Что я и делаю.
Первым делом я захожу в кабинет Кирилла Семеновича. В отличие от нас начальник Управления в вирт практически не ходит, поэтому в его кабинете нет ни стандартного столика с разноцветными сторонами и стульями, ни терминала вирта, а середину кабинета, основное поле деятельности всякого виртлянина, занимает длинный стол для совещаний.
— Можно, Кирилл?
— Заходи. Пойманный вчера Заратустра…
— Не смог попасть в Беловодье. И мы не получили никакой новой информации.
— Ты откуда знаешь?
— Он перед Управлением ошивается. Переживает из-за того, что Заратустра-исходник посчитал его предателем.
Кирилл стискивает зубы. Я знаю, он всегда переживает, когда ради благополучия вирта приходится жертвовать некоторыми предрассудками, носящими у обывателей название «этические нормы». Не понимает, что любые нормы и законы нужны для того, чтобы, нарушив их быстрее соперников, кратчайшим путем достичь намеченной цели.
— А что с другими Заратустрами?
— За прошедшие почти полтора суток ни один из Заратустр в вирте не появился.
— А страна Беловодье скорее всего закрыта не только для юноши, который плачет под дверями Управления, но и для всех. Есть еще Кропоткин. Через час он должен появиться в своей гостиной.
— Думаю, не появится. Они все ушли из вирта.
— Так вода отступает от берега перед тем, как обрушиться на него в виде цунами.
— Вот-вот. Не нравится мне это затишье, совсем не нравится.
— Буря! Скоро грянет буря!
Кирилл смотрит на меня удивленно-подозрительно.
— Цитата из какого-то стихотворения. Не помню чьего.
— И что будем делать?
— Работать. А что нам еще остается?
— Да ничего в общем-то. Есть какие-то идеи?
— И даже наработки. Сегодня вечером я попробую поймать Заратустру на живца.
— Вечером может быть уже поздно. Судя по некоторым данным, атака на вирт будет произведена сегодня в полночь по Гринвичу.
— Откуда такие сведения?
— От осведомителя.
— У тебя тоже такие есть?
— Нет. Мне по должности уже можно не заниматься этим грязным делом.
Я пожимаю плечами. Ну что за детский сад? И это начальник Управления! Под угрозой само существование вирта, а он про какие-то грязные дела талдычит.
— Я бы тоже с удовольствием отказался от услуг своих агентов. Но, боюсь, очень скоро меня из Управления попросили бы. Такова диалектика.
— Вот за это я ее и не люблю.
Непонятно, как Кирилл с такими взглядами добился должности начальника Управления. Нонсенс какой-то. Такое только у обывателей возможно. Впрочем, наверняка он в критические моменты действовал не в соответствии со своими странными убеждениями, а так, как нужно для дела. Другого объяснения я не нахожу. Да его и быть не может.
Пожелав шефу удачи, я покидаю кабинет и быстро иду в свой отдел.
Здесь царит уныние. Ребята так и не оправились после вчерашнего позорного! — изгнания из страны Заратустры.
Новых идей у них, конечно же, нет. И Заратустр в вирте — тоже нет.
— А где Юрчик?
— Неизвестно. Он же у нас свободный охотник. — Хмурится Аверьян Никанорович. Ревнует, что не ему, а Юрчику я предоставил свободный график. Но мне, во-первых, нужно было посмотреть Юрчика в деле, во-вторых, сразу поставить его на место. Чего я и достиг на улице Клубной. Жаль только, дистриба убил Авер, а не Юрчик. Ну да ничего, если вирт выстоит, я его еще окорочу, и не раз.
Если выстоит…
— Но он хоть в вирте?
— Вообще на работу не вышел.
— И не звонил?
— Нет.
— Придет — пусть напишет объяснительную.
Это должно Авера несколько утешить.
— Ни Заратустр, ни Кропоткина в вирте нет. Так?
— Так, — чуть ли не сквозь зубы подтверждает Ларион Устинович. Еще бы. Именно ему я поручал работать по Заратустрам, и каков результат? Нулевой.
— Тогда что вы все здесь делаете?
— Ждем сообщений от осведомителей, срабатываний сторожков…
— У моря погоды. Все эти сигналы транслируются и в вирт. Изнутри вы сможете прибыть к месту появления преступников на несколько минут раньше, чем из реала.
— И что, ради этого торчать в вирте? — ворчит Авер.
— Миллионы виртлян платят очень даже немалые деньги, чтобы хотя бы час-другой поторчать, как вы изволили выразиться, в вирте. А вы за государственный счет не хотите там полдня побездельничать?
— Виртляне туда развлекаться ходят, а мы работать, — ворчит Ларион Устинович, встает и, тяжело вздохнув, направляется в свой кабинет. За ним поднимаются остальные.
— И без одного из Заратустр не возвращайтесь! — напутствую я своих сотрудников.
Бездельники. Впрочем, такие же, как и все остальные обыватели. Нерационально питаются, нерационально тратят время, даже своим любимым сексом занимаются нерационально… И еще жалуются: мол, нет в мире совершенства. Уж с таким отношением к жизни — и не будет! Никогда!
— Аверьян Никанорович, я сегодня работаю в реале, по индивидуальному графику. Вы за старшего. Со всей полнотой ответственности.
— Вот-вот… Как только начинает пахнуть жареным, так вся полнота ответственности перекладывается на заместителя… — кривится Авер.
— Разве когда-нибудь где-нибудь бывало иначе? Мы же в демократическом обществе живем, не в тоталитарном.
— К счастью, — ворчит Авер, и я не понимаю, что он этим хотел сказать. В который уже раз убеждаюсь: обыватели просто не в состоянии четко выражать свои мысли. За исключением математиков, конечно. Даже странно, что они смогли создать достаточно развитую математику. Хотя бесконечность для них по-прежнему вещь в себе.
И таковой останется. Навсегда.
Если только мы не поделимся с ними подлинными знаниями. Но такое произойдет лишь в том случае, если мы поменяем предназначение обывателей в наших планах. А это вряд ли случится. Функция близится к завершению, все уже предрешено…
Глава 23
Поверх всех них смотрю я, как смотрит собака поверх спин овец, копошащихся в стадах своих. Это маленькие, мягкошерстные, доброхотные, серые люди.
Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
…Реальный мир был ужасающе добропорядочен, но скованные воспитанием и моралью инстинкты не умерли. Они томились в подвалах подсознания, ища выхода, и время от времени вырывались оттуда, ужасая всех своей иррациональностью и жестокостью. Игросеть, выросшая словно бы сама по себе, позволяла канализировать их, выпустить на волю наименее болезненным для социума образом…
Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
Мое официальное на данный момент реал-тело, юридически признанное, на которое оформлены квартира, машина и прочее, — мужчина сорока примерно лет, рост выше среднего, женат, один ребенок, гражданин США, временно проживающий в России. Но за этим телом охотились сатанисты, и как они полагают — успешно. Вряд ли прислужники дьявола догадались, что один из них пал от птичьих когтей и собачьих зубов именно их поверженного врага…
Кстати, мне до сих пор непонятно, почему сатанисты посчитали меня своим врагом. Ну, выловил пару-тройку неосторожных, засветившихся в вирте, — и кто в этом виноват? Уж если кому и мстить, так это Юрчику, выследившему их притон. При чем здесь шериф, честно выполнивший свой долг?
Итак, поскольку свое первое официальное тело мне использовать нельзя, придется принять форму тела второго.
Это — тоже особь мужского пола, но уже невысокого роста, склонная к полноте, лысеющая, несмотря на патентованные средства, и страдающая одышкой, правда, в незначительной степени, только чтобы обозначить сей факт. Масса его строго равна массе моего основного реал-тела — это чтобы не приходилось при каждом изменении формы сливать лишнюю воду или, наоборот, поглощать несколько литров жидкости. Годиков моему второму телу пятьдесят, не меньше. Юридически оно тоже существует, но ведет настолько уединенный образ жизни, что некоторые соседи за пять лет проживания на одной лестничной площадке так ни разу его и не видели.