Был в гостях у Лирмонта, который очень гордился своим родством с М.Ю. Лермонтовым, но поразил меня своим заявлением, что Лермонтов был плохим человеком, так как соблазнил чужую жену. Заявление было сделано в присутствии миссис Лирмонт, что значительно снижает его ценность. Я подумал, что лучше бы он поговорил о нравственности своих соотечественников, и в частности, о Марии Стюарт, которая заложила бог знает сколько пороха в замок Керк о'Филд и, проведя в нем ночь со своим супругом, велела замок взорвать, чтобы избавиться от надоевшего ей мужа, так как она полюбила другого. Это было уже после ее романа с итальянцем Риччио. Но вообще Лирмонт принял меня очень хорошо.
Вместе со мной у него в гостях был лорд Сетон, мы познакомились и после чая вместе пошли пешком в центр города. Лорду было лет под пятьдесят, и одет он был, как всякий лондонский дэнди, в черный пиджак, серый жилет с отворотами и серые в черную полоску брюки. Общение с ним развлекло меня, потому что лорд долго сокрушался, что теперь нет дуэлей: в политике, дескать, много дурно воспитанных людей, склонных «обкладывать» оппонента в ходе парламентской дискуссии, а оппонент не может вызвать обидчика на дуэль. Кроме того, лорд Сетон блистал эрудицией и прекрасным французским произношением.
Лирмонт был так любезен, что предложил мне приходить заниматься в его личной библиотеке, которая находилась рядом с кабинетом в здании университета. Так я потом и делал, а Лирмонт заходил повидаться со мной, неизменно с гаванской сигарой во рту, чтобы поболтать о России и, конечно, о Китае, всякий раз, когда я появлялся в его библиотеке после посещения клиники Персиваля и обеда в студенческом ресторане.
В студенческом ресторане кормили неважно. В 1948 году Англия еще была на военном пайке, и в любом ресторане, если вы спрашивали хлеб, вам автоматически снимали одно блюдо. Правда, когда официантка уже знала вас, она выписывала счет на двоих и можно было поесть досыта. Если были деньги, можно было просто ходить из ресторана в ресторан и обедать в каждом из них. Питание в тот год не было хорошим. Правда, шотландская похлебка из перловой крупы показалась мне очень вкусной, но мяса давали самую мизерную порцию с гарниром из вареной тыквы или репы (ужасная дрянь), зато сладкое было великолепным. Виски и табак стоили так дорого, что сигаретами даже не угощали друг друга. Резкий контраст с Сингапуром и другими колониями, где утром каждый курящий англичанин открывал свежую банку сигарет (пятьдесят штук), запечатанную под вакуумом, и потом таскал ее с собой целый день, угощая знакомых. К вечеру сигареты заканчивались и банка выбрасывалась.
В день первого посещения Лирмонта ужинал я у какого-то банкира «в отставке» по фамилии Юане (в дневнике у меня нет даже пометки о том, как я к нему попал). Старик дожил до семидесяти одного года, но выглядел на пятьдесят. Он закатил чудесный ужин с виски и джином, на протяжении которого жаловался на тяжелую жизнь: вместо ста двадцати яиц в неделю (неужели можно съесть столько яиц!?) он теперь съедал только одно, вместо трех человек прислуги остался один (как и яйцо); на магазины положиться было нельзя - присылали то, что есть. Все это делало жизнь банкира невероятно тяжелой, так как он не мог заранее составить меню. Кошмар какой-то!
Забавные знакомства возникали и в стенах пансиона, где я жил. Однажды вечером после ужина я остался в гостиной пансиона с двумя другими его обитателями - архитектором Паркинсоном и владельцем какой-то фабрики Скофилдом, - в которых тотчас распознал шотландцев. Мы встали у нетопленого камина, и они начали расспрашивать меня об Англии. Зная, как шотландцы терпеть не могут англичан, я особенно не стеснялся. Мои собеседники меня горячо поддержали, и мы около часа разбирали по косточкам англичан и их порядки. Расстались очень довольные друг другом. Шотландцы - славные ребята, искренние и непосредственные. На другое утро я узнал у хозяйки пансиона, что Паркинсон и Скофилд - англичане.
Свободное время я иногда посвящал достопримечательностям Эдинбурга и его окрестностей. Эти походы приносили новые знания об истории и культуре Шотландии или новых знакомых. В один из погожих дней я поднялся на самую высокою гору - «Трон Артура» и встретил там ки-тайца-студента, который, узнав, что я прибыл из Шанхая, пригласил меня на заседание Эдинбургского китайского института и китайско-шотландского общества дружбы. Оказалось, что в Эдинбурге жили тридцать четыре китайца, которые учились на курсах усовершенствования. Кстати, в шотландских университетах в 1948 году не было преподавания ни восточных языков, ни русского языка.
Когда я осматривал Эдинбургский замок, то побывал в башне Аргайл, где в средние века томились заключенные, в часовне св. Маргариты, в палатах Марии Стюарт, в комнатке, где родился король Джеймс первый, в зале банкетов, видел драгоценности шотландской короны. Все очень красиво, но многое я, по-видимому, уже перерос. В двенадцать лет я зачитывался рыцарскими романами Вальтера Скотта и Конан Дойла: «Айвенго», «Сэр Найджел», «Белый отряд», «Михей Кларк». Рыцарские гербы, старинное оружие, рыцарские латы, казематы увлекали меня. Я стал взрослым, попал в овеянные романтикой места и, глядя на тяжелые рыцарские латы, вспомнил, что рыцарю для процедуры одевания нужно было иметь пару оруженосцев. Я думал уже не о приключениях, описанных в романах, а о том, что рыцари не могли самостоятельно снять латы для отправления естественных надобностей. А теперь, в 1976 году, во французском журнале я прочел, что самая важная проблема для космических полетов - при высадке, скажем, на Луне - та же, что и для средневековых рыцарей: герметический скафандр на Луне не снимешь. Как-то я читал американскую книгу «Всемирная история войн». Описывалась битва где-то в Италии. С утра и до захода солнца сражались закованные в латы рыцари, и за весь день погиб всего один: он свалился с лошади в мелкий ручеек, но из-за тяжести лат встать не моги просто захлебнулся. Вот и вся романтика.
В соборе св. Джайлса, где я побывал в один из дней, пастор проводил меня в часовню Рыцарей чертополоха. Чертополох - национальный цветок Шотландии. Пастор показывал мне место королевы Елизаветы, магистра ордена, особенно подчеркивая, что все в часовне сделано из шотландского дерева руками шотландских мастеров. Орден Рыцаря чертополоха дается, кажется, только членам королевской фамилии. У герцога Эдинбургского, мужа королевы Елизаветы, после его имени стоят английские буквы «К.Т.», что означает - Рыцарь чертополоха.
Был в театре, где шла «Веселая вдова». Очень слабая постановка. Сцену с качелями вообще выбросили. Почти все зрители пришли с мешочками, из которых доставали сладости, и жевали, а время от времени зевали.
В один из последних дней пребывания в Шотландии посетил дом Джона Кокса. Ветхий домик, низкие потолки, старинная мебель и запах затхлости. Мне Джон Нокс не нравится и поэтому от посещения его дома я не получил удовольствия. Но вообще-то, нельзя писать о Шотландии, не упомянув имен двух человек, которые сыграли в истории шотландского народа большую роль - один хорошую, другой плохую. Первый - поэт и любимец Шотландии Роберт Бернс, а второй - старый ханжа Джон Нокс. Что думают сами шотландцы об этих двух людях понятно из того, что день памяти Бернса празднует вся Шотландия, но я что-то не слышал, чтобы отмечали день памяти Нокса. Бернс - великий поэт, гуманист, близкий людям своими человеческими слабостями, которые он и не думал скрывать в стихах, его творчество понятно бедным и обездоленным, которых он защищал. Наш поэт Самуил Маршак сделал из Бернса русского поэта, а другие переводчики, воспользовавшись переводами Маршака, сделали его советским поэтом. Почитайте стихи Бернса в переводах Маршака, и вы увидите, кто такой Бернс.
Нокс, помешавшись на религии, не придумал ничего лучше, чем поездку в Женеву к другому ханже - Кальвину. Кальвин тогда уже прославился тем, что отравил жизнь веселой Швейцарии и сжег на костре Михаила Сервета, испанского врача и богослова. Широкое распространение во многих странах кальвинизма как богословской доктрины не является заслугой самого Кальвина. В большей мере это объясняется протестом католиков против тупого деспотизма церкви, а отчасти и глупостью человечества вообще.
