– Его надо предупредить!

Ее взгляд метнулся на Жана де Рампеня, который стоял у полога шатра и не вмешивался в разговор.

– Предупредить? – переспросил архиепископ. – Но Фульк Фицуорин – мятежник и разбойник, который, между прочим, только что ограбил короля Англии, украв у него товаров на кругленькую сумму. И вдобавок этот человек недавно напал на Мориса Фицроджера, честного вассала и законного собственника Уиттингтона, и пытался убить его.

– Морис Фицроджер – такой же честный вассал, как Иоанн – благородный король! – фыркнула Мод. – И поскольку Иоанн сам ограбил Фулька, незаконно лишив того наследства, то пусть теперь не жалуется!

Хьюберт заморгал, явно пораженный горячностью невестки.

– Так или иначе, король только что отправил войска, приказав выследить и поймать Фицуорина, – сказал он.

Мод вздрогнула и почувствовала, как рука Теобальда сильнее сжала ее плечо.

– Но ведь что-то можно сделать, – прошептала она.

– У меня связаны руки. – При этом Хьюберт неловко развел руками, держа их ладонями вверх. – Тео, если ты собираешься уехать с рассветом, то у тебя еще много дел. Может быть, тебе потребуется на время твой бывший оруженосец. У меня нет сейчас для Жана никаких неотложных поручений, а тебе он может весьма пригодиться.

Братья обменялись многозначительными взглядами. Мод поняла, что Хьюберт пришел сюда с намерением помочь Фульку, но обставил все так, чтобы никто не мог его заподозрить.

– Спасибо, Жан мне действительно очень пригодится. – Тон Теобальда немного потеплел. – Если хочешь пить – вон там, в кувшине, есть вино.

Хьюберт покачал головой:

– Я не могу остаться. Помимо официальных дел, я пришел, чтобы пожелать тебе счастливого пути и попросить молиться за меня в другом, не столь мирском и суетном месте.

Теобальд подошел к нему, и братья обнялись, сперва неловко, а потом заключили друг друга в крепкие медвежьи объятия, как в далекой юности, когда ни у одного, ни у другого не было никаких званий и титулов.

Мод шагнула вперед.

– Сестра! – Хьюберт обнял и ее тоже, окутав смесью запахов пота и ладана. Когда они разомкнули родственные объятия, Мод посмотрела ему в глаза и увидела там теплоту, ум, а пуще всего – проницательность и мудрость.

Хьюберт ушел в мокрый вечер, и ненадолго установилась тишина, которую нарушали лишь капли, мерно стекающие с парусиновой крыши, да глухой стук дождя по траве.

Теобальд передал кувшин Жану.

– Собери все, что тебе нужно в дорогу, и поезжай, – велел он и вручил рыцарю кошелек с серебряными монетами. – Надеюсь, ты найдешь Фулька раньше, чем люди Иоанна.

– Лорд Уолтер, миледи, можете на меня рассчитывать. Я не больше вашего жажду увидеть, как его схватят. – Жан от души хлебнул вина и расцвел радостной улыбкой. – Может, за труды Фульк и мне пожалует отрез дорогой ткани.

Он поставил кувшин, приладил кошелек на пояс, накинул на голову капюшон плаща и нырнул в темноту.

Мод села на табурет. Желудок так крутило, что, казалось, ее снова стошнит.

Она думала, что израсходовала весь их запас «уишке беа» на рану Фулька, но, оказывается, у Теобальда имелась еще одна фляжка. Он принес ее и предложил Мод.

– Не беспокойся, Жан успеет вовремя, – сказал он. – К тому же Фульк значительно опытнее и хитрее любого из тех, кого может выставить против него король.

– Я знаю. Но ты не видел, Тео, какую стрелу я вынула у него из ноги. Даже опытные и хитрые не бессмертны.

Мод с благодарностью приняла флягу и сделала большой глоток. Как обычно, напиток обжег гортань и временно лишил ее голоса, а на глазах выступили слезы. Она досадливо смахнула их рукой.

– Неисповедимы пути любви, – задумчиво проговорил Теобальд, взял кувшин с вином и прислонился к шесту шатра. – Мы сами усеиваем терниями пути, по которым ходим.

Легче было бы остаться сидеть к мужу спиной, но такой выход избрал бы трус. Мод заставила себя повернуться на табурете и посмотрела ему в глаза.

– Моя любовь принадлежит только тебе, – твердо сказала она. – Я никогда не предам тебя и не покрою позором твое имя!

– Я не сомневаюсь ни в твоей любви, ни в твоей порядочности. – Теобальд сделал большой глоток прямо из кувшина, не утруждая себя поисками кубка. – Но я видел, с какой осторожностью вы с Фульком ведете себя в обществе друг друга – холодная вежливость, попытка не допустить даже мимолетного прикосновения… Поначалу я думал, что всему причиной обида, которую ты на него держишь после того случая с проституткой, но постепенно понял, что это не так. Не раз я видел, как между вами проскакивает искра, и именно поэтому вы столь упорно избегаете смотреть друг другу в глаза.

Мод почувствовала, как за закрытыми веками скапливаются жаркие слезы. Отпираться бессмысленно. Чутье у Теобальда было острым, как меч. Дрогнувшим голосом она проговорила:

– Я не отрицаю, что Фицуорин притягивает меня, но борюсь с этим изо всех сил. Я не хочу, чтобы меня мутило при мысли, что ему грозит опасность. Я не хочу пребывать на грани нервного срыва, когда он рядом – выгибать шею, чтобы бросить на Фулька взгляд, и страшиться, что другие заметят это или что он повернется и наши глаза встретятся. Иногда я представляю… – Она оборвала себя, прикусив губу, и посмотрела на мужа. В его глазах читались сострадание и грусть. Если он и испытывал ревность, то искусно это скрывал. Мод сглотнула и продолжила: – Тео, твоя любовь укутывает меня, как теплый плащ, как уютное одеяло. А его любовь была бы словно скачка на необъезженной лошади. И я… Мне нужна твоя защита.

Мод пришла к нему в объятия, и его руки сомкнулись вокруг нее, как она и ждала.

Теобальд поцеловал жену в макушку и почувствовал комок в горле. Сравнение твоей любви с уютным одеялом – нежный и трогательный комплимент, но плохое утешение, если ее противопоставляют езде на необъезженной лошади – иными словами, на диком жеребце. Вопреки своей мягкой натуре, лорд Уолтер почувствовал себя уязвленным, словно у него отнимали собственность.

– Вовсе не обязательно оставаться здесь до утра, – сказал он. – Можем отправиться в путь прямо сейчас. Хочешь?

– Да, пожалуй, – кивнула Мод и спрятала лицо в его котте, от которой исходил горький запах сухой полыни.

Бледная ниточка дыма тянулась от костра к золотому шатру осенних листьев, легкий ветер пропускал сквозь ветви отблески переменчивого света, словно кто-то осторожно перебирал драгоценности в шкатулке.

– Славный выдался денек! – заметил Жан де Рампень, садясь рядом с Фульком на поваленное дерево, покрытое чепраком. – Жаль, таких осталось уже немного, зима совсем близко.

Фицуорин потер бедро.

– Ничего, у нас достаточно друзей, которые могут предоставить нам кров или посмотреть на наше присутствие сквозь пальцы. – Его рот скривился в мрачной улыбке. – И у нас есть средства, чтобы расплатиться за свое пребывание.

Он оглядел лагерь, который они разбили вчера ночью после набега на караван Иоанна. Об успехе предприятия красноречиво свидетельствовали несколько навьюченных пони. Бо́льшую часть тканей Фульк раздал своим рыцарям, но плащ из тяжелого синего сукна на бобровом меху оставил себе. Как правильно заметил Жан, хорошая погода скоро закончится, и хотя красный и золотой шелк – это роскошное украшение, зимней ночью он никого не согреет.

Де Рампень кивнул:

– Так-то оно так. Но тысяча фунтов серебра, назначенных за твою шкуру, вполне может качнуть чашу весов в пользу короля.

– Ну что же, в любом случае стоит продемонстрировать королю, что и у побежденной в бою собаки могут оказаться острые клыки.

Продолжая растирать бедро, Фульк поднялся и подошел к огню. Его люди подкреплялись ячменными лепешками с медом или салом, а лошади хрумкали овсом.

Здесь нельзя было оставаться. Еще до того, как на рассвете приехал Жан, Фульк знал, что за набег на караван на него откроют охоту. Иоанна выставили на посмешище перед всем двором, и теперь достойным наказанием виновных может стать только смерть. Фульк потер пальцем искривленную переносицу и усмехнулся. Они все еще продолжали играть в шахматы, и при этом ни один из противников так и не усвоил уроков прошлого. Фульк по-прежнему ожидал, что Иоанн станет играть честно, а тот упорно рассчитывал одержать победу.