сетования умирающей птицы, в то время, как я пыталась себе представить, как Колин сидит рядом с Морфием и засыпает его вопросами. Он был здесь, в этом маленьком помещении. Его кровь смочила эти скалы. Мои слёзы падали на каменный пол и оставляли тонкие, тёплые следы. Слёзы, которые он собирал с моих щёк своим языком, прежде чем они стали проливаться только из-за него, и я его предала.

Как только я немного успокоилась, Морфий продолжил.

- Я ответил на его вопросы, как мог. Но то, что я несу в себе - это древние знания, для которых нет доказательств. Мифы, легенды, истории о богах. Не больше и не меньше. Но с тех пор, как он вернулся и обокрал меня, я знаю, что Колином движет то же желание, что и мной. Он хочет умереть. Никто не должен упрекать его в этом, потому что это единственно-человеческое, что когда-либо может с ним случиться. Как же мне его осуждать, когда мы разделяем одно желание? Наша жизнь и наша смерть лежит в твоих руках, моё дитя.

- Но я ведь тоже уже больше не помню формулу ... - Тыльной стороной ладони я вытерла слёзы со щёк. - Я не помню, правда. Она пропала навсегда.

- Потому что ты смогла вытеснять её из памяти. Это то, что я тебе позволил сделать. Я позволил тебе вытеснить всё, что причинит слишком сильную боль и слишком сильно обременит. Очень важно поддерживать это состояние, чтобы ты могла действовать. Но ты снова вспомнишь формулу.

На данный момент мне не очень-то хотелось вспоминать. Было достаточно моего гнева и ненависти к себе, и страха перед тем, что случится. Потому что случиться что-то обязательно должно. Мир не может оставаться таким. Со слепым отчаянием утопающей, я ухватилась за последние, оставшиеся вопросы, как будто таким образом смогу предотвратить катастрофу.

- А Гриша? Откуда ты знал, что он во всё замешан?

Морфий отпустил мою правую руку и нежно прикоснулся к волосам.

- Я охочусь теперь очень редко, живу в аскетизме. Но когда охочусь, похищаю у людей, которые приезжают сюда, чтобы сбежать от своей жизни. Они находят на этом острове достаточно прекрасного, чтобы впоследствии утешиться. Когда он говорил это, его слова звучали по-другому, чем у Анжело. Они звучали искренне и были полны сожаления. Он сожалел о том, что ему приходится охотиться. Как и Колин. - Гриша снова и снова приезжает сюда. Он влюбился в этот остров. Он стал исцелением его души. И каждый раз привозит с собой письмо, двенадцать страниц с пятнами от слёз, написанное тёмно-синими чернилами, помятое и множество раз перечитанное. Он не понимает плотно исписанные строчки, но читает их снова и снова, не осознавая почему. Ему не удаётся выбросить письмо в море, как он уже часто собирался сделать.

- Моё письмо. Это моё письмо! - Я рассмеялась со слезами на глазах. Гриша носил с собой моё письмо ... Я не посчитала, что это моя заслуга; то, что нас, без нашего ведома, приклеили друг к другу, было только наследством от Анжело. Но мысль о том, что он носит с собой моё письмо, сделала то, что никогда бы не удалось психической драме Анжело - она успокоила мою душу, которая всегда тревожилась, когда я думала о Грише. - И ты понял, что оно моё?

- Не сразу. - Морфий пристально на меня посмотрел. - В одном из его последних снов я увидел девушку, которая была очень сильно похожа на твоего отца. Тебя. Это было одно из тех сновидений, которые люди не помнят, потому что не просыпаются, когда оно сниться. Всегда, когда ему снятся сновидения о тебе, его сон становится глубоким и крепким. Он не знает, что ты ему снишься, это я смог почувствовать, и ещё меньше понимает, почему ты на двенадцати длинных страницах рассказала ему о своих стремлениях и чувствах. И всё же ему не удаётся уничтожить письмо. Это насторожило меня и пробудило подозрение, что в этом деле замешаны силы, превосходящие человеческие. Силы, присущие только Мару. Что ж, то, что уже всегда было моей погибелью и самой большой ценностью - это любопытство. Я, позволив ему спать дальше, украл и прочитал письмо. Как и любая аккуратная девочка ты написала своё имя на конверте.

- Не потому что я аккуратная, а потому что хотела, чтобы он навестил меня или позвонил, - призналась я подавленно.

- Ты написала Елизавета Фюрхтеготт-Штурм.

- Хм, - сказала я смущённо. Да, так я и написала, в надежде, что двойное имя произведёт на него впечатление и пробудит любопытство. Фюрхтеготт-Штурм в конце концов звучало авторитетно и важно. Но именно это и стало моей удачей - моя подростковая попытка привлечь его внимание. Только поэтому Морфий смог догадаться, что случилось, а я смогла наконец освободиться от моего проклятия под именем Гриша.

Я глубоко вздохнула и выпрямилась. Оказывается, всё по-другому, чем я думала, но это всё объясняет. И я не виновата; во многих других вещах я провинилась, но не в этом пункте. Морфий отпустил мои руки.

- Тогда скажи мне ещё одно. Как, ради всего святого, ты говоришь по телефону? Я в этой чёртовой, рыбацкой пещере ещё не видела стационарной, телефонной розетки.

Морфий расхохотался, почти как женщина, и ударил себе по ляжке, настолько обычный жест, что я присоединилась к его смеху.

- Разговор по телефону - это отвратительное изобретение. Я его ненавижу. Твой отец научил меня. Он терпеливый человек, но боюсь, во время его уроков, я довёл его до крайности.

- Он был терпеливым человеком, - поправила я. Мой смех затих. Морфий провёл рукой по моей щеке. Было такое ощущение, словно это папа. Именно так папа всегда прикасался ко мне, когда я грустила.

- Он есть. Кто чувствует, никогда не исчезает. Он есть. Всегда, когда ты будешь думать, что не можешь без него жить, что не справляешься, возвращайся в мою пещеру и я снова докажу тебе это.

- Хорошо, - задыхаясь пробормотала я. - И ты это можешь?

- Могу. Он попросил меня похитить её у него и сохранить. Для его детей. Чтобы я мог позволить им почувствовать, как только это будет необходимо.

- Её?

- Его любовь. У него её было много. Очень много.

Я не сопротивлялась, когда он обнял меня. Положила голову на его плечо, так что почувствовала его круглые, мягкие груди возле моей. Это мне не помешало, даже не смутило. У Морфия больше не было сексуальности. Как однажды сказал Колин? С годами она теряет большую часть своего очарования. А у Морфия это были тысячелетия.

- Что же мне теперь делать? - спросила я. - Что я могу?

Я оставила после себя одни развалины и меня застрелит собственное оружие, как только я вступлю на них. Анжело не примет моё решение. Ему даже нельзя о нём узнать.

Морфий немного отодвинул меня, чтобы развязать ленту, сдерживающую мои волосы и вновь заплести их твёрдыми, уверенными движениями. Потом повернул к себе, так чтобы я могла смотреть ему в глаза.