Совещание на этом не закончилось. Когда начальники отрядов покинули школу, Везувия отменила занятия для продолжения разговора. Директорша думала утопить возникший бунт в Варваре, обвинить ее в умышленной лжи на администрацию школы, но просчиталась. Варвару поддержали многие учителя. Особенно резко выступил Валерий Иванович. Он так и сказал:

— Пора с диктаторством кончать! Не мешайте нам работать, а мы не будем мешать вам отдыхать!

Много было высказано в адрес директорши Ольгой Петровной, председателем местного комитета школы, в котором, кроме председателя, не было ни одного члена. Протокол разговора никто и не думал вести, да и сор из избы не понесли дальше. После этого совещания Везувию как подменили. Она была сдержанна и ласкова. Все радовались тому, что здоровая критика подействовала правильно, и успокоились, забыв про то, что, как у пантеры под мягкими подушечками, у Везувии таятся когти.

И вот Ольга Петровна не стала председателем месткома, так как по сокращению штатов приказом по роно была переведена в детскую школу в группу продленного дня. В колонии не оказалось достаточного количества неграмотных осужденных, чтобы иметь начальные классы. Ольга ушла, а через десять дней такой класс был открыт. Учителем стала работать новенькая — жена военнослужащего. Председателем месткома под напором Везувии выбрали Елену Егоровну. Валерия Ивановича во втором полугодии тоже наказали: еле наскребли ставку. Зато в школе появились новые совместители — почасовики-бегунки из жен военных. Валерия держали, как невесело шутили учителя, «в черном теле». И вот опять закрытый бунт.

Волнение, охватившее учительский коллектив, о котором узнала Везувия, не на шутку встревожило директоршу. Она привыкла сама причинять людям боль, наслаждаться этой болью.

— Как эти, не видящие в жизни ничего, кроме этих лагерных стен, учительши, посмели говорить такое?

— Вот и посмели, — ответил ей внутренний голос.

— Сама хороша, травлю и травлю эту пару паршивых овец. Вдруг и вправду пойдут в райком?

— Пойдут, — травил Везувию внутренний голос.

— Да заткнись ты, совесть! Нет тебя у меня. Я завидую и мщу. Ненавижу их и их дела!

Черные тучи

В помещении штаба в крошечной комнатушке — шкаф. В нем хранятся химические реактивы. Преподавание химии в зоне Варвара хорошо представляла, но не задумывалась над деталями. Химические вещества для проведения урока приходилось вносить и выносить в зону и из зоны два раза в день: в первую — утреннюю — и во вторую — вечернюю — смены.

Пятиминутные короткие перемены, отсутствие лаборанта из вольнонаемных создавали тоже сложности. Сколько раз Варвара просила оформить Кудрявцева. У него, сидящего за воровство, соринки из класса не вынесут. Кабинету химии любая городская школа позавидует. Все свободное время Кудрявцев проводит в нем: чертит, пишет, рисует. Дали бы разрешение — и таблицу Менделеева электрифицировал бы. А на должностях в зоне работают осужденные и библиотекарями, и завхозами, и поварами, и медбратами в санчасти. Начальник отряда Покиладзе не возражал, замполит поддерживал. Одна Везувия ни да ни нет.

— Очень сложно вести химию в этой системе, — размышляла Варвара, по-женски наводя порядок в шкафу. — Главное — опасно. Был же в прошлом случай у химички Галины Васильевны. Учащийся на уроке специально обжег руку серной кислотой, чтобы не работать на производстве.

Как выяснила потом Варвара, директорша лаборантскую ставку отдала в роно, на которой держали там дополнительную секретаршу.

Убирая в классе со стола приборы, Варвара мечтала об отпуске. Бесконечно трудным был учебный год. И в то же время скоротечным. Она уже представляла, как, распрощавшись с учащимися, учителями, вынесет все оборудование после экзаменов за зону и через знакомое поле по узенькой тропочке, по мостику, через речку и... Веселая вереница мыслей оборвалась разом. В кабинет заглянула Везувия:

— Прошу срочно зайти. — Перед Варварой директорша выложила приказ №324 по школе от 12 апреля. — Распишитесь!

— А почему от 12 апреля, когда сегодня 10 июня? — удивилась Варвара, взглянув на приказ. В нем черным по белому было написано, что ей объявляется выговор за то, что она разрешает осужденному Кудрявцеву Николаю работать в кабинете. И что ее предупреждают на будущее не допускать такой вольности.

— Дожили до приказов, — тяжело вздохнула Варвара, взглянув на Везувию. Глаза директорши горели хищным кошачьим блеском. — Что вы за человек? Почему такого указания не было в прошлом году, в начале года, когда лишенный прав по суду Кудрявцев оформлял всю школу, да и ваш кабинет черчения?! Вы его использовали почти год в качестве библиотекаря! Я еще раз спрашиваю, почему приказ от 12 апреля, когда сегодня 10 июня? Вы что — болели или я отсутствовала?

— Варвара Александровна, Кудрявцев вор, преступник!

— Что украдено им в школе?

— Может украсть!

— А у школьного библиотекаря хищение государственного имущества почти на миллион! А вы ему доверили библиотеку. А новый завхоз Федор — убийца. К себе подачками с «барского стола» приваживаете! — нервно засмеялась Варвара. — Держится на доносах да слежках. А Кудрявцев украдет картотеку, написанную с такой любовью и изяществом. Или чертежи из вашего кабинета, что сотворил в свободное от работы и учебы время. Давайте, гоните его вон, как бездомную собаку! — не сдержалась Варвара. — Всю жизнь его гоняли, потому и сидит у нас в лагере. Не видите разве, как он изменился? — пыталась Варвара найти последний аргумент в защиту своего ученика. — Начальник отряда Покиладзе и тот говорит: «Что вы с ним сделали? Второй год ни нарушений, ни проказ. Поощрил недавно дополнительным свиданием, только отец-пьяница не приехал». А он не обозлился на мир. С Кудрявцева сняты все взыскания. Побольше бы таких результатов, опустели бы эти стены! — красная, негодующая, выскочила Варвара из директорского кабинета, пролетела по коридору, ворвалась в учительскую, ни слова не говоря схватила сетку с реактивами, пулей вылетела на крыльцо.

На школьном дворе было тихо и безлюдно. Белые нарциссы раскинули свои неброские, но славно пахнувшие лепестки. Ослепительное солнце било по молодой зелени, расцвечивая в более яркие тона. Варвара прошлась вдоль грядок, на которых бывший разжалованный завхоз Владимиров выращивал календулу не как желтые ромашки, а как лекарственную траву на случай болезни. Волнение немного улеглось. За последние годы Варвара учила себя переключаться, это ей удавалось, но не всегда.

За воротами школы ее поджидали. Кудрявцев подхватил сетку.

— Давайте помогу, тяжелая ведь.

Второй провожатый, вездесущий Орлов, сказал:

— Да вы, Варвара Александровна, не расстраивайтесь!

— С чего ты взял? — попробовала отшутиться Варвара. — Экзамены сегодня шли хорошо, ребята отвечали неплохо, один Белозеров шпаргалил.

— Да я не о том! — открыл Орлов свой буратинный рот, обнажив зубы далеко не деревянного человечка. Орлов улыбнулся, а рот распахнулся от уха до уха. Варвара не выдержала, засмеялась.

— Вот вы опять смеетесь, и все смеются. А мне не смешно. Из-за этого рта, из-за этого рубильника, — Орлов с силой дернул себя за нос, — и девушки не любили. А я мужчина, как тут в грех не впадешь?

— Слушай, Орлов. Если ты будешь еще и подслушивать, у тебя и уши станут, как у осла, ты уж прости. А если говорить без смеха... Как тут у вас глаголят? «Мужчина должен выглядеть...»

— Как, как... Ну, чуть покрасивее обезьяны.

— Ты и сам ответил. Не лицом красен человек, а своими поступками, душевными качествами. На твоем пути будет такая женщина, которая тебя поймет. Ты только сам не спеши, как в прошлый раз.

— Понял, понял, Варвара Александровна, не надо! Насчет учительской скажу: больше не буду торчать под дверями, слово даю. Некрасиво слушать плохое о хорошем человеке. Стыдно.

— Стыдно? — Варвара снова засмеялась. Видно, сказывалось пережитое нервное перенапряжение. — Давно ли сам говорил: «Где был стыд, там мох вырос».