Как ни старался Владик, но овладеть искусством гравера-рисовальщика так и не смог, хотя хорошо знал всю технологию цветной гравюры.

В марте приехал в командировку в Увэлен секретарь райкома комсомола Василий Васильевич Кононов. Пригласил Владика для беседы.

— По возрасту через год-два меня должны вывести из состава райкома комсомола. Давай переходи работать в райком. Поработаешь инструктором, будем рекомендовать тебя секретарем, — сразу же начал он.

— Да какой же из меня секретарь! — рассмеялся Владик. У него и в мыслях не было заниматься такой работой.

— Ничего, поработаешь, освоишься.

— Не выдержу я конторской работы, не усижу.

— Привыкнешь, — улыбнулся Василий Васильевич.

— Нет, не смогу я. Мне и здесь хорошо. Работа нравится. Там нет чукчей, а без них я не могу, да и охоты там никакой.

— Как же нет? И там есть чукчи.

— Какие это чукчи! Бездельники, как наш Кэйнын. На охоту не ходят, попрошайничают и живут тем, что долбят уголь, подвозят лед.

— Ну уж это ты слишком, — резко возразил Кононов.

— Конечно, я не думаю так о тех, кто работает в райисполкоме, райкоме партии, — спохватился Владик.

В 1942 году районный центр перевели из Увэлена на Чукотскую культбазу, в залив Лаврентия. В округе решили, что Увален — неудобное место: открытое море, постоянные штормы, льды и далеко от селений южной части района. Его границы простирались от залива Креста до мыса Шмидта, и, чтобы проехать этот участок побережья, надо было затратить три-четыре месяца. А поселок Лаврентия ближе к южным селам, к тому же там удобная бухта, хорошая стоянка для судов. Но культбазу построили в таком месте, где чукчи никогда не селились, так как не было поблизости хорошего промысла, — это было голодное место. Лишь на косе Катрыткино иногда появлялись яранги, но, простояв полгода, чукчи переселялись в Аккани или Янранай. Поэтому все чукотское население районного центра было пришлым, и обосновывались там те, кто не занимался охотой, а таких чукчи считали лентяями.

— Но тебе не придется сидеть на месте. В командировки будешь ездить, — продолжал агитировать Владика Василий Васильевич. — А твоя охотничья страсть пригодится в работе. Нам нужно организовывать комсомольско-молодежные бригады, активизировать их деятельность и шире вовлекать молодежь в общественную жизнь. Ты не думай, наша работа не сидячая.

Так и не смог уговорить Кононов Владика, но предложил избрать его секретарем поселковой комсомольской организации. И его выбрали, выбрали единогласно. А после состоялся серьезный разговор.

— Надо активизировать работу комсомольской организации. Развернуть борьбу за ликвидацию неграмотности и малограмотности, за санитарию и гигиену, помогать школе в выполнении всеобуча и серьезно взяться за организацию комсомольско-молодежных морзверобойных бригад. У вас в колхозе есть такие, но разве они молодежные? Смотри, кто в комсомольско-молодежной бригаде Кагье? — открыл свою записную книжку Василий Васильевич. — Сам бригадир — старик, Куттегин уже давно не комсомолец, Гоном и Энмынкау вышли из комсомольского возраста, только Ёорелё да Тымневакат. А в бригадах Келевги, Унпэнэра, Памье много молодых ребят. Вот и надо всех комсомольцев объединить в самостоятельные бригады, и нечего оглядываться на стариков. Старики пассивны, верят всяким приметам.

— Но… — пытался возразить Владик.

— Что «но»? Надо доверять молодежи, — и Кононов продолжал говорить о задачах комсомола, социалистическом соревновании, массово-политической работе.

Владик терпеливо слушал и невольно думал о своем. Конечно, комсомольцы могут оказать большую помощь в ликвидации неграмотности. Он уже наметил, кого можно закрепить за тем или иным колхозником. Наладить работу санитарных комиссий и добиться, чтобы молодые хозяйки-комсомолки были примером для всего поселка, тоже можно, о художественной самодеятельности, вечерах молодежи и танцах и говорить нечего, а вот с молодежными зверобойными бригадами будет трудно. В колхозе уже был опыт создания такой бригады, и результат оказался трагическим: льдами раздавило вельбот, а людей спасла случайно проходившая рядом шхуна гидробазы «Темп». Владик вспомнил охоту с бригадой Кагье и подумал, что было бы, если бы не Кагье. Наверняка заблудились бы в тумане, оказались бы где-нибудь на Аляске или же вынесло бы их из пролива в Берингово море, а там гибель. А Памье, Келевги, Унпэнэр, Каляч! Это же знатоки моря!

Владик тоже охотился, и ему везло, но сам он считал, что у него нет настоящего опыта. Он еще не всегда мог ориентироваться в море, умело определять погоду. Случалось, что дует сильный южак с берега, валит с ног. Какая может быть охота?! Придет в мастерскую, а там говорят, что все в море ушли. Или же наоборот — в Увэлене стоит тишина, пасмурно только. Вроде все хорошо, но люди сидят в ярангах. Оказывается, в море идет сильное сжатие льдов, а за мысом Кытынурен пурга.

— Ну как? Справишься? — перебил мысли Владика секретарь.

— Попробую, — неуверенно ответил он. С одной стороны, ему было приятно, что доверяют серьезное дело, а с другой — возникало сомнение, справится ли он с таким ответственным поручением? Ведь руководить организацией — это не нерпу ждать у разводья, намного труднее.

— Ничего, справишься, — подбодрил Кононов.

— Все это можно организовать, но вот с молодежными морзверобойными бригадами так, как вы думаете, ничего не получится.

— Почему? — удивился Василий Васильевич.

Кононов три года назад приехал на Чукотку, считал, что хорошо ее знает, и все же с интересом слушал Владика. А Владик рассказал об охоте с бригадой Кагье, вспомнил, как Памье в страшнейший ураганный ветер умело вывел вельбот к мысу Пээк, рассказал о своей глупости, когда на брюхе доставал нерпу.

— Я думаю, — сказал Владик, — правильно решило собрание колхозников, что в каждой молодежной бригаде должны быть один-два пожилых, опытных охотника. Мы, молодые, в азарте можем увлечься и не заметить, что происходит кругом… — Владик умолк, а потом добавил: — Я, например, с уверенностью пойду на охоту с Кагье, Келевги, Памье, но никакими силами меня не заставите охотиться в молодежной бригаде Таёгыргина. Он хороший охотник, но самоуверенный и неопытный…

— Как я понял тебя, ты хочешь сказать, что в каждой бригаде должен быть наставник?

— Да, в море нужен наставник. Другое дело — комсомольская бригада, например, в мастерской. Здесь все на виду, здесь не надо принимать самостоятельных решений, здесь не опасно.

— Вот видишь, а ты говоришь «попробую»! У тебя уже сейчас есть хорошие, дельные мысли, — Василий Васильевич улыбался, а Владику нравилось, что его внимательно слушают.

— Есть еще одна трудность, — продолжал Владик. — Все увэленцы делятся на две половины: тапкаралит и энмыралит. До Советской власти тапкаралины были зажиточными, занимались торговлей, имели свои вельботы, хорошее оружие. А энмыралины были беднее, и многие из них находились в долгу у тапкаралинов. Отсюда возникла неприязнь, скрытая вражда, которая проявляется порой и сейчас. Невозможно, допустим, заставить охотиться Памье с Геманто, Таната с Куттегином. К тому же все морзверобойные бригады состоят из родственников: братьев, племянников, свояков. Такой маленький коллектив ломать трудно, да и стоит ли, Василий Васильевич? Еще крепка традиция передавать свой жизненный опыт, свои охотничьи секреты сыну или племяннику…

— Я считаю, что тебе удастся поднять работу комсомольской организации. Хорошие традиции поддерживай, с пережитками борись! — Василий Васильевич встал и, словно разминаясь, заходил по комнате. Лицо его стало строгим, сосредоточенным, Владик почувствовал, что секретарь взволнован и, видимо, думает, как продолжить разговор;

— Ты знаешь, что директора промкомбината, твоего отца, слушали с отчетом на бюро райкома ВКП(б)?

— Да, знаю. Отчет директора промкомбината за тысяча девятьсот сорок восьмой год обсуждался на общем профсоюзном собрании. План выполнили на сто четырнадцать и пять десятых процента. Правда, отстает немного косторезный цех. Косторезы просили отца, чтобы сказал в райкоме о строительстве мастерской, домов, чтобы завезли нужный инструмент, станки. Хотя и трудно нам, косторезам, как и швеям, говорил отец, но мы дали доход государству и перешли на полный хозрасчет и…