— И сколько же может оказаться таких вот свидетельств? — все еще настроенная весьма скептически, спросила Тесс.

— На самом деле, не так уж много, уверяю вас. Во-первых, свидетельство о рождении должно быть выдано в городе, поскольку именно тут по закону происходит усыновление. Второе — ребенок должен быть непременно девочкой. Конечно, на всякий случай я подниму заодно и сведения по всему округу, но почти уверен, что найду все в городских файлах. Насколько я понимаю, речь идет о ребенке смешанной крови, верно?

— Да, — не сразу ответила Джекки. Украдкой она покосилась на Тесс, словно спрашивая взглядом, позволено ли ей будет посвятить незнакомого человека в такие детали. К удивлению Тесс, ее настоятельное требование оградить семейство Вайнштейн от всех подробностей данного дела было принято без каких-либо возражений.

— Ну вот, у нас есть фамилии родителей ребенка и имя девочки, — удовлетворенно сказал мужчина. — Вы не поверите, насколько легко на самом деле будет ее найти. Компьютеры в наши дни…

— Можете мне не рассказывать — насчет компьютеров мне известно все, — оборвала его Тесс. И невольно покраснела от стыда. Уж очень по-детски это прозвучало.

Джекки опять вытащила из сумки чековую книжку и шикарную ручку «Мон блан»:

— Итак, сколько я вам должна?

Мистер Моул покачал головой:

— Ничего.

Джекки иронически подняла одну бровь:

— Тогда для чего вы это делает? Вам-то какое до всего этого дело?

— Видите ли, я сам был приемным ребенком. Когда я устроился на работу в Департамент здравоохранения, мне объяснили, как можно поднять свидетельства о рождении, и я отыскал свое собственное, где значилось имя моей матери. Конечно, предполагается, что это закрытая информация, но бюрократия есть бюрократия, понимаете? Ничего никогда не уничтожается. Таким вот образом мне удалось найти маму. Оказывается, все это время она жила в двух кварталах от меня, а я даже не знал об этом. Конечно, это никак не повлияло на мои отношения с моими «мамой» и «папой», но я сразу почувствовал себя свободнее, как будто нашел ответ на долго мучивший меня вопрос. Так почему я должен отказывать другим людям в том, что сделал для себя?

Они слышали дребезжание другого трамвая, который приближался к ним с юга. Мистер Моул встал и сунул газету в мусорную корзину.

— Мне нужно узнать, что именно написано в подлиннике свидетельства о рождении — просто на всякий случай. Дональд сказал мне, что речь идет о девочке, родившейся 11 августа тринадцать лет назад, верно? А что там говорится о ее родителях?

Тесс с тревогой покосилась на Джекки. И как она забыла предупредить ее на этот счет?

— Мать — Сьюзан Кинг, — ответила Джекки. — Отец неизвестен.

Грохот трамвая заглушил вырвавшийся у Тесс шумный вздох облегчения. Она не знала, было ли это правдой — насчет отца, так и оставшегося неизвестным, но Джекки, похоже, намерена была честно выполнить условия их сделки. В конце концов, мистер Моул не станет искать подлинник свидетельства о рождении. А если он даже и попадется ему на глаза, он будет держать язык за зубами, Тесс почему-то не сомневалась в этом. Трамвай остановился, и Моул, не оглянувшись, вскочил на подножку.

Дядюшка Дональд, прижимая к себе неизменный пейджер, тоже поднялся.

— Пора на работу'. Мне еще сегодня предстоит обежать немало коридоров и выпить чертову пропасть кофе, прежде чем закончится этот день.

— И когда мистер Моул снова даст о себе знать? — с нетерпением в голосе спросила Джекки.

— Понятия не имею, моя дорогая. Он сообщит мне специальным шифром, если ему удастся что-то отыскать. Как ребенок, честное слово! Мне кажется, ему просто нравится играть в эти шпионские игры. Наверное, в Департаменте здравоохранения жуткая скука.

— Между прочим, как ты его отыскал? — поинтересовалась Тесс. Мистер Моул показался ей до странности знакомым. Что-то в нем напоминало ей одного репортера из «Стар», после закрытия газеты перебравшегося на работу в пресс-службу какого-то министерства, после чего он вообще исчез из виду.

— Ты имеешь в виду этого парня, который не берет плату за информацию? О, дорогая, в тех кругах, где я вращаюсь, он достаточно известная личность. Многие при одном только виде его писаются со страху. Будь таких, как он, побольше, вся наша система давным-давно пошла бы к черту. — Насвистывая себе под нос «Эй, привет!», дядюшка Дональд двинулся в направлении своего департамента. Как и всякого безработного, впереди его ждал долгий день.

Тесс и Джекки, следуя молчаливой договоренности, не спешили радоваться заранее, успев убедиться, что это плохая примета. Только незадолго до этого обе ликовали, считая, что им повезло. Но, как выяснилось, свет в конце туннеля только померещился им, а вместо этого их ждал тупик. Поэтому, заехав пообедать, они старались избегать всякого упоминания о мистере Моуле, да и вообще об этом деле. В результате они по большей части молчали.

— Просто поверить не могу, что это местечко скоро прикроют, — кажется, уже второй раз за это время повторила Джекки.

— Да, тут вполне прилично. Особенно если любишь заливное.

— Признаться откровенно, мне всегда как-то неловко, когда меня обслуживает не мисс Маргарита, — продолжала щебетать Джекки, судорожно пытаясь вызвать Тесс на разговор — в точности как когда-то это делала сама Тесс. — Возможно, они нарочно не выпускают ее в зал… так сказать, придерживают для больших шишек вроде Джима МакКея — в особенности после того, как она сыграла хоть и эпизодическую, но весьма яркую роль в том фильме… «Неспящие в Сиэтле»? Как вы думаете?

— Не знаю, — безразлично буркнула Тесс. — А что, вам так нравится, когда вас обслуживает официантка, которой уже хорошо за девяносто? И потом, возможно, ваша бабулька уже давно на пенсии.

— Ностальгические воспоминания, знаете ли…

— Напомните мне начать откладывать деньги в пенсионный фонд, чтобы не бегать с подносом в руках лет до ста.

— А вы еще этого не делаете? Девочка моя, да как же можно быть такой легкомысленной? Терпеть не могу слушать чужие нравоучения, что поделать — жизнь есть жизнь. Думаешь, старость еще далеко, а она — вот она. К этому нужно быть готовой.

Повисло долгое молчание. Джекки рассеянно ковырялась в своем заливном, а Тесс с удовольствием поглощала «Шарлотт Рюс» — во-первых, потому, что она его обожала, а во-вторых, у нее не было ни малейшего желания жертвовать таким роскошным десертом ради чего-то там низкокалорийного, например, салата с тунцом. Слава богу, она уже большая девочка и, значит, может есть что хочет и когда хочет.

— Вы уверены, что у вас не будет расстройства желудка? Ваша булимия больше не вернется? — ехидно спросила Джекки.

— Абсолютно. И это как раз лучшее тому доказательство.

И снова наступило молчание. Тесс и Джекки — обе мучительно искали, о чем можно поговорить без риска наступить на больную мозоль. Но после того, как Джекки сделала свое ошеломляющее открытие, объявив, кто на самом деле был отцом ее девочки (Господи, неужели это было только четыре дня назад?!), Тесс поймала себя на том, что избегает встречаться с ней глазами. Давно избавившись от идиотской современной привычки все время рассыпаться в извинениях, она теперь начала сомневаться, не слишком ли она поспешила это сделать. Похоже, какой-то смысл в извинениях все-таки есть, потому что сейчас она чувствовала неодолимое желание попросить у Джекки прощения за все сразу — за деда, за то, что та родилась чернокожей, за бедность, в которой жила с детства и которая вынудила ее прийти работать в аптеку-закусочную Вайнштейна, а потом и заставила уступить домогательствам старика хозяина. Правда, Джекки не чувствовала себя жертвой. Но в глазах Тесс это было лучшим доказательством, что она все-таки ею была. Подобно несчастным, когда-то ставшим жертвами печально известного «стокгольмского синдрома», Джекки со временем влюбилась в своего мучителя. Ну, в общем, может быть, и не влюбилась, конечно, но в этом чувстве явно было что-то от любви. Иначе говоря, Джекки испытывала к нему привязанность, которую бедняжка ошибочно принимала за любовь.