С поэтами из Белоруссии меня свел Дом творчества под Минском. Это было вскоре, а точнее, через год — в 1987 году — после аварии на Чернобыльской атомной станции, которая произошла 26 апреля 1986 года. Ни в Москве, откуда шло распределение путевок, ни в других регионах писатели не хотели ехать в Белоруссию. Получить путевку (а их распределяли по разнарядке в определенном количестве) всегда было трудно, тем более что Василий Камянский закрепил за собой Крым, куда каждый год выезжал с женой Евгенией. Путевки южного направления в сторону Кавказа к нам попадали редко. Почему-то Литфонд предпочитал отдавать их московским писателям. Хорошо еще, что у А. Гевелинга была за городом дача, участок в товарищеском кооперативе, где он трудился с женой Ольгой Ивановной и дочерью Еленой. У Петра Дудочкина — дом в Чуприяновке, хоть и дощатый, но домик. Несколько раз он пытался превратить его в жилище покрепче. Но ему просто не давали — разрушали. Тогда не полагалось иметь в садово-огородном товариществе другого дома. Дом должен быть стандартный, определенного размера, без излишеств. И все!

Руководитель писательской организации Е. Борисов целый год имел возможность располагать жильем в государственной даче в д. Рябеево на Волге, как говорили, «в правительственных рябеевских дачах».

Вообще, по современным меркам, у чиновников особых привилегий и не было — шапки да пайки не в счет. Одним словом, желающих ехать в Дома творчества Белоруссии не было, а потому путевку мне предоставили с удовольствием.

Дом творчества под Минском был интересно построен — в виде квадрата, с длинными балконами внутрь дворика и окнами в другую сторону, глядящими в лес. Дикорастущие деревья, пышные кусты, ягодники росли прямо на территории и возле стен здания. Черника была очень крупной, сочной, сладкой. Оказывается — я тогда не знала — это результат чернобыльской аварии.

В следующий раз, побывав в Белорусском доме творчества, я познакомилась с милой, обходительной, уже немолодой поэтессой Эдди Огнецвет и ее мужем Михаилом Соломоновичем. Эдди произвела на меня неизгладимое впечатление и осталась в памяти с изящной интеллигентностью в разговоре, манере общения. Я почему-то всегда привлекала писателей к взаимотворчеству. Возможно, это было из-за моего простосердечного поведения без высокомерия и жеманства московских писательниц. С Огнецвет завязалась переписка, затем публикация моих стихов в переводе на белорусский в журнале «Веселка». Позднее Сергей Граховский, с которым мы творчески подружились, также перевел мои детские стихи для того же журнала.

В Доме творчества я познакомилась с Максимом Лужанином, он же Александр Амвросьевич Каратай. Со своей супругой в столовой он сидел недалеко от моего столика. Я обратила внимание на седого, добротного телом, с волевым широким подбородком старика. Белорусские писатели, частые гости в своих Домах творчества, рады были пообщаться с новыми писателями. При более близком знакомстве с Максимом Лужанином он, несмотря на кажущуюся внешнюю суровость, был, как и все белорусы, очень обходительным и доброжелательным человеком. Узнав, что у меня пошаливает печень, после того как я вернулась домой, прислал небольшую посылочку с природным желчегонным средством. Я им не воспользовалась — все это наше «авось пройдет и так», но много лет в своем кухонном шкафчике среди лекарств хранила блестящие овальные коричневые палочки. Рука не поднималась на материальную память. Автограф поэта на титульном листе томика его стихов «Когда рождается новый мир», изданного в Минске в 1984 году в серии «Белорусские поэты», сохранилась: «Рады вспомнить

Вас, услышать Ваш милый голос. Гайде Рейнгольдовне Лагздынь — душевно. Максим Лужанин. 3 октября 1988 года».

Хочу и я сказать...

Поэтические слова поэта Лужанина: «Мой долг сказать про все, что видел...» так сейчас понятны и так созвучны с теми чувствами, что обуревают меня в эти дни. Я должна дописать повесть, большую по объему, с громадой пережитых чувств, тяжелых воспоминаний и прочим, закончить плавание в мире архивных документов, рукописей, статей, рецензий, характеристик, библиографических справок, критических записей, информаций о людях и событиях, порой вытаскивая их из почти забытых глубин памяти. Слова поэта Лужанина поддерживают меня морально, когда болят глаза, когда свет застит развивающаяся катаракта и давит возникшая глаукома, а врачи настаивают на операциях. Надо успеть до лазерного вторжения в стекловидное тело глаза дописать. «Мой долг сказать про все, что было».

В Минске я познакомилась с издательством «Юнацтва», где в 1990 году опубликовали мое стихотворение из серии считалок: «Вот беру я карандашик, раз и два...» Стихи и рассказы в сборнике печатались на русском и белорусском языках. Из двух экземпляров, что прислало издательство, одну книгу я подарила в Москве библиотеке, где состоялся творческий вечер в связи с моим 60-летием.

Заканчивая главу с рассказами о переводах и переводчиках, я не могу не вспомнить о республиканском Дне поэзии, приуроченном к 105-летию годовщины со дня рождения замечательного белорусского поэта Янки Купалы. Шел 1987 год, я находилась в Доме творчества, откуда меня и привезли на праздник. На обширной, но невысокой открытой сцене находились в свободном размещении на стульях руководители — первый секретарь правления Союза писателей Белоруссии Нил Гилевич, заведующий отделом культуры ЦК КПБ И.И. Антонович, министр культуры БССР А.И. Бутэвич; белорусские поэты, гости из Российской Федерации, Украины, Литвы, Молдавии. Стихи читали белорусы Рыгор Бородулин, Максим Лужанин, лауреат Ленинской премии Максим Танк. Личное общение с этим человеком произвело на меня сильное впечатление: мощная фигура, твердый, уверенный, сильный голос. Образ этого поэта можно охарактеризовать одним словом: это действительно Танк.

Читали стихи украинский поэт Дмитрий Чередниченко, молдавский поэт Андрей Храпацинский, литовский Гедыминас Астрайскас, Сергей Законников и многие другие. Во время своего выступления, поздравив белорусов с прекрасным поэтическим праздником, с успехами, я прочитала стихи про Хатынь.

После торжественной части было знакомство с экспонатами литературного музея Янки Купалы в Вязынцах, где мне подарили круглую выпуклую медаль с изображением лица поэта.

Под огромным походным шатром проходило скромное чаепитие. На территории повсюду выступали многочисленные коллективы. И никаких базаров с украшениями и одеждой. Только картины группы молодых художников. Представленные работы никто не покупал. Я решила ребят поддержать и приобрела три небольших этюда в багетных рамках. С ними мне потом пришлось нелегко, так как кроме Дома творчества их надо было самолетом везти в Москву, а потом в Калинин. Эти картины до сих пор висят в моей квартире: два зимних пейзажа. Я люблю снег, тем более что он лежит среди деревьев. На третьей картине изображен луг, стог и небо.

Кстати...

Белоруссия оставила светлые воспоминания. Очень миролюбивый, добрый народ. Еще долго продолжала я переписываться с новыми друзьями. Однажды мне прислали резинового Карлсона с желтыми волосами. С 1984 года стоит в книжном шкафу за стеклом Карлсон, улыбается — словно шлет бесконечные приветы от родины моей мамы, уроженки Витебской области. Где жили и мой дед Константин Перфильевич Бородиновский, и бабушка Елена Харитоновна Ряпушева, и мамин брат Ефим Константинович Бородиновский, уничтоженный в Ленинграде органами НКВД, и другой мамин брат — Варфоломей Константинович Бородиновский, имевший дочерей Валентину Варфоломеевну и Раису Варфоломеевну, младшего сына Леонида и старшего, который был схвачен немцами при облаве на партизан в годы Великой Отечественной войны и после пыток с вырезанными на спине звездами расстрелян фашистами. Многострадальный белорусский народ, но добрый. Я счастлива тем, что во мне течет не только латышская кровь. Оттого и смешение чувств и поведение, свойственное характеру. Об этом однажды так высказался директор школы Алексей Иванович Селянкин: