Полицейский на перроне чуть не подавился бутербродом, заметался, не зная, куда ему деть завтрак, бережно собранный супругой с вечера, не понимая, что вообще предпринять. Но два глухих выстрела от стены здания вокзала навсегда покончили со всеми мыслями – пруссак упал на цветочную клумбу и затих. Молоко из разбитой бутылки белой струйкой потекло из кармана на тротуар, смешиваясь с кровью.

Лиза опустила руку с пистолетом и нырнула за угол административного корпуса, столкнулась с еще одним полицейским, дежурившим внутри помещения, влепила ему пулю в лицо, больше от неожиданности и испуга, чем намеренно, скривилась и влетела в дверной проем. Спящий вокзальчик Радшена, как и само поселение, выглядел безжизненным и опустошенным. Один лишь сотрудник станции трусливо шарахнулся от вооруженной амазонки в хаки. Лиза быстро определила, где находится комната связи, проникла туда и начала обследовать аппаратуру. Были здесь и телефон, и радиоблок, Пешкова положила пистолет на столешницу, скинула автомат и стала копошиться со средствами связи.

Сергачев исступленно долбил кувалдой по пульту управления локомотивом, разбивая все в хлам, затем принялся за уничтожение манометров, рычагов и паронагнетательных трубок.

На шум прибежал часовой, начал что-то кричать, выстрелил снизу в железную дверцу будки, попытался залезть наверх, но сорвался. Сергачев схватил «маузер», высунул его в разбитое окошко и почти не глядя пальнул. Это произвело нужный эффект – гитлеровец еще больше напугался, сжался в комок, прильнул к локомотиву и дико завертел головой, соображая, что делать и куда податься.

Изуродовав все, что можно, в кабине машиниста, ветеран выглянул из нее на другую сторону от снующего фрица, открыл дверь и стал слезать вниз. Со стороны хвоста эшелона к нему бежал охранник и на ходу стрелял, пока диверсант спускался. Но выстрел из тумана сбил гитлеровца с ног, Сергачев мысленно поблагодарил спасителя, побежал к следующему эшелону, обронил кувалду, снова подхватил ее и помчался дальше. Теперь уже не было зябко от утренней свежести – пот застил глаза, спина взмокла, стало жарко как возле работающей топки.

Селезень вовремя заметил охранника, бегущего к Степанычу, ловко снял его из пистолета и, перепрыгивая через рельсы, понесся дальше.

Где-то загудела сирена, послышалась команда офицера охраны. Ее заглушил выстрел, потом началась пальба. Гулко ухнула граната. Станция пришла в движение, пагубное многим из ее обитателей.

Сначала рванула цистерна с рапсовым топливом, но не произвела должного эффекта – огонь вяло захватывал соседние платформы и вагоны, не торопясь пожирать их синеватым пламенем. А вот взорвавшийся вагон другого состава вздыбился и обрушил фонтан щепок и какого-то желтого порошка на округу. Химия заполонила пути и ядовитым облаком разлетелась в стороны. Потом громыхнула платформа с колесно-гусеничным бронетранспортером, далее взорвались баки с вином, приготовленные местным населением для отправки на фронт. На путях и всей станции создался невообразимый кавардак, хаос охватил спешащих покинуть опасную зону служащих и солдат, разведчики же продолжали наносить точечные удары по врагу.

Машков, сидящий за рулем «Хорьха» в ожидании товарищей, смекнул, что противник вот-вот подтянет резерв из городка и возьмет станцию в клещи. А подъезд к вокзалу на машинах только со стороны главной улицы, не будут же машины с фрицами портить колеса, преодолевая рельсы и шпалы, насыпь и кюветы. Он захлопнул дверцу автомобиля, завел его и поехал к площади, граничащей с улицей и вокзалом.

Сержант угадал – гитлеровцы выслали подмогу бедствующей охране станции и пожарный расчет. Первой могла встрять Пешкова, находящаяся внутри вокзала. Два мотоцикла и один грузовик с солдатами прибыли на площадь, за ними тащилась автоповозка с местными пожарными. Машков развернул «Хорьх» так, чтобы он стал преградой между немцами и разведчиком. Вскинул гранатомет и выстрелил. Никогда ранее не использовавший такое оружие, сержант отпрянул и сел на попа от отдачи и резкого шума выстрела. Немного оглушило и даже обдало горячей волной от залпа. Он проследил за летящим снарядом, угодившим не в борт грузовика, как целился, а в переднее колесо. От взрыва погибли только водитель и сидящий рядом с ним унтер-офицер, пару солдат ранило. Отделение стало выскакивать из покореженной и дымящейся машины, буквально вываливаясь из нее наземь оглушенными и обезумевшими. Мотоциклы сноровисто развернулись в боевой порядок и открыли огонь по афишной тумбе и укрывшемуся за ней офицерскому лимузину. Очереди пулемета и треск трех винтовок выглядели неуверенными и редкими, потому что гитлеровцы недоумевали, как из дорогой и представительской машины может им наносить урон кто-то из своих, боялись повредить авто.

Машков зарядил новый выстрел в трубу гранатомета и запустил его в ряды немцев. И еще раз, последний. Бросил ненужное уже оружие, вытащил из машины «МП-43» и открыл огонь, морщась от боли в боку.

До истечения установленного командиром срока в полчаса оставались считаные минуты, когда диверсанты поняли, что уже нужно ретироваться из опасного района. Уничтоженная техника, потери врага до взвода, вконец проснувшийся городок и стекающиеся к месту боя военные и полицейские – все указывало теперь на то, что нужно уходить. «Хорьх» рванул с места с одним простреленным колесом, посигналил возле здания вокзала, подобрал выскочившую из него радистку и скрылся за углом. Вслед неслись пули и крики немцев.

Сергачева с Селезнем товарищи забрали за перроном, автомобиль осторожно съехал с тротуара на грунт и, проехав вдоль путей метров сто, уткнулся в густые заросли кустарника. Перебраться на другую сторону железнодорожного полотна не представлялось возможным, возвращаться – тоже, сержант с досадой стукнул по рулю. Он, конечно, отвлек противника на площади и вывез группу с места боя, но теперь угодил в тупик и не знал, что предпринять.

– Газуй прямо, сквозь кусты, – крикнул Селезень, – я тут пробирался к станции, ям и кочек нет, только кустарник густой, думаю, не увязнем сразу.

– Вася, давай, жми-и!

– Другого пути все равно нет. Вперед, сержант.

– Ну, смотрите, кролики! – Машков глубоко вздохнул и надавил акселератор.

Длинный автомобиль выбросил струю земли из-под колес, пустил черное облако выхлопа и нырнул в заросли. Были и ухабы, и травяные кочки, ветки хлыстами лупили треснувшее стекло лимузина, колеса увязали в гуще кустов, но машина медленно и грубо пробиралась дальше и дальше. Еще почти сотню метров удалось выиграть у природы и преследующего врага, когда движок авто не выдержал усиленных оборотов и заглох, а колеса и подвеска вконец увязли в растительности и мягкой почве.

– Все наружу, уходим пехом! Быстро.

Но команды сержанта и не нужно было дожидаться – бойцы и так рванули дырявые дверцы машины и полезли из нее, прихватывая оружие и вещмешки.

– Где твой артзапас? – бросил сержант, мельком взглянув на Селезня.

– Использовал весь. По вагонам. А твой где?

– Покормил фрицев на площади.

– Командир, я не смогла выйти на связь, – доложила Пешкова, тяжело дыша и покраснев от натуги, вытаскивая снаряжение из автомобиля, – телефония только местная, между станциями провинции, а радиоузел сломанный у них. Вроде педанты такие, обязательные и правильные, а аппаратуру держат сломанной, не чинят.

– Ага, спецом для тебя бы и починили! – съязвил Селезень, усмехнувшись. – Товарищ Пешкова?! Пожалуйста, стучите, мы починили для вас рацию. Да, Лизка?

– Иди ты!

– Отставить хохмы, быстро в лес, – буркнул сержант, ковыляя прочь от «Хорьха».

Разведчики поспешили покинуть это место, недалеко уже стреляли преследователи, разыскивая беглецов и следы машины. Снова рвануло на путях, видимо, очередной вагон или цистерна получили огненный запал. Станция дымила и часто шумела треском и хлопками сгорающих товаров и припасов.

Группа углубилась в лес, поддерживая друг друга и помогая раненому сержанту. Радшен остался позади, а буква «Р» оказалась в списке разведчиков.