Как много хотелось для тебя сделать! Однако я знал, что своими миллионами не сделаю тебя счастливой. И потому старался стать лучше, чище, справедливей. Ты была для меня словно лилия из воскресного чтения, которая говорила: «Я была первой, как снег, будь и ты чист и светел душою. Расту я открыто и беспритворно: будь и ты откровенен, прост и невинен сердцем. Я всегда обращена к небу и клоню головку мою к солнцу, приклоняй и ты голову на святую молитву». Ты была моим солнцем, и мне хотелось сказать тебе: «Что солнце, восходящее на высотах Господних, то красота доброй жены в убранстве дома ее». Я приду к тебе с запахом весны, а может, прольюсь дождем над твоим домом. Я коснусь тебя ветром и стану с небес оберегать тебя, родная.

Не в силах больше читать, Сонечка разразилась слезами. Прошло много времени прежде, чем она дочитала до конца письмо и приложенные к нему инструкции, по сути своей представлявшие завещания. В бархатной коробке лежали несколько слитков платины. На которых были наклейки с именами — Соне, Илье, Олегу. Там же лежала банковская карта, свидетельствующая о вкладе в Швейцарском банке, а на маленьком листочке был записан пароль.

«Луиджи, родной мой! Ну почему, почему ты ушел от меня? Как же жить без тебя дальше»?

Приняв таблетку, Соня внимательно посмотрела на себя в зеркало, на нее смотрела бледная женщина, с осунувшимся лицом и лихорадочным блеском в глазах. Соня решительно направилась в ванную, приняла душ, вымыла голову, уложила волосы феном, оделась в любимое платье Луиджи и взяла в руки телефон. Она позвонила маме, бабушке, Стасу Волжину и наконец Юльке.

— Соня, родная моя, — обрадовалась Юлька. — Как ты? Может быть, приедешь?

— Нет, Юленька, не могу. Я должна быть здесь, рядом с Луиджи.

— Соня, как бы я хотела к тебе приехать. Поддержать тебя. Но я улетаю в Карловы Вары. Мне путевку предложили.

— Я очень за тебя рада, родная моя. Я хочу сообщить тебе одну новость. Дело в том, что Луиджи завещал твоим детям часть своего наследства. Я хочу, чтобы ты знала, что если вдруг меня не станет, то тебе надо будет обратиться к моему адвокату Сандро. Я могла бы обо всем этом написать тебе на имейл, но просто хочу слышать твой голос.

— Сонечка, милая, что за мысли тебя посещают? Ведь мы почти ровесницы. Не смей даже произносить такие слова. Как это, если тебя не будет?

— Луиджи тоже далеко не был старым, — едва слышно сказала Сонечка.

— Соня, милая, ну не отчаивайся, пожалуйста. Ну хочешь, я не поеду ни в какие Карловы Вары, а прилечу к тебе. Хочешь? Мне дадут корпоративный билет, так что не волнуйся относительно денег.

— Нет, — твердо ответила Соня. — Я прошу тебя, не отказывайся от путевки. Мне очень хочется, чтобы ты окончательно выздоровела. И еще у меня к тебе одна просьба.

— Какая? — удивилась Юлька.

— Не обижай Волжина.

— Ты что говоришь-то, Сонечка? Его обидишь, пожалуй. Он сам иногда может обидеть и очень сильно.

— Стас страдает молча, а ты этого порой не замечаешь, — упорно продолжала Соня.

— Я что-то не помню, когда он последний раз сильно страдал, — пожала плечами Юлька.

— Береги его, Юлька. — В голосе Сонечки послышались слезы.

— Конечно, Сонечка, я буду беречь его, ведь я так люблю его, ты же знаешь, — проникновенно сказала Юлька. — Только ты не переживай, пожалуйста.

— До свидания, Юленька. Я тебя очень люблю, — каким-то далеким голосом произнесла Сонечка.

— И я тебя люблю. Мы все тебя любим: и Стас, и Олег, и Илья. Целую тебя, Сонечка. Я буду звонить тебе из Чехии.

— Не надо. Лучше после отдыха приедешь сама.

— Как ты скажешь, Сонечка, как скажешь.

Что-то такое было в Сониных словах и в ее интонации, что насторожило Юльку. Она рассказала обо всем Волжину, но тот успокоил ее, убеждая в том, что причин для волнения нет. И все-таки Юлька чувствовала, что с Соней что-то происходит.

«Как же это вышло так, что все несчастья свалились на нас одновременно? Нужно пожертвовать многим, чтобы спасти все. Я пожертвовала годами жизни и была обречена на одиночество, но теперь дождалась своего счастья. Нужно ли было столько ждать? Но кто знает — может, разбив семью, я могла бы потерять и свое счастье. Да, жертвы оказались огромными. Еще Достоевский говорил: «Надо просто любить жизнь, а не смысл жизни». А мы все смысл ищем и не замечаем, как жизнь подходит к концу. Только кто знает, когда наступит этот конец. Для одних он наступает в глубокой старости. Для других — в самом начале пути. Сложный человек и живет сложно, а простому во всем проще и живется легче. Только нужны ли мне эти несколько лишних лет ради того, чтобы жить против совести или ломая свое я? Нет, лучше сгореть как комета, но прожить так, как хотелось бы. Только не против совести. Жить же вполнакала, чтобы сохранить силы для долгих лет, не представляет для меня интереса. Было бы здоровье. А без здоровья и долгая жизнь не нужна. Конечно, лучше и здоровым быть, и пожить подольше. Вот пишут про известного американского физиотерапевта Пола Брегга, предложившего очень ценные программы по оздоровлению организма, что он в девяносто лет стоял на голове и, возможно, прожил бы еще девяносто, если бы его не сшибла огромная волна во время занятия серфингом. Правда, с рождения у него было слабое сердце, и в течение первых четырнадцати месяцев шла упорная борьба за его жизнь. Позже болезни стали расти, как снежный ком, — синусит, астма, бронхит, а затем и туберкулез. В санаториях, где он провел несколько лет, его и вовсе приговорили к смерти. Если бы не слабое здоровье, то Брегг уж, наверное, не стал бы изучать методы восстановления здоровья естественными способами и не передал бы свои знания многим тысячам людей во всем мире. И мир бы никогда не узнал «программу жизни», способную излечить любую болезнь. Когда мы здоровы, то не думаем о самом здоровье. В молодости мы делаем все, чтобы потерять его, а в старости, чтобы сохранить его остатки. И только душа не стареет, хотя встречаются люди с молодым телом и с дряхлой душой. И как понять Гумилева, который писал:

— О чем ты думаешь, нахмурив лоб, — обратился к Юльке сидящий за письменным столом Волжин, отвлекаясь от своей работы.

— Так, какой-то сумбур в голову лезет, — отмахнулась Юлька, подойдя к Стасу и обняв его за шею.

— Ложись спать, детка, я должен еще поработать. — Волжин прижался щекой к Юлькиной ладони.

— Я не хочу от тебя уходить, Стас, — капризным голосом сказала она.

— Тебе нельзя поздно ложиться, котенок, ты же знаешь. — Волжин поднялся из кресла и повел Юльку в спальню.

— Стас, ну пожалуйста, не гони меня. Можно мне посидеть с тобою рядом? — заныла Юлька.

— Неужели ты думаешь, что я сам бы этого не хотел, если бы ты была здорова? — серьезным тоном произнес Волжин. — Иди спать, а то я не успею подготовить доклад.

— Хорошо, — послушно согласилась Юлька, и в голосе ее послышались грустные нотки.

«Какой же она ребенок», — подумал Волжин, закрывая за ней дверь в спальню.

В очертаниях женского силуэта, чем-то напоминавшего Сонечку, Юлька узнала доктора-эндокринолога из медицинского центра «Аэрофлота», у которой она наблюдалась уже более пятнадцати лет. Пышноволосая красавица приценивалась к изящному флакону модных дорогих духов.

— Галина Федоровна, здравствуйте! — воскликнула Юлька, восторгавшаяся редким сочетанием красоты и ума в этой женщине.

— Здравствуйте, Юленька, — дрогнули в улыбке изумительной формы губы. — Вы в Карловы Вары собрались?

— Да. И вы тоже? — поинтересовалась Юлька, радуясь, что будет иметь возможность общаться с такой очаровательной женщиной. Глаза у Галины Федоровны были синие-синие, как у Аленки на шоколадной обертке. И сама она походила на сказочную Аленушку, и если бы не ее приятная полнота, то Галину Федоровну можно было принять за девочку. Сейчас, видя доктора в черных расклешенных брюках и голубой трикотажной кофточке, обтягивающей высокую тугую грудь, Юлька поразилась молодости Галины Федоровны, которая плескалась в ее смехе, глазах, движениях.