Однако мои нервишки сгорали от нетерпения, когда я за дверью услышал разговор Виллоу с кем–то, как она пару раз произнесла мое имя и слово «секс». Я не был точно уверен, что обсуждалось, но слушая, как Виллоу говорит обо мне и сексе, от этого я улыбался, как придурок.
Когда она открыла дверь, я попытался скрыть свое ликование и эпически провалился. Честно говоря, мне действительно было плевать. В конце концов, Виллоу говорила обо мне и сексе. О сексе и обо мне.
Когда я думал о прошлой ночи, то не мог прекратить по–идиотски ухмыляться.
Потом я заметил беспорядок в гостиной, и мое хорошее настроение испарилось, когда мне болезненно напомнили, что я еще должен сделать сегодня: поговорить с ней.
Примерно через час Ари должен встретить нас на шоссе, что оставляет мне около тридцати минут, чтобы убедить ее уйти из этой чертовой дыры в центре города, и не просто уйти, а уйти со мной. Зная Виллоу, она не очень хорошо воспримет то, что я собираюсь сказать. Она будет упрямой, попытается отказаться. Я достаточно часто разговаривал об этом с ней, чтобы выяснить. Но я не готов сдаваться.
Мне снятся кошмары о том, что здесь происходит, о том, что шепчет Виллоу, когда она действительно напугана. Я знаю, что она утаивает все детали ... постоянно.
– Так, что на этот раз случилось с твоей мамой, раз она ушла? – спрашиваю я после того, как Виллоу показывает мне жестом проходить внутрь. Я поворачиваюсь вокруг на кухне, стекло хрустит под моими ботинками. Потом я поднимаю вверх голову и хмуро смотрю на разбитую лампу. – Кто–то разбил твою лампу.
– Я знаю, – она делает вес–всего–мира–на–моих–плечах вздох перед тем, как пересечь кухню и открыть холодильник. – И я не уверена в том, что заставило ее уйти. Я думаю, что она просто восстанавливается.
Я иду прямо позади нее, когда она опускает голову и всматривается внутрь пустого холодильника.
– Кто–нибудь беспокоил тебя после того, как я ушел? Дом казался пустым.
– Парень постучал в мою комнату, и это все.
– И это все? Ты говоришь, словно это не имеет значения.
– Это не так. На самом деле, нет. И, по крайней мере, он не вошел в мою комнату.
Я глубоко вдыхаю, когда мое разочарование возрастает, и напоминаю себе о том, что собираюсь поговорить с ней об этом, чтобы вызволить ее отсюда.
Она протягивает руку к пустой верхней полке, проскальзывает за нее пальцами и вытаскивает небольшую коробку заранее приготовленного бекона.
– Ты что–то там прятала? – я прислоняюсь к стене рядом с холодильником, наблюдая за ней: за тем как пряди ее длинных каштановых волосы нависают над ее большими глазами; за изгибом ее спины; за тем, как ее попка выпирает под низом пижамы...Если бы я подошел к ней сзади – была бы идеальная позиция ...
– Да, – она делает шаг назад и закрывает холодильник, выталкивая меня из моих грязных мыслей. – Мне приходится, потому что обычно друзья моей мамы съедают все, когда приходят... – она замолкает, когда смотрит на меня, склонив голову. – Что это за выражение на твоем лице?
– Какое выражение?– выражение, когда я думаю о том, чтобы трахнуть тебя сзади? Должен ли я ждать этого?
– Ты просто выглядишь... Я не знаю, – она чешет заднюю часть своей шеи. – Задумчивым или что–то в этом роде.
– Задумчивым, хм? – я подавляю смех. Хм, так вот как выглядит мое лицо, когда у меня грязные мысли о ней. – Интересный выбор слова.
– Ну, это то, как ты выглядишь, – она разрывает коробку бекона. – Но вопрос, почему? – она направляется к микроволновке, затем поворачивается назад с удивленным выражением на лице. – Я думаю, что ты либо под кайфом, либо у тебя что–то было этим утром.
– Ты знаешь, что я не сажусь за руль, когда под кайфом, – делаю паузу, оценивая ее реакцию. – А что касается того, что у меня что–то было этим утром, я, на самом деле, не занимался этим в течение довольно длительного времени.
– Насколько длительного? – ее зубы впиваются в нижнюю губу, ее взгляд вспыхивает на моих губах. – Неважно. Это не мое дело.
– Почему нет? – я выгибаю бровь. – Я рассказал тебе, когда потерял свою девственность.
Она снова чешет свою шею.
– Да, и я чувствовала себя довольно неудобно, когда ты рассказывал.
Я должен отпустить это, но не могу. Она ведет себя так изворотливо, и я хочу знать из–за чего, и имеет ли это что–то общее со мной.
– Почему?
Она ковыряет угол коробки бекона.
– Что почему?
Я выпрямляюсь у стены и пересекаю крошечную кухню, сокращая расстояние между нами.
– Почему тебя беспокоит, когда я говорю о сексе?
Она изучает меня, затем хмурится.
– Ты говорил с Винтер?
Хорошо, не то, что я ожидал, но я определенно заинтригован.
– Нет… Почему ты спрашиваешь?
– Просто так, – она поспешно отворачивается от меня и смотрит на микроволновку.
Я перехватываю ее за бедра, разворачиваю, и прислоняю к столу, отчего ее губы приоткрываются от шока.
– Ни за что. Ты не можешь просто спросить что–то подобное и не объяснять, – кладу ладони по бокам от нее, заковывая ее между своих рук, а затем наклоняюсь, пока наши тела не вспыхивают.
Ее грудь вздымается напротив моей, когда она панически вдыхает. Я жду, что она оттолкнет меня, но она поднимает свой подбородок, поддерживая зрительный контакт, ее нижняя губа дрожит.
– Почему странно, что я спрашиваю, разговаривал ли ты с Винтер? Вы двое постоянно говорите.
– Да, но ясно, что у вас двоих был разговор, – я опускаю свою голову ближе к ней, наши губы находятся в дюймах друг от друга. Так. Чертовски. Близко. – Я предполагаю, что она была обо мне и о сексе.
Ее щеки краснеют, и это, наверное, самое восхитительное, что я когда–либо видел.
– Почему мы должны говорить о твоей сексуальной жизни?
– Это то, что мне интересно, – я отклоняюсь немного назад, чтобы найти ее глаза. – Там, правда, не так уж много, что можно обсудить.
Она отводит от меня свой взгляд.
– Хотя, есть кое–что.
Я наклоняюсь вбок, вынуждая ее посмотреть на меня.
– Что это должно означать?
– Ничего, – ее румянец усиливается. – Пожалуйста, можем мы прекратить говорить об этом? Винтер уже заставила меня сегодня говорить с ней на очень неудобную тему.
– О сексе? – я делаю паузу, напряжение разрывает мое тело, когда кое–что приходит мне на ум. – Подожди. Возможно, у тебя... был с кем–то секс?
– Я так не могу разговаривать об этом, – она кладет руку мне на грудь и нежно отталкивает, но я перехватываю ее руку и удерживаю прямо над своим сердцем.
Тот факт, что она не дает мне прямой ответ, заставляет мой пульс зашкаливать от нервозной энергии, которую, я уверен, она может чувствовать. Мне не все равно. Я немного паникую. Я имею в виду, конечно, у меня раньше был секс, но не в последнее время, и не после того, как понял, что она мне сильно нравится. Насколько я знаю, Виллоу до сих пор девственница. Если это изменилось, то случилось недавно.
Она кого–то встретила?
– Почему ты не можешь поговорить со мной об этом? – я стараюсь, чтобы мой голос казался ровным. – Мы говорили раньше о такого рода вещах.
Она качает головой.
– Мы этого не делали.
Я поднимаю палец.
– В прошлом году, после того, как мы играли в пиво–понг на одной из моих вечеринок, мы пошли в спальню, и ты призналась мне, что все еще девственница. А я признался тебе, что спал с двумя девушками.
– Тебе не нужно мне об этом напоминать. Я очень хорошо это запомнила, – ее щеки загораются ярко–красным пламенем, и она отстраняет свою руку от моей груди. – Я также помню, что не могла смотреть тебе в глаза, примерно две недели, потому что ты... – она смотрит на все, кроме меня. – Но если тебе действительно нужно знать, то ответ – нет. У меня не было... с кем–то секса.
Прямо сейчас есть миллион вещей, которые я хочу сказать ей, большинство из них включает в себя слова «секс», «прикосновение» и «поцелуй», но я отстраняюсь, вспоминая последний раз, когда ее поцеловал. После этого наша дружба была похожа на шаткий канат, пока она не создала из этого правило не целоваться. Именно тогда я понял, насколько она хрупкая, как легко я могу ее потерять.
