— Знаешь, у меня никогда такого не было, — услышал он себя.

Селена перевернулась на бок и подперла голову рукой, которую он ласкал. И словно узнав, что ему не хватало контакта, она дала ему вторую руку.

— Не было чего? — спросила она.

— Такой тишины.

За столькие годы пустых оргазмов, хотел бы он знать, что его ждет подобное глубокое слияние. Тогда можно было избежать этого пустого, бесконтрольного потребительства.

— Включить музыку? — спросил он внезапно, на случай, что из них двоих он один наслаждался тишиной.

— Нет, это… идеально.

На этом он извернулся и поцеловал ее в губы. А потом опять устроился на спине и вернулся к новой «ручной работе»… он ласкал пальцами каждый ее пальчик, расправляя их, играя с сильными кончиками.

— Я люблю звезды, — сказала она, словно обращаясь к самой себе.

— У меня есть мысль для следующей ночи.

— Да?

Он издал еще одно ммм-хмм.

— Сюрприз. Придется отложить прогулку на лодке.

А ему, наверное, понадобится валиум. Но Селена будет в восторге.

— Трэз?

— Да?

— Я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня.

Он улыбнулся в темноте.

— Есть вероятность, что будет задействован мой язык? Просто обозначь часть тела, моя королева.

— Нет.

Перемена в ее голосе остановила его. И на короткое мгновение он хотел сказать: Прошу, не надо. Мы можем поговорить об этом с приходом ночи. Оставим дневные часы для фантазий о вечности.

Но, как всегда, он не мог отказать ей ни в чем.

— Что это?

Селена не сразу ответила, и, наверное, это значило, что она осторожно выбирала слова.

Он пытался сохранять спокойствие.

— Не торопись.

— Мои сестры. — Она помедлила. — Те, кто ушел… они похоронены на кладбище. Помнишь, где ты нашел меня?

Та живая изгородь, подумал он. Та, через которую он смотрел на мраморные статуи… которые, как он боялся, были совсем не из мрамора.

— Да, я помню.

— Не позволяй им поместить меня туда. — Она забрала у него свою руку и села. Когда она посмотрела на него, ее длинные, красивые черные волосы рассыпались по ее плечам, прикрывая одну грудь, касаясь кожи бедра. — Они захотят этого. Нужно будет выбрать позу… ну, когда время придет, они смогут заставить меня принять любую позу, какую я пожелаю. Они нанесут гипс на мои волосы, лицо и тело. Это ритуал. Поэтому они все там такие разные… в смысле, в разных позах.

Трэз потер лицо. Что нисколько не помогло унять пронзительную боль в груди.

— Селена, давай не будет об этом…

Она схватила его за руку. Крепко.

— Пообещай мне. Я буду не в состоянии отстоять свои права, когда придет время. Мне нужно, чтобы ты сделал это за меня.

И снова он не мог ей отказать… будучи связанным мужчиной, это казалось не просто правильным, но и полезным. Но конкретно эта просьба? Он чуть не раскололся надвое, кивая.

— Хорошо. — Он прокашлялся. — Хорошо, я обеспечу это.

Ее тело разом расслабилось, и она выдохнула. С другой стороны, когда Селена снова устроилась рядом с ним, она покачала головой.

— Я знаю, что это противоречит всему, чему меня учили, всем традициями моей службы… но часть меня испытывает паранойю при мысли, что они навечно застряли там.

— Прости… что? Ты про своих сестер?

Она кивнула.

— Как мы можем быть уверены, что Забвение существует на самом деле? Вдруг то, что нам рассказывали, на самом деле не правда? Как и все остальные в Святилище, я старалась избегать кладбища… я ненавижу безмолвность и неподвижность там, и, Боже, бедные женщины, некоторых я знала, я трапезничала с ними, служила рука об руку Деве-Летописеце. — Она тихо выругалась. — Они застряли на том кладбище, не просто застывшие в своих телах, но забытые нами, потому что мы не можем находиться рядом с ними. Что, если они видят нас? Что если они могут слышать нас? Что, если время растянулось для них в вечность, потому что они пленены… — Селена задрожала. — Я не хочу этого. Когда я уйду, я хочу быть свободна.

Ее взгляд снова обратился к окну, к мерцающим звездам на небе.

— У каждого вида есть свои представления о загробной жизни, — сказал он. — У людей есть Рай. У вампиров — Забвение. У Теней это Вечность. Мы не можем все разом ошибаться… и каждая версия похожа на другую. Поэтому кажется логичным предположить, что после смерти что-то есть.

— Но нет гарантий… ты узнаешь это, когда будет уже поздно. — Казалось, она ушла в себя. — Знаешь, когда у меня наступает Окоченение, я слышу… когда я в состоянии, где мое тело… неподвластно мне, я могу слышать, обонять, могу видеть. Сознание со мной, я здесь, но ничего не могу сделать. Я уже говорила, нет большей паники, чем чувствовать, что кроме мозга ничего не функционирует.

Держись, сказал он себе. Не смей расклеиваться.

Ты соберешь сопли в кулак и будешь рядом с ней. Здесь и сейчас.

Когда Селена замолчала, он поставил себя на место, описанное ею, когда ты все осознаешь, но не можешь ответить, отреагировать, что-то сделать.

Протянув руку, Трэз пригладил ее длинные волосы. А потом поцеловал ее, медленно, мягко. Мгновение спустя, он забрался на нее, находя ее лоно. И входя в нее, чувствуя знакомое, но шокирующее чувство тесноты, он давал ей клятву посредством физического акта.

Порой зло, которому ты противостоишь — нечто, что невозможно ударить, застрелить, расчленить. Порой ты не в силах нанести ему даже малейший вред.

И это самое, черт подери, ужасное.

Его бедра набирали темп, и Селена обняла его руками, он поддерживал ритм приятный и неторопливый, чтобы не переставать целовать ее.

Где-то в середине он уловил запах дождя.

Они оба плакали.

***

В тренажерном зале Рейдж бежал так, словно его преследовал его собственный зверь.

Беговая дорожка была не в восторге. Он был уверен, что изданный ремнем крик — достаточно громкий, чтобы он мог услышать его сквозь T.I., которого он вливал в уши словно героин — означал, что машина отбросит коньки в любую секунду. Но он не хотел разрывать темп, чтобы дойти до соседней двери.

Но когда дорожка запахла как лессер, он понял, что решение было принято за него. Запрыгнув на боковые рельсы, он нажал красную кнопку, и дорожка мгновенно начала замедляться. Либо так, либо он прогадал со временем, и машина уже скончалась.

Переводя дыхание, он промокнул лицо одним из колючих белых квадратных полотенец. Оно скорее было наждачной бумагой, но они все равно предпочитали такие. Фритц пытался, время от времени, подсунуть им вместо олд-скульных что-то по-нежнее, но они с братьями всегда возмущались. Эти полотенца были для тренажерки. Им полагалось быть тонкими и спартанскими, махровым эквивалентом койота.

Когда ты пропотел как свинья и не можешь чувствовать свои конечности от напряжения, едва ли захочешь обтереться померанским шпицем.

Он реально пробежал двадцать четыре мили?

Черт, как долго он уже здесь?

Выдернув наушники, он осознал, что не только одна из пяток онемела, но и его паховые мышцы горели, а плечо, раненное пять ночей назад, расшаталось.

В итоге он припарковался на одной из деревянных скамеек, стоявших вдоль дальней стенки зала. Когда дыхание начало постепенно возвращаться к нему, он почувствовал, будто находится в окружении своих братьев, хотя и был на самом деле один: шла ли речь о жиме штанги на скамье — там до сих пор стоял вес в шестьсот фунтов, которые жал вчера Бутч — или штанге, с которой Зи делал вчера скручивания, перекладине, на которой Тор качал пресс… он мог представить бойцов, всех до одного: слышал их голоса, видел, как они проходили мимо, чувствовал на себе их взгляды во время разговора.

И от всего этого он должен чувствовать себя скорее более вовлеченным, не менее.

Но реальность была такова, что даже в зале сорок на сорок футов, забитом до отказа огромными тушами, он все равно чувствовал себя изолированным.