Литмир - Электронная Библиотека

За столом разместились по-родственному: Пётр сидел рядом с Елизаветой напротив Екатерины с Понятовским. И опять за этим поздним ужином говорил почти исключительно один Пётр — он был так упоен собой, своей отвагой и добротой, что не мог говорить ни о чём другом.

   — Ну, теперь, я надеюсь, мною довольны, — высказал он наконец свою главную мысль, и жена поняла, что при всём при том Пётр добивается, чтобы Екатерина была им довольна и не обращала внимания на его ухаживания за Елизаветой Воронцовой.

Теперь у Петра были развязаны руки: когда угодно мог он, не скрываясь, призывать к себе свою фаворитку, ездить с нею куда угодно и держать её в своей великокняжеской постели, не боясь, что Екатерина обо всём расскажет императрице, которой Пётр смертельно боялся...

Понятовский только поддакивал Петру и угодливо расхваливал его чувства — как талантлив великий князь, что умеет так расставить своих солдат, какой обладает способностью, чтобы сочинить диспозицию.

И снова взвился Пётр. О, этой способности научился он у своего любимого героя — Фридриха Прусского, с которым Россия имеет несчастье сражаться. А ведь Фридрих — замечательный стратег и тактик, равного ему нет в мире, и он создал свою армию на таких началах, которым должен учиться каждый настоящий монарх.

   — Но потерпел же твой любимый Фридрих поражение у Мемеля от неумехи Апраксина, — колко ввернула Екатерина.

   — О, это была ошибка, не надо было русским ввязываться в эту войну! — вскричал Пётр. — Если только я стану императором, немедленно эту дурацкую войну...

Он как будто захлебнулся, понял и сам, что говорит уже лишнее и что на этих словах может поймать его Екатерина при разговоре с императрицей.

Но Екатерина как будто не заметила этих слов, она завела разговор о парижских модах, о париках, уродующих мужчин и делающих привлекательными женщин, у которых не хватает собственных волос.

И все за столом принялись превозносить роскошные волосы Екатерины, которые действительно были предметом зависти и легенд при дворе. Екатерина промолчала в ответ на эти комплименты — она привыкла слышать о себе много лестных слов, но всегда знала, где побуждают человека говорить их просто желание подольститься, а где проглядывают искренность и простота.

Понятовский не произносил хвалебных слов, когда они оставались одни, ни жестами и поцелуями умел он выразить своё восхищение. Да и при людях не хотел он выдавать себя многими лестными комплиментами — слишком опаслив был этот польский выскочка, парвеню, и всегда помнил о том, что существует в России страшная Сибирь...

— Нет, — вернулся к своей излюбленной теме Пётр, — всё-таки зря Апраксин поколотил Фридриха у Гросс-Егерсдорфа, это была страшная ошибка. Разве можно нам, мужикам из медвежьей берлоги, состязаться с самой великолепной армией, какая только существует в Европе...

Екатерина пыталась было прервать этот разговор: негоже великому князю, наследнику престола, критиковать действия тётушки, императрицы, да ещё и порицать Апраксина, который бьёт и бьёт любимого Петром Фридриха. Однако она знала и то, что союзники России не поставляют армии продовольствия, что солдаты голодны, разуты и раздеты, и как только они умудряются справиться с хорошо организованной, отлично обученной, сытой и одетой армией Фридриха — остаётся загадкой. Но и она, со своей стороны, была неравнодушна к Фридриху — слишком хорошо помнила, как её мать пыталась интриговать в его пользу, за что и была выслана из России Елизаветой. И Екатерина не препятствовала Петру, когда тот в пьяном виде выдавал все секреты русской армии посланникам иностранных государств, был почти что обыкновенным шпионом — роль эта весьма ему нравилась, а кроме того, позволяла думать, что этим он хоть сколько-то помогает своему кумиру.

Знала она и то, что при всяком удобном случае обрывки разговоров за великокняжеским столом доносят и английскому послу Вильямсу, знала и источник, но большие займы у английского банкира заставляли её держать язык за зубами...

Вот и теперь Пётр уже перешёл грань, за которой начиналась просто пьяная болтовня, — он подливал и подливал себе вина, и язык его, не знающий удержу и в трезвом виде, сейчас и вовсе распустился.

Он, уже не скрываясь от жены, обнимал за талию Елизавету, она же всё ещё старалась уклониться от его объятий, страдальчески взглядывая на великую княгиню, будто бы просила прощения: дескать, не виновата, что имела несчастье понравиться Петру.

Но Екатерина словно бы не замечала этих взглядов — она всегда умела держать своих слуг и придворных на некотором расстоянии, хотя и была нехитра в обращении и ласкова, но ласкова великокняжеской милостью...

Внезапно Пётр встал на нетвёрдые уже ноги и громким голосом объявил:

   — Ну, теперь, дети мои, пора и баиньки. Ты, кавалер, иди к своей княгине, а ты, Елизавета, останешься здесь...

Елизавета поддержала Петра за плечо, иначе он упал бы под стол...

Екатерина взглянула на Понятовского, и он умоляюще посмотрел в её глаза. Да, им разрешено встречаться открыто, не стесняться ночных свиданий и встреч.

И она поднялась из-за стола.

   — Великий князь, — улыбаясь, произнесла она, — я весьма вам благодарна за прекрасный ужин. А завтра прошу откушать у меня. Надеюсь, вам понравится токайское, которое сегодня мне прислали из Испании.

Екатерина и Понятовский удалились скромно и благопристойно, а Елизавета едва довела Петра до постели. Он свалился в неё, позволил Елизавете раздеть себя и прижался к её пышному тёплому плечу. Через минуту он уже храпел, а Елизавета мучительно дожидалась утра, чтобы выскользнуть из его объятий и юркнуть во фрейлинскую. Правда, при мысли о том, какая ждёт её там постель в окружении многих фрейлин, ей так и хотелось закрыть глаза и отдаться безмятежному сну...

Эту ночь Екатерина и Понятовский провели вместе, не боясь разоблачения и впервые громко смеясь и разговаривая. Даже Владиславовой, прислуживавшей великой княгине, перестали они стесняться...

Елизавета Воронцова настолько близко приняла к сердцу просьбу великой княгини, что даже отправилась к Бестужеву и, посмеиваясь, рассказала обо всём, что произошло. Уверяя его, что присутствие Понятовского не было неприятным великому князю, она в то же время пригрозила канцлеру своим влиянием на Петра. Алексей Петрович уже увидел это и немало удивился тому соглашению, что было таким образом заключено между всеми четырьмя участниками тайной пирушки при молодом дворе.

С тех пор так и повелось. В комнате великой княгини накрывался роскошный стол для ужина, туда приглашались великий князь с Елизаветой, а также Понятовский. До четырёх или пяти утра все весело пировали, болтали о всяческих вещах, не забывая и высокую политику, а потом уже едва держащийся на ногах великий князь объявлял:

— Теперь, дети мои, я вас оставляю и желаю приятно провести время. А я удаляюсь...

И нетвёрдыми шагами, поддерживаемый Елизаветой, он отправлялся в свои апартаменты, предоставляя сопернику оставаться в опочивальне Екатерины сколько тому заблагорассудится...

Всё это весёлое и беспечное время длилось несколько летних месяцев, продолжалось и после переезда в Петербург, и компания проводила дни и ночи так, что остальные могли только позавидовать.

Однако слухи об этом счастливом совместном проведении времени дошли наконец и до императрицы — нельзя было скрывать долее столь необычное приключение. И доложили Елизавете конечно же её соглядатаи, приставленные к молодому двору, но уже давно перешедшие на его сторону и потому скрывавшие, сколь возможно, от императрицы слухи о перипетиях странного союза вчетвером.

Елизавета так рассердилась, что вызвала Бестужева, грозно распекла его и потребовала прекратить столь унизительную для молодого двора комедию.

Как ни противилась Екатерина, взывая к власти Бестужева, как ни боролась за свою любовь, Понятовский был вынужден уехать. Французский и саксонский дворы настояли на его скором и решительном отъезде, поняв, как действует во имя любви и политики польский агент князей Чарторыйских против законного короля Польши и против других иностранных дворов.

20
{"b":"563991","o":1}