Я чувствовала себя так, будто меня переехала машина, когда размышляла над его словами. Интервалы становятся короче, сказал Колин. А голод всё более экстремальным. Это бесконечная спираль, чья окружность всё больше сужается. Он не снабжал себя тем, что ему на самом деле требовалось. Как же тогда всё может хорошо закончится?

И правда то, на что намекнул Анжело: после того, как Колин забрал у меня воспоминание, он в течение многих недель был больше похож на человека, чем всё время до этого. Он даже продолжал ещё питаться им, когда я приехала к нему на Тришен, и намеренно не отдал, потому что хотел выглядеть для меня не таким демоническим, как обычно. Все эти ужасные вещи между ним и мной возможно никогда не случились бы, если бы он лишь только один раз похитил у другого человека, не у меня, а у незнакомца. Как я могла быть такой легкомысленной и предложить ему моё воспоминание?

А потом схватка с Францёзом: смог бы он сделать всё по-другому, если бы до этого надлежащим образом подкрепился, вместо того, чтобы нападать на животных в зоопарке? Что значили мечты и сны других людей, если бы они позволили ему двигаться вперёд более целенаправленно и пощадить меня?

- Эй, посмотри на меня ... Где витают твои мысли?

- Не в особенно красивых местах, - ответила я хрипло и невольно провела пальцами по зажившему животу. Это не Тесса разжигала голод Колина. Тесса мертва. Это он сам. Потому что отказывался признать то, кем был, и должен был быть. Вот что стояло между нами и впивалось в мои губы словно шип, когда я его целовала. Любая нежность была на вкус горькой и приносила боль. Никакой близости без фатальных последствий.

Что ему на самом деле важнее? Моё здоровье или здоровье других людей, с которыми он не имеет ничего общего?

- Я не могу читать в твоих глазах ... они такие красивые, но также далёкие ...

Мне приснились эти слова или они действительно вышли из уст Анжело? Если да, то должно быть он сказал их по ошибки. Мои глаза? Красивые? Такого мне ещё никто никогда не говорил. В этом случае люди предпочитали другие формулировки. Энди, например. В первые недели он не уставал подчёркивать, какие же мои глаза таинственные. Когда же опьянение от гормонов прошло, они внезапно стали мрачными. Не нужно постоянно смотреть на него так сердито. А Джианна сказала, что иногда я смотрю словно сумасшедшая. Большое спасибо.

Руки Анжело лежали на клавишах, как будто он хотел в любой момент начать играть, но не начинал.

- Я прямо сейчас кое о чём подумал ..., - пробормотал он. - Тебе знаком Ноктюрн 20 Шопена?

- Я не слушаю много классической музыки, - откровенно призналась я. - Чаще всего она наводит на меня скуку.

- Такое случается, если прослушиваешь её слишком быстро. И именно в этом и заключается вся суть: все эти десятилетия я снова и снова отрабатывал и оттачивал эту мелодию, находясь, каждый раз в другой фазе, в другом умонастроение и зрелости. Постепенно она росла, показывая мне новые грани и характер. Она ожила, снова и снова распускает новые цветы ... и всё-таки остаётся знакомой.

- Тогда сыграй её мне.

Анжело убрал руки с клавиш.

- Я - нет, лучше не надо.

- Почему? Не ломайся, ты играешь в Пиано-баре перед бесчисленным количеством слушателей, значит можешь запросто это сделать.

- Да, но это совсем другое, играть перед множеством незнакомцев или перед ставшем тебе дорогим человеком.

- Анжело ... - Я предостерегающе ему ухмыльнулась. - Ты ведь не хочешь заставить меня поверить в то, что ты, в своём храме муз, ещё никогда не играл для женщины на пианино. Ведь для этого она здесь и стоит, не так ли?

В ответ он дружелюбно мне улыбнулся.

- Нет, она стоит здесь для меня, и да, я уже играл на ней другим женщинам. Но не этот Ноктюрн. Пока что он принадлежал только мне.

- Ещё одна причина наконец разделить его с кем-то.

Возможно по моему лицу сложно читать, о чём я думаю, а взгляд устремлен в себя, но и он, в ситуациях как эта, ничем не отличался от меня - и меня это не тревожило. Наоборот, удовлетворяло - смотреть на его чувства, не обременяя себя тем, что они могут означать или на что указывать. Я хотела, чтобы он оставался тайной.

Я отвернулась и сделала вид, что брожу по саду, который нашёптывал мне со всех сторон и уголков. Этот непрекращающийся, нежный стрекот и шёпот. А потом Анжело всё-таки осмелился заиграть, и первые мягкие такты поплыли по воздуху. Они так глубоко тронули моё сердце, что я могла вынести музыку только когда двигалась. Сладостно-горькая боль, которой мне было легче позволить приблизиться ко мне и поприветствовать, чем все самобичевания годами ранее. Я поняла, что имел ввиду Анжело, когда сказал, что ему потребовалось время, чтобы соответствовать ей. Мелодии тоже требовалось время и пространство, чтобы она могла свободно распространиться; было бы кощунством, запереть её в закрытый концертный зал и отобрать свободу у её ясных и всё же таких замысловатых линий. Ей нужно дать возможность блуждать, как мне, в то время как я слушала её, принимая тот факт, что лик Анжело оставался вдали, спрятанный от меня, веки опущены, рот молчаливый, руки при себе.

- А теперь я вышвырну тебя прочь, сладенькая, - сказал он, когда мы вновь встретились возле изъеденного херувима, спустя долгое время после того, как он закончил играть мелодию. Когда-то нужно было и ему идти охотиться.

- Я не сладенькая.

- В этом ты скорее всего права. Мне жаль, я не могу привыкнуть к «Эли» и к твоим другим именам тоже. Они для тебя слишком уж девические. Ты уже не девочка.

- Но я так же и не сладенькая, - настаивала я, хотя уже сейчас сожалела о том, что запретила ему называть меня этим ласкательным именем. Обычно я категорично отвергала его, но, когда он говорил его, это вызывало едва заметную дрожь между плеч.

- Как же мне тебя называть? - размышлял Анжело вполголоса и разглядывал меня - сдержанная ласка моей фигуры, чья неровная и порванная тень, лежала на каменном ангеле и затемняла его волосы. Мы умираем через несколько лет, наши имена часто не верны и чаще всего быстро забываются. Вечность же слишком длинная для неправильного имени. Он своё уже нашёл. А что с моим?

- Спокойной ночи, Бетти Блу.

Бетти Блу ... Бетти ... Я развернулась и вышла через открытые ворота, потом побежала, прежде чем снова замедлить шаги, когда добралась до Пиано делл Эрба, потому что хотела насладиться дорогой домой, какой бы короткой она ни была.

Бетти Блу? Он придумал или это известная фигура, которую так звали? Бетти Блу звучало как имя взрослого человека, меланхолично и в тоже время игриво. Мне казалось, что я один раз уже где-то читала это имя или слышала его. Но никак не могла вспомнить, где.

Намного важнее было то, что рассказал Анжело. На самом деле всё ясно и просто, думала я. Это очевидно: Колину нужно похищать сны у людей. Если он будет так делать, то сможет вести такую же жизнь, как Анжело. Расслабленную, сытую и с лёгким сердцем. Мы оба сможем это делать.

В наш дом наконец вернулся покой. Пронизывающе пахло лошадиным навозом, который намок под дождём, видимо времени не осталось, чтобы устранить его. Я зашла через задний вход. От Колина и Луиса не осталось и следа, но Джианна сидела ещё на кухне, на том же месте, где и раньше, уставшая и растрёпанная.

- А вот и ты наконец! - Она предприняла нервную попытку пригладить волосы. - Блин, Эли, как у тебя получается исчезнуть как раз в то время, когда Луис болеет, а Колин чуть не сходит с ума! Это было не честно с твоей стороны!

- Добрый вечер, - напомнила я, что по крайней мере можно соблюдать правила вежливости, если уж набрасываешься на своих товарищей с несправедливыми обвинениями. - Почему ты ещё не спишь?

- Потому что у меня болит живот, и я не могу заснуть. - Ах. Снова живот. - Кроме того я хотела подождать тебя. Где ты была всё это время?

- Ветеринар пришёл? Он смог вылечить Луиса?

- Да. Да, ветеринар пришёл, даже довольно быстро. Луис снова встал на ноги, но это было ужасно, почему тебя не было рядом? Я ещё никогда не видела Колина таким, он шатался от голода и гнева, почти не мог стоять на ногах, я уже думала, он атакует меня... - Дрожь прошла по всему согнутому телу Джианны. Ощупывая, она провела руками по своему животу. Она не справлялась с Колином. Может быть ей стоит поехать домой с Паулем, так будет лучше. А то она ещё свалится с ног. - Почему ты оставила нас одних?