— Тот парень… Он сказал, что еще в прошлый раз меня заприметил и только поэтому еще раз заглянул в этот негостеприимный бар. И что именно он — исходный Заратустра, остальные — или друзья, разделяющие его взгляды, или мальчишки, решившие поразвлечься. Сейчас развлекаются, а завтра, глядишь, что-то поймут и тоже станут друзьями.

— Рад за вас.

Девочка явно набивает себе цену. Все так банально… Впрочем, если Заратустра не соврал, цена этой красавицы в моих глазах действительно растет, причем резко.

— И только? Вас не интересует, что я ему ответила?

— Нет. Это — ваши личные с тем парнем дела. Я — третий лишний.

— И все-таки послушайте. Я ответила, что жду другого человека. Что каждый день прихожу сюда в надежде его увидеть.

Летун, выполнив боевой разворот, вновь заходит для бомбометания. Схватить, что ли, его за крыло, повторив трюк Заратустры? Летуны и в самом деле назойливы, как мухи.

— И напрасно. Это здесь он молодой-красивый. В реале может оказаться слюнявым стариком.

— Не может. Слюнявые старики не спасают девушек от сатанистов.

Однако… Это даже не с открытым забралом, это — полная капитуляция. Но мне не нужны пленные! И что теперь с нею делать? Впрочем, еще один осведомитель мне не помешает. Тем более такой сексапильный. Почти как моя жена. Но она добилась этого тяжким многолетним трудом, а этой дурочке все досталось от природы, то есть даром. Продолжим треп?

— Зато они часто оказываются примерными семьянинами.

— Я впервые слышу это словосочетание. Не подскажете, что оно означает?

— По-моему, что-то неприличное. Простите, сам не понимаю, как с языка сорвалось.

— Следите за базаром, сударь! — улыбается Клео.

Улыбка у нее такая, что сидящие за соседними столиками летуны не сводят с Клеопатры глаз и начинают прислушиваться к нашему разговору.

— Ваши надежды сбылись. Вы меня увидели. Пора прощаться? У меня много дел.

— Как, вы уже уходите? — огорчается Клеопатра. И, насколько я понимаю, вполне искренне огорчается.

— На это есть две причины. Во-первых, я не люблю скрытых баров. Во-вторых, не люблю быть на сцене.

— На сцене?

— На нас смотрят почти все летуны, как летающие, так и сидящие. Посмотрите, какие фортеля выделывают, чтобы обратить на себя ваше внимание. Даже странно. Как будто у вас у единственной — виртело «Клеопатра».

— Я единственная, на ком оно хорошо сидит. Летуны чувствуют, что я настоящая, поэтому… Отложите свои дела, — перебивает Клео сама себя. — Я еще не налюбовалась вами.

— Моя личина — от Волкова.

— Дело не в личине от хорошего имиджера. Из-под любой личины всегда выглядывает личность. А вы, как мне кажется… как я уверена, — исправляется Клеопатра, — незаурядная личность. Я хочу узнать вас хоть чуточку получше. И, думаю, я для вас тоже представляю некоторый интерес.

— Почему вы так уверены?

— Потому что и это виртело, и мою личину делали с меня. Потому что многие мужчины даже в реале хотели бы со мною, познакомиться.

Словно подтверждая ее слова, летун снова проносится над самыми нашими головами. Подошвы его кроссовок ярко-красные — словно стоп-сигналы авто…

— Мы говорили о личностях.

— Мужчина интересует женщину прежде всего как личность, женщина мужчину прежде всего как лицо и его продолжение, фигура. Пожалуйста, не покидайте меня так поспешно! Я вам еще пригожусь!

Такое впечатление, что она мои мысли читает. И неглупа, явно неглупа. Может быть, даже умна. Из нее получится не осведомитель даже — агент! Но с агентом-женщиной нужно обязательно переспать — лучше работать потом будет и не предаст. Вернее, не сразу предаст. Будет верна во всех смыслах, пока не влюбится в другого. Эта, судя по всему, влюбляется надолго, а значит, нечасто. Из нее может получиться прекрасный — во всех смыслах — агент.

— Может быть, может быть… Нам, хранителям, многие помогают. Из тех, кто понимает нашу необходимость. Хотя чаще нас ненавидят.

— Я тоже ненавидела копов, мешающих нормально жить в вирте, — до того момента, как попала в руки сатанистов, — бесхитростно признается Клеопатра. Но теперь… Теперь все иначе.

Летун перестал терроризировать нас пикированием. Он изменил тактику: завис прямо над столиком, метрах в четырех, чтобы я не мог до него дотянуться, и беззастенчиво подслушивает разговор. А бармен, занятый другими посетителями, на это безобразие не реагирует. Или после предыдущего визита Заратустры зависание в воздухе здесь уже не считается нарушением? Эта паршивая овца очень быстро портит стадо.

Нужно как можно быстрее ее ликвидировать. А Клеопатру отсюда следует немедленно увести — отвергнутые поклонники все равно не дадут поговорить.

— Давайте уйдем отсюда, — второй уже раз читает мои мысли Клео. — Мы привлекаем слишком много внимания.

— Я здесь ни при чем, это вы. Боюсь, в любом другом общественном месте будет то же самое.

— Это можно считать комплиментом?

— Констатацией факта. Комплименты я делать не мастак.

— Вот и славно. Я их не люблю. Надоели, — все с той же непосредственностью сообщает Клеопатра.

Интересно, она и в постели столь же непосредственна? А значит, и столь же откровенна… своим реал-телом. Видно, самцы-обыватели это нутром чуют. Искренность никакое виртело не сымитирует, да и не скроет.

— Комплиментов не бывает много. Их бывает мало или очень мало. Я впервые встречаю девушку, которой надоели комплименты.

— А я — мужчину, которому не нравлюсь.

— Ну почему же… Просто я очень занят. К тому же я женат, знаете ли…

— Какое это имеет значение для наших с вами отношений? Я не собираюсь разрушать вашу семью. Но побыть с вами некоторое время рядом хотя бы в вирте можно? Жена вам позволяет разговаривать с другими женщинами?

— Не дольше пяти минут. Она у меня ужасно ревнивая! — улыбаюсь я.

— Надеюсь, ее здесь нет?

Я, по-прежнему улыбаясь, качаю головой.

— Значит, некому засекать время. Будем считать, что отсчет еще не начался. Хотите посмотреть мою страничку?

Чего ее смотреть… Стандартный коттедж из числа предлагаемых виртлянам строительной корпорацией «Софтбилдинг». Если, конечно, можно считать стандартным один из пяти тысяч вариантов, каждый из которых может быть перепланирован и видоизменен по желанию заказчика. Но суть дела от этого не меняется. Перед входом — лужайка и клумба с цветами, на стенах — вирт-оригиналы картин, посреди спальни, главного и самого просторного помещения в доме, широкая кровать… Я даже догадываюсь, какая картина висит в спальне: Даная. Только не уверен, что рембрандтовская. От этой девушки всего можно ожидать, даже Веласкеса…

— Как-нибудь в другой раз. Мне правда надо идти.

— Жаль. Вы еще придете сюда?

— Только ради встречи с вами. Дайте мне номер своей аукалки. Прежде чем идти сюда, я вас позову.

— С удовольствием, — грустно улыбается Клеопатра. Улыбается — потому что остается надежда на встречу, грустно — потому что понимает: вряд ли встреча состоится. — Только взаимно, хорошо?

Плохо. Я вовсе не хочу, чтобы Клеопатра знала, когда я появляюсь в вирте. Но для таких, как она, у меня есть особая аукалка, которая активизируется, только когда я этого хочу. По умолчанию я сообщаю именно этот номер.

Мы на мгновение соприкасаемся тыльными сторонами левых ладоней.

Видно, она ждала, что я приглашу ее к себе. Но вести ее в свой виртуальный дом мне не хочется. Слишком уж он отличается от жилищ обывателей — это образ жизни. А приглашать ее на одну из стандартных явочных квартир… Они не для Клеопатры — именно в силу своей стандартности. Таким девушкам нужно что-то вроде… ковра-самолета, вспоминаю я и улыбаюсь.

— А может быть, мы встретимся с вами в реале?

Задав столь неожиданный вопрос, Клеопатра пристально смотрит на меня, пытаясь угадать реакцию. Еще бы. По нынешним временам это предложение равносильно предложению взять ее замуж. Как ни просты нравы в вирте, при переходе в реал начинают действовать старые, консервативные правила. И одно из них относится к предложению встретиться в реале — его должен делать мужчина.