Дозорные лежали у входа в сарай, каждый со множеством колотых ран на теле. Винтовки исчезли, внутри сарая — ни души. Тщательно осмотрели местность вокруг, никого не обнаружили. Удалось лишь найти несколько нечетких следов обуви, идущих в сторону заросшего кустарником оврага. Командир отделения развернул бойцов в цепь, и — бегом к оврагу. А он глубокий, широкий, тянется вправо до седловины, влево — до самого Маныча. Походили по краю обрыва туда-сюда, вглядываясь в жесткий терновик, шевелящийся на ветру, но каких-либо признаков присутствия людей не обнаружили.

Несолоно хлебавши повернули назад. Надо нести погибших бойцов в гарнизон.

Правду говорят, мертвое тело тяжелеет. Бойцы выбились из сил, прежде чем добрались до небольшого хуторка, где смогли упросить одного деда отвезти погибших к мостам через Маныч. Запряженная парой быков арба доставила поредевшее отделение к месту службы, когда уже начали сгущаться сумерки.

Наутро молодой лейтенант из особого отдела подробно расспрашивал командира отделения о действиях разведывательно-поисковой группы, без конца долдоня «почему?».

— Почему не перекрыли наиболее вероятные направления ухода из сарая диверсантов?

— Да ведь кто его знает, как надо было поступить, — отвечает Николай Дмитриевич.

— Почему долго медлили, когда дозор пропал из поля зрения?

— Думал, вот-вот появятся.

— Почему плохо проинструктировали дозор?

— Я же не понимаю по-ихнему. Беберидзе толковал им, что и как делать. Вроде бы все поняли, а вышло по-иному.

— Выходит, не поняли?

— Наверно.

— За что люди отдали свои жизни?

— Задарма, можно сказать.

— Почему такое могло случиться?

— Недисциплинированность и плохое знание русского языка.

— Почему овраг не прочесали как следует, а ограничились только осмотром?

— Мало нас было для такого дела, да и погибших надо было нести в гарнизон, а это неблизко.

— Судимость имеете?

— Бог миловал.

— Дети есть?

— Два сына в войсках НКВД служат.

— Что мне с вами делать, под суд военного трибунала отдать?

— Господи, спаси и помилуй!

Начальник гарнизона отстранил Николая Дмитриевича от командования отделением, но о военном трибунале никто не вспоминал.

— Что мне с вами делать, ума не приложу, — начальник в задумчивости смотрит на провинившегося ефрейтора.

— Я шофер и еще снайпер.

— Машин у меня нет, а вот две снайперские винтовки стоят в пирамиде без дела. Подбери себе напарника и тренируйтесь. Осенью нам нужно будет выставлять снайперскую команду для командировки на фронт. Тебе и карты в руки, а может, снайперы нам и тут потребуются, как знать.

Вот уже третий день Николай Дмитриевич работает на сенокосе в пойме Маныча. Лошадей в гарнизоне всего несколько, но кормов надо готовить много, вся надежда на сено, ничего другого не предвидится на предстоящую зиму.

Сейчас он лежал на только что скошенном валке, окруженный теплом неостывшей земли. Сколько помнил себя, сенокос для него — лучшее время в годовом круговороте жизни. Работа — в радость! Она особенная. На утренней и вечерней зорьках, когда трава начинает серебриться от выпавшей росы, коса поет в руках косаря: вжик — срез, шшш — откат, вжик… шшш… Воздух чист, наполнен неповторимыми запахами разнотравья, в работе долго не чувствуется усталости, жизнь кажется бесконечностью. И как всегда, в эти запахи вплетается стрекотание кузнечиков, попискивание разной живности, страстные призывы перепела: спать пора… спать пора и негромкие ответы перепелки: фрю… фрю… фрю… Музыка жизни! Она была всегда такой: ходил ли мальчик Коля на сенокос с дедом, потом с отцом, не изменилась она и теперь, когда кругом война.

Несмотря на призывы перепела, спать не хотелось. Николай Дмитриевич смотрел на звездное небо, отыскивал свою звезду. Когда-то еще в детстве загадал на счастье такую, которая не упадет, значит, и он будет жить всегда. Ею оказалось маленькая ласковая звездочка чуть выше пятой в созвездии Большой Медведицы. Где бы он ни был, думал: если звездочка на прежнем месте, ничего плохого не случится. Усмотрел ее тогда, вот так же лежа на скошенном душистом валке сена. Сейчас звездочка была там же, где и всегда, значит, с ним. Настроение даже поднялось — не одинок он в этом мире!

«Эх! Всю бы тутошнюю красоту перенести домой на сенокос, куда-нибудь в Мироновскую или Чикову балку! Война паскуда…»

Проснулся Николай Дмитриевич от грохота близких взрывов. Рассвело. В первых лучах солнца роса сверкала на граве всеми цветами радуги. Пикирующие бомбардировщики с черными крестами один за другим в гигантском завихрении с воем устремлялись вниз на мосты через Маныч, сбрасывали бомбы и круто уходили вверх для разворота и новой атаки. А там, куда пикируют «юнкерсы», — ад кромешный, а в нем товарищи по службе, охраняемые объекты, казарма.

После того как немецкие самолеты набрали высоту и, построившись цепочкой, ушли на запад, старший команды косцов — сержант повел бойцов к месту нападения противника. На сей раз результаты бомбардировки оказались незначительными. Ни единого попадания бомбы в мост или на железнодорожное полотно. Только одна крупная воронка разворотила насыпь. Зенитчики, прикрывающие мосты, не сбили ни единого самолета, но и не позволили стервятникам нанести прицельные удары. Все небо над мостами в белых облачках разрывов. В большинстве немецкие бомбы обрушились в реку. Бойцы и невесть откуда взявшиеся пацаны быстро собрали глушенную рыбу. Ее с лихвой хватило всем. Не впервой. Бойцы довольны: на обед будет отличная уха.

Охрана лагерей заключенных с начала войны постоянно осуществлялась по сверхусиленному варианту. В ночных условиях на службу наряжалось до двух третей личного состава, а после бомбежек задействовались и остальные бойцы и командиры. Большая часть бежавших, если были таковые, задерживалась, но почти каждому четвертому уйти удавалось.

Сегодня Вадим со своим отделением — оперативная группа. Ее задача — пресечение побегов заключенных на случай бомбежки колонии и при любых других обстоятельствах. Землянка для наряда оборудована между двумя заборами из колючей проволоки в два ряда. Она связана траншеей с жилой зоной через калитку в заборе, так же открывается путь за пределы территории. Над землянкой — смотровая вышка. Такие вышки с двумя автоматчиками на всех четырех углах периметра колонии, с внешней стороны забора в ночное время на наиболее опасных направлениях выставляются секреты, днем — посты наблюдения.

Оперативная группа находится в землянке, а по тревоге выходит за пределы колонии, перекрывая направления движения в сторону недалекого леса. Пресекать побег личный состав может различными способами, сообразуясь с обстановкой: останавливать беглеца окриком, осуществлять захват путем физического воздействия или угрозы применения оружия, а в крайних случаях, когда иным образом остановить его не удается, вести огонь на поражение.

Одной стороной колония заключенных на всем протяжении через железную дорогу примыкает к территории военного завода. Побегов в этом направлении не бывает, заводская охрана достаточно надежная. Один трехметровый бетонный забор с колючей проволокой наверху чего стоит! Объект немцы не бомбят, похоже, берегут для себя.

Два других вероятных направления ухода из колонии перекрыты болотом, созданным сточными водами завода.

Его ширина до километра. Птицы никогда там не садятся да и редко летают над поверхностью. Попыток побегов через болото не было.

Тревогу в полночь объявил паровоз, стоящий на территории завода. Мощные прерывистые короткие гудки возвестили всей округе о приближении опасности. Самолеты появились через несколько минут. Их было пять или шесть. Вывесив над территорией колонии свои медленно опускающиеся на парашютах «светильники», они на низкой высоте дважды пронеслись над жилыми постройками, затем сбросили по две-три бомбы и сразу же ушли, как только наступила непроглядная тьма.