Анета не особенно интересовалась этими государственными бумагами. Хватало с неё и того, что надо было под присмотром учителей болтать изрядно по-французски, по-немецки и по-английски, уметь изящно танцевать все новейшие европейские танцы да ещё рисовать грифелем и писать масляными красками портреты ближайших родственников. А у Екатерины вызывали интерес как раз эти государственные дела — с раннего возраста забиралась она в кабинет дяди Михаила Воронцова и прислушивалась к разговорам, ведущимся там.

Впрочем, может быть, ничего бы и не вышло из этого, кабы не подходящий случай. Екатерина заболела оспой, а тогда при дворе она считалась особенно опасной и заразной, и все дети, да и взрослые, кто подвергся такому несчастью, изгонялись из окружения императрицы, отправлялись подальше, в свои поместья или дальние деревни, чтобы, не дай бог, не заразить императрицу. Елизавета особенно боялась этого, потому что жених её, готовившийся к свадьбе, неожиданно заболел этой страшной болезнью и умер накануне дня свадьбы. И долго жалела Елизавета своего жениха, вспоминала его до самой своей кончины, даже жену своему наследнику, Петру Голштинскому, выбрала из той же семьи, из которой происходил её умерший жених.

Вот потому и всполошились все в доме Воронцовых, когда доктор объявил об ужасной заразе. Конечно, и Анна Карловна, и Михаил Илларионович любили свою воспитанницу и племянницу как свою родную дочь, но делать нечего, оставалось лишь покориться царским приказам. И маленькую Екатерину под присмотром двух немецких нянек отправили в самую дальнюю, захолустную деревню, чтобы императрица даже не знала о болезни Екатерины.

Вот тут-то, в глухой деревушке, засыпанной снегами, и началось настоящее образование Екатерины Романовны. У неё и без того было много книг — снабжал её всеми новинками французской литературы сам фаворит Елизаветы — Иван Иванович Шувалов, большой книгочей и книголюб, недаром основал он Московский университет и всем делам и куртагам предпочитал хорошую книгу.

Екатерина познакомилась с ним при дворе, где бывала у своих сестёр — Елизаветы и Марии. Поскольку никто из фрейлин не интересовался чтением, а мыслями были лишь на балах, Иван Иванович и приметил некрасивую девчушку, жадными взглядами следившую за новыми изданиями у него в руках.

Она попросила привезти ей все книжки, которые уже собрались в её обширной библиотеке, и умоляла знакомых просить Ивана Ивановича присылать ей новые издания. Странно, но фаворит императрицы снизошёл к просьбам племянницы вице-канцлера, и с каждой новой почтой Екатерина получала целые пачки новых книг.

Это были не только любовные французские романы, но и серьёзные книги, освещавшие все новейшие философские мысли, бурно расцветшие во Франции именно в восемнадцатом веке...

Екатерина Романовна проглатывала все книги, что присылал ей Иван Иванович Шувалов, а потом начала просить прислать то, о чём она вычитала в самых новых изданиях. Даже «Энциклопедический словарь» Бейля, в котором были помещены статьи о литературе, астрономии, математике, картографии, она прочитывала залпом, возвращаясь к напечатанному по нескольку раз.

Немки-няньки плохо прислуживали княжне. Иной раз не дозовёшься, не допросишься обыкновенного бульона, надо было непременно бежать босиком по холодному полу к дверям, чтобы выпросить чашку чаю. И Екатерина почувствовала отвращение к людям — слишком хорошо узнала она их натуру и навсегда стала мрачной и злобной.

А когда она вернулась в Петербург, распираемая знаниями, сведениями, новыми горизонтами мыслей, и пустилась было обсуждать эти серьёзные вопросы с окружавшими её людьми, на неё начали смотреть как на помешанную. Ну кому могло прийти в голову, что у этой девчонки столько самых разных знаний, и зачем они ей нужны, если всё её устремление должно состоять лишь в одном: как удачно выйти замуж, народить детей, составить счастье семье и мужу!..

Она осталась одинокой и непонятой даже в своей довольно-таки образованной среде. Приходя во дворец к сёстрам, служившим фрейлинами, она чаще всего заставала старшую, Елизавету, самозабвенно играющей в карты с великим князем Петром, и бесконечно удивлялась, почему Пётр вдруг стал отличать её сестру — толстую, рябую, неуклюжую, грубую на слова и жесты. Случайная встреча с Екатериной Алексеевной, великой княгиней, женой Петра, объяснила ей всё. Её сестра, Елизавета, стала любовницей Петра, во всём потакает ему, старается, как и он, напиваться на всех вечеринках с его голштинскими солдатами, курить, как и он, вонючие трубки, ругаться с изяществом извозчика...

Но скоро обе Екатерины перешли к вещам гораздо более занимательным: начали разговаривать о французской литературе, об энциклопедистах, о смелых и свежих идеях, бродивших по Европе, и обнаружили, что их вкусы и мнения совпадают, а разговоры становятся всё более любопытными и увлекательными.

С этих самых пор Екатерина Романовна стала смотреть на весь двор как на скопище невежественных, необразованных людей и теперь почитала только себя да ещё великую княгиню людьми современными, образованными и умными.

Эта её родовитая спесь да в сочетании с её образованностью и стали отправной точкой её скверного, взбалмошного и неуживчивого характера. Презрительное отношение к окружающим, высокомерное чувство первенства и превосходства сделали её человеком, стремящимся хоть как-то участвовать во всех политических событиях, развили в ней честолюбие и желание во всём быть первой.

Слегка притушили эти её чувства лишь скорая свадьба с князем Дашковым и рождение двоих детей.

И снова, отправившись в Москву, чтобы показаться родителям князя, она почувствовала, что превосходит всех своей начитанностью и знаниями. Мать князя сразу невзлюбила невестку за то, что та не могла даже отдать приказание прислуге на русском языке — при дворе говорили только по-французски или по-немецки, и свой родной язык Екатерина Романовна почти не знала, никто и не занимался с ней её родной речью.

И потому конечно же Екатерина Романовна не могла вести разговоры со свекровью — та знала лишь свой, родной, русский...

Она поспешила отправиться в Петербург.

Ей было всего восемнадцать лет, когда она начала участвовать в политике. В 1761 году она приехала из Москвы и поселилась на лето на даче своего дяди, Михаила Воронцова. Дача была как раз на полпути между Петергофом, где решила пребывать императрица Елизавета вместе с маленьким Павлом, сыном Екатерины и Петра, и Ораниенбаумом, где проживали великая княгиня и великий князь.

Екатерине Алексеевне было позволено навещать своего сына раз в неделю, в воскресенье, — императрица по-прежнему не отпускала от себя внука и не доверяла его воспитание ни отцу, ни матери. И Екатерина покорно приезжала в воскресенье, чтобы увидеть маленького Павла. Но и свидания с ним были очень коротки, Елизавета разрешала разве что поинтересоваться успехами внука в ученье, а потом забирала его с собой на прогулку, как она это называла, именно затем, чтобы свидания сына и матери не продолжались более часа.

Великая княгиня сразу же уезжала, но по пути останавливалась у Екатерины Дашковой, брала её и увозила с собой в Ораниенбаум. Там они много болтали, сближаясь всё больше и больше. Общие темы их бесед вряд ли были очень весёлыми: Екатерина Алексеевна была слишком встревожена своей судьбой, висевшей на волоске, а у Екатерины Романовны уже определился её мрачный нрав. Но они обсуждали самые животрепещущие темы: как сложится судьба Екатерины после смерти тётушки-императрицы, как будет жить Россия под властью голштинского унтер-офицера Петра, не признающего никого в мире, кроме великого Фридриха Второго, прусского короля.

Беседы их были чересчур откровенны, и вскоре Екатерина, великая княгиня, приобрела себе не просто подругу, а товарища, готового со шпагой в руке защищать её честь и достоинство. А за три дня до смерти Елизаветы Дашкова появилась во дворце Екатерины с чёрного хода. Она услышала, как вещала на улицах Петербурга юродивая Ксения, чтобы прихожане пекли блины. А блины бывают только на поминках, и значит, скоро быть смерти императрицы, и что будет потом — одному Богу известно.