- Мирниас, вам надо поесть, - добавив в голос строгости, велела Айриэ. – Резерв и так не пополняется, а если вы ещё и голодать будете, свалитесь намного раньше вечера.
- Да меня и так всю дорогу тащить приходится, - опустил голову Мирниас, послушно беря протянутый кусок хлеба с мясом. – Я для вас обуза, мэора…
Фирниор, кажется, окончательно расхотел спать и, пробормотав, что намеревается разведать дорогу, ушёл вперёд, в темноту. Фонарь, впрочем, он с собой взял, хотя мешок оставил.
Айриэ проводила его довольным взглядом и повернулась к своему спутнику:
- Рингир Ниарас покинул нас очень кстати. Мирниас, пока его нет, выкладывайте-ка, что вам показалось необычным в пыточной.
Молодой маг невольно поёжился при упоминании пыточного подвала, но послушно ответил:
- Мэора Айнура, я теперь и сам не пойму, не почудилось ли мне… Я говорил вам, герцогский сынок откровенно наслаждался моими криками. Он… будто слизывал мою боль, понимаете? Ну, как дети мороженое языком лижут или там леденец на палочке. Но, разумеется, он не жестами это делал, только у меня впечатление похожее возникло. У Орминда просто лицо такое было… он наслаждался - каждым своим движением, причиняющим боль. Причём его даже не собственно причинение боли волновало, а то, что он мог посредством пыток из меня вытащить и… взять себе. Конечно, мэора, вы можете сказать, что мне тогда не до того было, чтобы такие вещи замечать, но я просто пытался удержаться… не рухнуть в страх, не поддаться сразу. Вот у меня мозг и цеплялся за всякие мелочи, чтобы отвлечься… А потом я почувствовал ужасную слабость и понял, что из меня вдобавок силу тянут. Ну и… мне снова показалось, что это к Орминду всё уходило. Только я к тому времени так одурел от боли, что и сам себе не поверил, - вполголоса закончил он. – За последнее я никак ручаться не могу.
Айриэ, прищурившись, смотрела в темноту коридора перед ними. Вот оно как интересно получается… Разумеется, Мирниасу действительно могло привидеться и почудиться, место и обстановка не располагали к вдумчивому изучению окружающего пространства. А если – не показалось?..
Додумывать она не стала – времени у них оставалось мало, вряд ли Фирниор ушёл надолго.
- Мирниас, я сейчас попробую вас полечить, - со вздохом сообщила она. – Только, понимаете, я могу исцелять при определённых обстоятельствах. Вы выпьете немного моей крови, не кривитесь так. Мне надо, чтобы пациент испытывал ко мне добрые чувства, иначе ничего не выйдет. Слушайте, Мирниас, я вас душевно прошу, постарайтесь забыть о вашей неприязни и вспомнить что-нибудь хорошее - обо мне, естественно.
Мирниас молча смотрел на неё, застыв, только светло-зелёные глаза распахивались всё шире и шире и проявлялось в них некое странное выражение, не поддающееся расшифровке. Должно быть, маг и сам бы затруднился с ответом, спроси его сейчас, что за противоречивые чувства его раздирают.
- Мэора Айнура… - наконец выговорил он хрипло и приглушённо. – Я… Вы ошибаетесь, мэора!.. Как я могу испытывать неприязнь – к вам?.. Я… я бы в вас влюбиться мог!..
Выпалил - и сам испугался; лицо пошло красными пятнами, а взгляд метался заполошной птицей. Ишь ты, влюбиться он бы мог. Начинается… На Айриэ повеяло старой-престарой тоской, пыльной и затхлой, от которой чуть саднило в горле. Тоска на сей раз была не чужой - собственной. Вот так прячешься-прячешься за нарочито неприметными личинами, выбираешь что-то относительно серое и скучное, но ведь непременно отыщется кто-нибудь не в меру глазастый. Не умеющий ни смотреть, ни видеть, на самом-то деле. Мирниас, да и Фирниор, кажется, тоже, безошибочно чуяли в ней нездешнюю экзотику, сверкающую и оттого почти непреодолимую притягательность иных миров, иных лиц и судеб, иных лун и чудес.
Таким вот глазастым удавалось поддеть краешек её маски - и заглянуть поглубже, и вдохнуть аромат невиданных под этим небом тайн… Беда в том, что они не видели под маской – её, Айриэннис. Настоящую. Зато влюблённость не мешала таким глазастеньким начать вести себя чересчур вольно, будто из-за своего чувства они получали право на её личность и внутреннюю свободу. Начинались просьбы и уговоры, претензии и обиды, да ещё с таким видом, будто они своей глупой любовью одолжение ей делали. А хоть кто-нибудь из них поинтересовался, зачем ей – любовь человека?.. Зачем пытаться сочетать несочетаемое? Пусть люди живут друг с другом, создают пары, разводят (ну или заводят) детей и делят быт. Пусть живут, пусть будут счастливы, ей же не жалко. Это замечательно, это правильно, это нужно – им. Но не ей, Айриэ, в этом-то всё дело. Зачем ей приземлённость, когда ей навстречу распахивается целый мир? Миры… и звёзды, и крылья, и свобода.
Нет, молодой маг пока не сказал и не сделал ничего, что могло бы расцениваться, как попытка набросить узду – на дракона. Мирниас едва ли осмелился бы что-то просить для себя, пока она не дала повода думать, что готова позволить ему приблизиться. Но если не задушить вовремя этот глупый, ненужный и такой прекрасный порыв, Айриэ в пятисотый или даже в тысячный раз придётся избавляться от чужой, надоевшей до скрежета зубовного и почти всегда одинаковой назойливости влюблённого. До чего же проще было с Тианором… Он не требовал ответных чувств, потому что сам их не испытывал, а она нуждалась именно в игре, приятной и необременительной.
Люди живут так мало и быстро, что не успевают понять… Не стоит привязываться к ним по-настоящему.
Она не хотела прикасаться к чужим душам.
И сейчас она бы с радостью рявкнула грубо, зло и насмешливо на беднягу артефактора, чтобы смертельно ужалить едва зарождавшееся чувство. Но пока не могла. Ей нужно было его доброе отношение, а значит, придётся временно оставить всё как есть. Не страшно, впрочем, мальчик не успеет наделать глупостей, а скоро она уедет и забудет обоих надоедливых юнцов. К тому же второй вряд ли уцелеет…
Неслышно вздохнув, Айриэ сказала миролюбиво:
- Спасибо на добром слове, Мирниас, но не надо таких жертв. Вы лучше сейчас улыбнитесь мне, хорошо? Вспомните, например, как я на вас дивно шипела и язвила, когда нам случалось повздорить… ну или ещё что-нибудь столь же приятное!
Он не выдержал и рассмеялся, чем Айриэ тут же воспользовалась. Надрезала запястье своим кинжалом, справедливо полагая, что крови понадобится не так уж мало. Глаза Мирниаса изумлённо округлились – видимо, он не принял всерьёз её слова о необходимости напиться её крови. Айриэ поднесла запястье к его губам и велела непререкаемо:
- Быстро пейте, ещё не хватало зря кровь изводить на ваше дурацкое жеманство! Я знаю что делаю, не в первый раз лечу.
Мирниас с неожиданным благоговением обхватил её запястье и сказал церемонно:
- Мэора Айнура, это честь для меня. – После чего осторожно приник губами к ранке и принялся слизывать кровь, слегка щекоча кожу языком. Может, он пытался этой нехитрой лаской отблагодарить её, а может, случайно получалось, неважно.
Айриэ чуть вздохнула, вспомнив другие руки, загорелые, с изящными, но сильными пальцами. Чьи прикосновения порождали гораздо больше приятнейших эротических ощущений. Саэдрэ, друг верный, лучший мужчина из всех, что у неё были… Айриэ затопило волнами редко посещавших её нежности и ностальгии, и губы сами собой растянулись в улыбке. Она подозревала, что со стороны выглядит на редкость глупо, что косвенно подтвердил появившийся совершенно бесшумно Фирниор. Подняв глаза, Айриэ вдруг обнаружила, что юноша стоит на границе света и темноты и смотрит на них с Мирниасом диким, отчаянным взглядом, и скулы у него побелели, а губы снова закушены до крови. Фирниор медленно сделал шаг назад, потом другой, третий, пока не скрылся во тьме коридора. Фонарь он погасил.
Ну разумеется, и этот туда же. Айриэ неслышно выдохнула сквозь зубы, чтобы не спугнуть ничего не заметившего Мирниаса. Фирниор не мог подумать ничего иного, кроме того, что видит перед собой двух влюблённых. Один нежно обцеловывает запястье дамы, вторая взирает на это с идиотски-блаженной улыбкой. И млеет, да. Корррявое Равновесие, ну и глупо же получилось. С другой стороны, просто великолепно, хмыкнула про себя Айриэ. Потому что Фирниору вовсе незачем знать, как именно она лечит.
