«Молились… Робкими руками…» Молились… Робкими руками Бросали горсточки земли… Покрыли черный холм цветами, Поплакали… Ушли… Почувствовал внезапно каждый Прилив каких-то новых сил, Необъяснимый голод, жажду, И, удаляясь от могил, В душе бранил себя за спешку, Обманывал себя, что сыт, И гнал невольную усмешку, Испытывая стыд. Дома в кладбищенском квартале, Деревья чахлые и пыль Прекрасными нежданно стали… Пусть слезы снова набегали, Прочь увозил автомобиль. «На грубые краски реклам…» На грубые краски реклам, На жалкие в клочьях афиши, На улиц неубранный хлам, На копоть и дымные крыши Глядела ты с арки моста. И голос почудился свыше: «Опомнись! Везде — красота». В прозрачной бездонности синей Увидела ты облака, На крышах сияющий иней… В перила вцепилась рука. И плакала ты, сознавая, Одна на высоком мосту, Что ты еще слишком живая, Чтоб кинуться вниз — в пустоту… «Ты простить ему была готова…» Ты простить ему была готова И, с судьбой вступив в неравный спор, Каждый вечер в сумрачной столовой Ставила второй — его — прибор. Зажигала свет под абажуром, Приносила свежие цветы, И ждала в кухонной амбразуре Или — чаще — в кухне у плиты. Дни и годы… Мятежи и войны… Ты умела их не замечать. Терпеливо и почти спокойно Ты ждала, чтоб снова жизнь начать. Жизнь прошла… Прошла как будто даром, Старость тихо постучалась в дверь… Но его ты не видала старым И судьбу благодаришь теперь. «Il neige» (Картина Марка Шагала) Играет Арлекин с татарскими очами, Часовенка и хаты на снегу… И звуки вьются ввысь, а там — над облаками Летит видение, опутанное снами, Из музыки рожденное в мозгу… Мечту художника не выразишь словами. ПУТЕВАЯ ТЕТРАДЬ I. «Мы летим навстречу солнцу…» Мы летим навстречу солнцу И часы бегут вперед. К полукруглому оконцу Темнота ночная льнет. Но уже светлей — средь ночи, От которой мчимся прочь. Всех других сестер короче И нелепей эта ночь. И незрима та граница, Тот в пространстве утолок, Где, как в сказке, могут слиться Запад и Восток… II. «Под солнцем палящим восточного лета…» Под солнцем палящим восточного лета На длинном шоссе, нестерпимо нагретом, Где в страхе теснились ослов табуны, Где овцы от нас убегали пугливо, — Верблюд за верблюдом шагал горделиво: Машины и люди ему не страшны. И как на старинной библейской картине, Там ехал в степи по песчаной равнине, Качаясь спокойно и плавно в седле, Быть может, к колодцу за свежей водою Высокий, в бурнусе, старик с бородою На крохотном сером осле. III. «Анатолийская равнина…» Анатолийская равнина. Пески. Безводная земля. Тысячелетние руины И, как на страже, тополя. На плоскогорье желто-ржавом Где щебета не слышно птиц. И где от жажды сохнут травы, Раскопки сказочных столиц Как будто нас не замечая, Шагая медленно в пыли, Горбы с величием качая, Верблюды длинной цепью шли Верблюды на дороге пыльной, Не озираясь на гудки, На быстрый бег автомобильный Несли тяжелые тюки. Грузовики летели мимо… В ковры зашитый груз несли Надменно и невозмутимо Пространств пустынных короли. IV. Прогулка на Босфоре Мы плывем по знойному Босфору. Весело плывут навстречу нам Византийских куполов узоры, Крепость Магомета, старый храм, И дворец, где — может быть — в гареме Привиденья до сих пор живут, Бродят сестры пушкинской Заремы… Там теперь — научный институт. Гордую мечеть давно успели Превратить в музей; а к тем дворцам Делают пристройки для отелей По американским образцам. Неподвижен воздух на Босфоре И пролив, как сонная река, Но уже нам посылает море Свежее дыханье ветерка. И бежит с востока в белой пене Черных волн высоких бурный ряд, А за ним теснятся чьи-то тени… Пароход наш повернул назад. Знаю, часто вспоминать я буду, Постоянно будут сниться сны О волнах, прорвавшихся оттуда — Из моей страны… |
