Три дня Танат возился с «Рейнером», старательно протирал каждую деталь тряпочкой и снова смазывал. Таната можно было понять: инструкцию по эксплуатации на английском языке перевести некому, а Владиковых школьных знаний английского для перевода технической литературы без специального словаря явно не хватало. Правда, в общих технических данных они разобрались, но все же увидеть все своими глазами было самой лучшей подготовкой. И электростанция работала бесперебойно, давая энергию мастерской с семи утра и до одиннадцати часов вечера. За время работы Танат и Владик получили по две благодарности, денежные премии и числились в передовиках.

Вот и сейчас Танат со всей тщательностью собрал из всякой рухляди промкомбинатовский мотор для охоты. Некоторые детали были сделаны своими руками. Закончив, Танат сразу же сказал:

— Работать будет, но мы не завод, и, может быть, некоторые детали не выдержат долго. Далеко в море уходить нельзя.

— Тагам! Давай заводи! — торопили косторезы.

Оставив свои вельботы, подошли колхозные бригадиры Кагье, Каляч, Унпэнэр. Промкомбинатовцы завидовали им: у них были надежные шведские моторы «Пента» и «Архимед», и им было легче. Директор пробовал выпросить мотор в колхозе, но ему отказали: мол, для промкомбината охота — это удовольствие, а для колхоза — производство. Возразить было нечего.

Наконец Танат обмотал пусковым шнуром маховик, провернул его несколько раз, делая подсос, и, сказав «То-ок!», дернул за шнур. Мотор дал две-три вспышки и замолк.

— Живой! — обрадовался Таай.

Танат был спокоен. Он снова обмотал маховик и сделал рывок. И со второго раза мотор на средних оборотах заработал четко и ритмично. Все заулыбались.

— Ка-а-ко-мей! Мастеровые руки у промкомбинатовцев, — восхитился Кагье.

Тут же косторезы вместе с директором обсудили состав бригады. Бригадиром выбрали Таая, как самого опытного, мотористами назначили Таната и Владика, гарпунером Кейнытегина и трех человек стрелками и гребцами.

Теперь вся мастерская жила ожиданием, когда вскроется море, все разговоры сводились только к охоте, и работали изо всех сил, перевыполняя план, засиживаясь допоздна в мастерской.

И вот в середине мая оторвало лед и усиливающимся течением с юга стало уносить на север. Но напротив поселка по-прежнему оставалась широкая торосистая полоса припая, по которой невозможно было протащить вельботы к кромке. В сторону скал у мыса Сенлюквин припай становился уже и подходил почти к самому берегу. Туда-то и перетащили на собачьих нартах свои вельботы колхозники. В море еще было много льда, тянулись сплошные ледяные поля, происходили неожиданные сжатия, охотиться было рискованно, и поэтому колхозники решили: выждать погоду и выехать бригадами в Наукан — соседний эскимосский поселок. Как только пришла весть, что там начали промысел моржа, колхозные бригады одна за другой пошли в Наукан.

Такое часто бывало. Если в Увэлене долго держался припай и до кромки было далеко, увэленский колхоз вывозил свои вельботы через перешеек Дежневского массива в старый Кенискун, а оттуда уже своим ходом вельботы переправляли в Наукан и промышляли моржей до тех пор, пока в Увэлене море не освобождалось ото льдов.

В этот раз самой первой вышла в Наукан комсомольско-молодежная бригада Кагье — Каляча. Это опытные, пожилые, еще полные сил зверобои, хорошо знающие море. И когда на колхозном собрании встал вопрос о создании комсомольско-молодежной бригады, старики в один голос заявили, что хороши молодые охотники Эйпес, Теютин, Тымневакат, Выквын — они бесстрашны и смелы, сильны и выносливы, но много делают глупостей, не пустим одних в море. Бригадиром у них пусть будет Кагье, а заместителем на случай болезни — Каляч. И как ни пытались отстоять свою самостоятельность комсомольцы, упрекая стариков, что они все еще хотят жить по-старому, не доверяют молодым, но те настояли на своем. А когда председатель колхоза Ваамче напомнил, как год назад молодой бригадир Гивынкеу завел бригаду в сплошные льды, раздавил вельбот и чуть не погубил людей, молодежь умолкла совсем.

— Хорошо, что рядом оказалась шхуна гидробазы и людей спасли, — говорил Ваамче. — Пусть в каждой бригаде будут старики, — заключил он.

И собрание единогласно постановило оставить наставниками Кагье и Каляча и возложить на них бригадирские обязанности.

Еще днем Владик встретил Кагье с биноклем на плече. Он направлялся на скалу Ёпын.

— Пойду посмотрю, как там море. Если хорошо, то завтра утром выйдем в Наукан.

— Хорошо бы нам с вашей бригадой, — высказал желание Владик.

— Ну что ж, скажи, пусть готовятся. Ждать не будем, — ответил Кагье и пошел дальше.

Таай согласился с предложением идти в Наукан вместе с Кагье.

— В бочке мотор работает хорошо, — обратился он к косторезам, — но как он будет вести себя в море — надо проверить. А если что случится, то нас возьмут на буксир. Ымто, ну как?

— Верно, — согласились все косторезы.

Вышли в три часа утра. Танат не смог поехать — заболела жена. Его заменил Владик. Мотор работал пока без всяких капризов, и промкомбинатовская легкая, негруженая байдара все время обгоняла вельбот Кагье. Идя рядом с ним, Кагье подымал руки и показывал, что мотор хорош. Но Таай все время сдерживал Владика и заставлял убавлять газ, чтобы идти следом за вельботом.

Наукан — древний эскимосский поселок. Расположен он у самого мыса Пээк на пологой террасе, похожей на выщербленную каменную ступеньку, и издали напоминает кавказский аул. Террасу прорезает глубокий, с крутыми бортами овраг, по которому летом бурно бежит ручей с прозрачной холодной водой. По правую и левую стороны оврага на склоне террасы, круто обрывающейся к морю, прилепились эскимосские жилища. Задние стены жилищ врыты в склон, а крыши покрыты старыми, почерневшими моржовыми шкурами; лишь на некоторых из них желтыми прозрачными заплатами светятся свежие. Перед жилищами навалены камни, стоят с древних времен стойки из челюстей гренландских китов, на которых растянуты лахтачьи ремни.

Внутреннее устройство жилищ такое же, как и у увэленцев: просторный чоттагин, где в центре расположен очаг и загородка, преграждающая вход собакам в жилое помещение. Дальше, у задней стены, стоит квадратный меховой полог из шкур оленей. Такие жилища имеет большинство эскимосов, но некоторые, их мало, живут в американских домиках из тонких дощечек, утепленных шкурами, с меховыми пологами. Среди шляпок эскимосских яранг по левую сторону оврага стоит большая деревянная школа на огромных угловатых камнях, подложенных под фундамент. Напротив школы — искусственная площадка, где натянута волейбольная сетка.

Население Наукана образовалось из древних родов, живших когда-то в ныне покинутых селениях Нунегнин, Мемрепен, Валкатлян, Кеныпен, а некоторые переселились на азиатский берег с Аляски. Жили науканцы отдельными родами, и жилища каждого рода стояли обособленно. Род возглавлял старейшина. Один род назывался ситкунагмит, и его люди слыли самыми удачливыми, сильными и ловкими охотниками. Другой назывался маюгягмит — это были замечательные танцоры и сочинители танцевальных песен. Род сагарагмит был непревзойденным строителем землянок нынлю, а вот род уныкогмит считался набожным и ленивым, но об этом не говорили: люди сильно обижались и лезли в драку. Роды же мамрохпагмит и нунагмит назывались как их древние селенья Мамрохпак и Нунак. Они были и замечательными охотниками, и строителями, и не уступали никому в танцах и песнях. Главенство в Наукане держал род имтугмит из селения Имтук, что около Сиреников. Этот род считался первопоселенцем и основателем села, был гуманным и справедливым, ему принадлежала вся власть, из него и только из него выбирали нуналика — старейшину села, слово которого для науканцев считалось законом. Так было раньше. Но в двадцатых годах избрали поселковый Совет, и власть перешла к нему. Почти все старейшины рода вошли в этот Совет, но вскоре в него стали избирать и других достойных жителей села из числа лучших зверобоев.