Часовые отсалютовали жене командира и пропустили ее. Одного из них Мод узнала и, наклонившись в седле, спросила солдата о Фульке.

– Точно ничего не знаю, миледи, – ответил он. – Сегодня мы милорда не видели, но сэр Жан говорил, что он должен скоро поправиться.

Тревога поутихла, но лишь слегка. Как будто невыносимая зубная боль отпустила и остались только пульсирующие толчки. Она успокоится лишь после того, как увидит все своими глазами. Мод въехала на двор и спрыгнула с седла, не ожидая, пока кто-то из охраны поможет ей сойти. Закинув дорожную сумку на одно плечо, а лук с колчаном – на другое, Мод направилась прямиком к приземистому бревенчатому строению.

Мужчины дружно уставились на нее, когда она быстрыми шагами вошла в комнату. С раскрасневшимся от скачки лицом, выбившимися из-под покрывала прядями и с луком в руке, она напоминала богиню Артемиду. Люди Фулька уважительно поклонились, ирландцы, хоть и удивились, последовали их примеру.

– Мод? – Встревоженный Жан де Рампень протолкался к ней сквозь толпу. – Да ты, должно быть, неслась как ветер!

Мод коротко обняла Жана и быстро отступила назад, понимая, что иначе повиснет у него на шее и разрыдается в три ручья. Она вглядывалась в его лицо: искала ответ, но не находила.

– Жан, где Фульк? Что произошло? Я видела… – Она закусила губу. – Я видела, как там копают могилы для лошадей, и среди них – Огонек.

Жан взял ее под руку, желая утешить:

– Огонька убило одним ударом датской секиры. А Фульк получил копьем в бок – рана серьезная, но, слава Богу, не смертельная. И еще он поломал несколько ребер, когда упал с коня.

– Жан, ради всего святого, отведи меня к нему поскорее, а то я с ума сойду! Я ведь знала, что не надо Фульку сюда приезжать. У меня было такое чувство, будто здесь какая-то огромная черная воронка… – Мод мужественно сдерживала рыдания. Не хватало еще изображать тут жену-истеричку.

Жан подвел ее к дубовой двери в конце зала, щелкнул замком и впустил в уютную жилую комнату. У окна стояла рама для вышивания, а рядом – корзинка с яркими шелковыми нитками. Мягко дымилась жаровня, распространяя сухой запах торфа и трав, а в железных подсвечниках горели свечи из тяжелого желтого воска. В углу сидела служанка, усердно расправляя кудель для пряжи на тонком металлическом гребне, положив его себе на колени.

– Где твоя госпожа? – спросил Жан.

Женщина кивнула на задвинутую портьеру между комнатами:

– Ухаживает за милордом, сэр.

Мод увидела, как у Жана заходили на скулах желваки. И почувствовала, как в ее сердце мгновенно вспыхнули гнев и обида.

– Теперь этим буду заниматься я, – заявила Мод и решительно двинулась к тяжелой шерстяной занавеси. Но только она хотела отбросить ее, как ткань, мягко щелкнув кольцами, отодвинулась сама, и Мод лицом к лицу столкнулась с Уной О’Доннел.

Хозяйка дома была одета в нижнюю котту из беленого льна. Сшитое по последней моде сюрко, как ревниво заметила Мод краем глаза, висело на стуле у жаровни. Покрывала на Уне не было, волосы сияли блеском дорогого эбенового дерева. От кровати поднялся большой серый волкодав, подошел к хозяйке и встал рядом.

Мод встретилась взглядом с чистыми синими глазами Уны, холодными, как бледное весеннее небо.

– Я леди Фицуорин, – сказала она, – и я приехала ухаживать за своим мужем.

Соперница улыбнулась чуть ли не с насмешкой:

– Я знаю, кто вы и почему вы здесь, миледи. – Она протянула руку к кровати. – А он сильный мужчина, ваш супруг.

Голос ее звучал томно, с хрипотцой, а сама фраза явно со держала в себе двусмысленный подтекст. И вообще, вид у Уны был такой, словно она не за больным ухаживала, а только что вылезла из постели любовника.

– А я – сильная женщина, – холодно парировала Мод, – так что мы с Фульком прекрасно подходим друг другу, как две половинки единого целого.

Уна О’Доннел выгнула бровь, продолжая улыбаться, словно подвергала истинность слов Мод сомнению, но была слишком хорошо воспитана, чтобы произнести это вслух.

– Теперь он мой, – сказала Мод и протиснулась мимо соперницы к кровати. – Фульк?

Он лежал на спине, чуть повернувшись на бок. Темные волосы на лбу намокли, но, скорее, от умывания намоченной в травяном отваре тряпицей, чем от лихорадочного пота. В ноздри ей ударил запах постельного белья. Мускусный, словно Уна О’Доннел заворачивала в простыни собственное надушенное тело. Хотя, кто знает, может, так оно и было.

Глаза Фулька просияли.

– Мод? Благодарение Богу!

Его рука потянулась к ней, и Мод ревниво схватила ее, переплетя свои пальцы с пальцами мужа и чувствуя, как крепко прижимаются друг к другу их ладони. Сзади ее обдал слабый ветерок: это Уна задернула за собой портьеру.

– И что, стоила она того, чтобы проливать за нее кровь?

Мод наклонилась поцеловать Фулька, но тут же отпрянула, почувствовав на коже мужа запах этой проклятой ирландки. И ее вкус тоже был у него на губах. Уна О’Доннел, кажется, сказала, что Фульк – сильный мужчина?

– Что-то не так?

Муж смотрел на нее озадаченным взглядом. В густеющей вечерней тени зрачки его увеличились и потемнели.

«Нет, – подумала Мод, сердясь на саму себя. – Ничего между ними не было. Уна именно потому и назвала Фулька сильным, что тот сумел устоять перед ее чарами».

Мод ни разу не замечала, чтобы его взгляд с вожделением останавливался на другой женщине. Так стоит ли вспоминать о глупой юношеской страсти. Мало ли что было очень давно, когда сама она была еще совсем ребенком.

– Да в чем дело? – продолжал допытываться Фульк.

– Ты пахнешь ею… – сказала Мод и скривилась. – У тебя на губах ее вкус…

– Надеюсь, ты не думаешь, что… – Подобное предположение столь явно встревожило мужа, что ей сразу стало смешно и стыдно.

– Только на одну секунду так подумала, но тут же выкинула все из головы. Это она хотела, чтобы я так подумала.

– Уна сказала, что побреет меня. – Он метнул в жену взгляд и отвернулся.

Мод была не так глупа, чтобы поверить, что Фулька не искушали. Наверняка искушали, и весьма изощренно. Мод без труда представила себе, как Уна сбрасывает свою тонкую котту, чтобы не забрызгать ее водой и мылом. Как встает затем на колени у кровати, принимая соблазнительную позу. Пусть Фульк ранен, но это не значит, что все его тело обездвижено.

– Если это все, что Уна делала, я, так и быть, оставлю ее в живых, – пробормотала она, похлопывая по луку и колчану.

– Мод!

– Я не шучу. Если я не ревнивая жена, то лишь потому, что ты не даешь мне повода. Но если вдруг ты когда-нибудь… – Она предоставила его воображению закончить фразу и откинула одеяло. – Так, а теперь давай я посмотрю твои раны.

При всей немалой антипатии к Уне О’Доннел Мод нехотя пришлось признать, что та превосходно обработала и перевязала раны. С другой стороны, еще бы эта коварная женщина не старалась: Фульк ведь спас ей жизнь и имущество.

– Когда ты сможешь ехать? – спросила Мод, перевязывая его чистыми бинтами. – Дня через два, полагаю?

– Это зависит от Падрайга О’Доннела, – задумчиво ответил Фульк. – Для защиты Докьонелла нужен сильный гарнизон. Сама понимаешь, как только я уеду, Падрайг в ту же минуту вернется.

– Но ты же не собираешься здесь оставаться?! – Мод не сумела скрыть отвращения.

– Нет, конечно! – Фульк взял ее ладонь, поцеловал кончики пальцев и устало улыбнулся, отчего в уголках его глаз легли морщинки. – У меня есть весьма способный помощник, который с удовольствием примет на себя эту обязанность – правда, сам он об этом еще не знает.

Жан с презрением смотрел на Уну.

– Ну вы и стерва! – с тихим бешенством произнес он, стараясь, чтобы его слова не проникли за толстую портьеру. – Ревнивая стерва! Однако своим коварством вы все равно ничего не добьетесь! Мод сказала правду: они с Фульком и впрямь словно две половинки единого целого. И все ваши гнусные мелкие интриги не способны рассорить их.